Юрий Клименченко - Корабль идет дальше
В кают-компании в капитанском кресле дремал вахтенный матрос. На столе с чуть выпущенным фитилем горела керосиновая лампа. Динамо не работало.
— Приехали! — радостно закричал вахтенный, увидя нас. — А мы вас давно ждем. Домой пора ехать. Сейчас разбужу капитана.
Он постучал в дверь, выходящую в кают-компанию. Из каюты вышел заспанный капитан в полосатых пижамных штанах и ватнике, наброшенном на плечи.
— Нас осталось всего четверо. Механик, матрос, старпом и я. Мы вас ждали еще вчера. Остальную команду я отпустил. Не было необходимости их задерживать. Они уже едут в Одессу. Судно подготовлено к сдаче. Оно не пригодно к эксплуатации. Ни один механизм не работает. У нас его давно списали на слом. Какой смысл имело тащить танкер на буксире вокруг Европы? Вряд ли он окажется тут полезным.
— Ни один механизм не работает? — переспросил я. — Как же мы будем бункеровать суда?
Черноморец пожал плечами. Этот вопрос его не интересовал. Он сделал свое дело, доставил судно и теперь хотел как можно скорее уехать домой.
— Ну, до завтра, — сказал он. — Бондаренко, проводи товарищей по каютам.
На следующий день мы приняли судно.
Я проснулся рано и несколько минут лежал с открытыми глазами, рассматривая свою неприглядную каюту. С отвращением посмотрел на руки, покрытые красными прыщиками клопиных укусов. За переборкой что-то скребли, гремели ведром, шаркали щеткой. Я быстро оделся, вышел из каюты. В кают-компании буфетчица Клава стояла на табурете босая, с высоко подоткнутой юбкой и с ненавистью сдирала с подволока отставшую краску. По линолеуму палубы разлились грязные серые лужи. В ведре пенилось мыло. Женщина мельком взглянула на меня, поздоровалась и молча продолжала работать. Весь ее вид показывал крайнее недовольство.
На палубе в ватниках и шапках, хотя погода стояла не холодная, покуривая, сидела почти вся команда танкера. Откуда-то изнутри судна доносился одинокий стук ручника. Лица у людей были хмурые, невыспавшиеся.
— Чего это вы такие грустные? — пытаясь пошутить спросил я, подходя к сидящим на крышке танка.
Шутку не приняли. Только машинист с подвязанной щекой и маленькими злыми глазами, сплевывая прямо на палубу, бросил:
— Будешь грустным. Всю ночь не спали. Клопов давили. Вообще, товарищ капитан…
Из машинного отделения появился перемазанный мазутом старший механик. Он безнадежно махнул рукой.
— Осмотрел все хозяйство. Из этого рая не выйдет ничего. Надо срочно сообщить в пароходство о том, что танкер бункеровать суда не может. Не то получим неприятности.
— Правильно, — поддержал механика машинист с флюсом. — Домой надо ехать.
— Действительно, жить здесь невозможно. Клопы, камбуз не работает, бани нет. Мы же люди, — сказал матрос с длинным худым лицом.
— Вы твердо уверены в том, что танкер не сможет работать? — спросил я стармеха.
— В таком состоянии он работать не может. Заявляю официально.
— Тогда пишите рапорт.
— Пожалуйста. Хоть сейчас.
— Именно сейчас.
Пошли в кают-компанию. Я принес бумагу и ручку. Механик, нахмурив брови, принялся писать. Сидели молча.
Неожиданно в кают-компании появился человек. Он был высок и тощ. Длинное форменное пальто висело на нем как на вешалке. На маленькой голове с совершенно седыми волосами сидела когда-то щегольская, сейчас выгоревшая морская фуражка. Лицо у него было худое, обтянутое темной, почти оливковой кожей. На верхней губе — седая короткая щеточка усов. И глаза — большие, круглые, карие. Птичьи глаза — ясные и живые. Над ними густые, лохматые, нависшие брови.
«Если бы на него надеть чалму, то я бы сказал, что это индиец, брамин», — подумал я, рассматривая вошедшего.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал человек приятным хрипловатым голосом— Давайте познакомимся. Ваш морской агент, капитан дальнего плавания Сосин Вениамин Ефимович.
Я представился, представил механика.
— Так-с. Значит, приехали, — сказал Сосин, бросая фуражку на камин. — Отлично. Надо торопиться. Скоро придут суда. Начинаете работать?
— Нет. Пока не начинаем. Очень хорошо, что вы пришли, товарищ Сосин. Я только что собирался идти к вам и сообщить пароходству, что танкер не сможет работать.
— Как? — глаза морагента еще более округлились. — Как вы сказали? Не сможет работать? Опомнитесь, что вы говорите. Танкер…
— Вот механик пишет официальный рапорт об этом.
Глаза Сосина сверкнули, и на нас обрушился ураганный поток слов:
— Кто пишет? Такого старшего механика надо перевести в третьи механики. Только человек, который ничего не понимает в танкерах, может сказать такую глупость. Я всю жизнь проплавал на них. Этот танкер золото. Вы понимаете, зо-ло-то! Лучшей бункер ной базы не придумаешь. Она будет работать…
Механик бросил писать, насмешливо наблюдая за морагентом. Подумаешь, разошелся!
— Ну, вам, наверное, виднее. Тогда пускайте его сами, а по-моему…
— Что по-вашему — меня не интересует. Вы приехали работать, а не хотите работать, я вас немедленно отправлю в пароходство, а заодно вас, молодой человек, — повернулся Сосин ко мне. — Сидите здесь, как вяленая треска, вместо того чтобы заставить людей работать, подумать об их жилье, питании. Вы не на курорт приехали, а работать. Или вы думали, что попадете на лайнер Лондонской линии?
Все это Сосин кричал, устрашающе вращая глазами, жестикулируя, непрерывно двигаясь по кают-компании.
У меня от возмущения дергалась щека. Наконец я собрался с силами и обиженно сказал:
— Просил бы вас не разговаривать со мной в таком тоне. Я к этому не привык. Со мною даже начальник пароходства так не разговаривает.
— Мальчишка! — заорал Сосин. — Вы мне в сыновья годитесь. Очень жаль, что не разговаривает. А я буду. Я сорок лет плавал на танкерах, и заявлять мне, что он не будет работать, — издевательство. А вы, молодой человек, можете подать в отставку немедленно. Заменим. Вижу, что не хотите работать. Так и напишем…
Механик притих. Я видел, что с морагентом шутки плохи. Он все больше и больше приходил в ярость.
— Да не кричите вы, — наконец улучив минуту, прервал Сосина механик. — Послушайте. Дело не в нежелании работать. Все разрушено.
— Знаю. Ремонтировать надо. Невозможного нет. Говорите, чего вы требуете.
Механик начал перечислять дефекты. Казалось, им не будет конца. Сосин делал пометки в блокноте. Обиженный, я не смотрел на морагента. Такое нахальство! Когда механик закончил, Сосин вычеркнул половину замечаний.
— Для начала хватит вот этого. Согласны? Позже дойдем до всего.
