Рядом со Сталиным - Бережков Валентин Михайлович

Выйдя из лифта, мы пошли по длинному коридору. Нельсон открыл металлическую дверь и поднялся впереди меня по крутой железной лестнице на плоскую крышу небоскреба. Я подошел к самому краю и остановился у парапета. Зрелище отсюда открывалось фантастическое. Внизу лежал огромный, сверкающий всеми огнями радуги город. Воздух был прозрачный, и можно было видеть, как в ущельях улиц двигались желтые и красные огоньки автомобилей. Слева поблескивал в призрачном лунном свете вычурный шпиль вытянутого, как игла, здания «Крайслера», а впереди в темно-синем небе поднималась громада Эмпайр стейтсбилдинг. Дальше, между серебряными лентами Гудзона и Ист-Ривер, извивался огненный Бродвей, в конце которого виднелись силуэты старых небоскребов Уолл-стрита. Они щетинились на фоне лунной дорожки, блестевшей в Атлантическом океане…

Погуляв некоторое время по крыше, спустились вниз. В лифте я задал наконец Нельсону интриговавший меня вопрос: почему он, такой состоятельный человек, одет столь небрежно?

— Видите ли, — ответил Рокфеллер, — тот, у кого еще нет миллиона, должен, конечно, тщательно следить за своей внешностью. Тот же, у кого перевалило далеко за миллион, может себе позволить некоторую экстравагантность…

Когда мы вернулись в зал, распорядитель сразу же подошел к Рокфеллеру и спросил, можно ли начинать осмотр центра. Тот кивнул в знак согласия, и все мы отправились в студию «Радио-Сити». Сперва нам показали помещения, где находились звукооператоры, осветители и кинопроектор. Затем провели за кулисы, где к очередному сеансу готовился ансамбль красавиц—»рокетс». Ярко загримированные, они вблизи выглядели отнюдь не столь привлекательно, как из зрительного зала. Стеттиниус, исполнявший наряду с Рокфеллером роль хозяина, представил нам руководителя кордебалета, который оказался выходцем из Одессы и прекрасно говорил по-русски.

Осмотрев оборудование сцены, мы отправились на радиостанцию, ничем особенно не примечательную. Зато рядом находилось помещение, которое меня очень заинтересовало. Нельсон объяснил, что это — экспериментальная телевизионная студия. Мы прошли с ним за перегородку. Там стояла на столе квадратная коробка с тусклым стеклянным экраном. Нельсон нажал какую-то кнопку, и окно засветилось голубоватым сиянием. Спустя несколько секунд на этом таинственном экране появились фигуры, быстро принявшие четкие очертания. То были Стеттиниус и беседовавший с ним глава английской делегации Александр Кадоган. Посмотрев поверх перегородки, я увидел их в смежном помещении, причем все их движения воспроизводились экраном. Ничего подобного я до того не видел. Так начиналось телевидение, которое теперь стало обычной принадлежностью каждого дома.

В дальнейшем мы регулярно встречались с Нельсоном Рокфеллером, когда я приезжал в США.

Будучи губернатором штата Нью-Йорк, Нельсон нередко приглашал меня в свою резиденцию. Как-то спустя много лет после окончания войны, в яркий летний день мы сидели с ним после ленча на террасе его дома в Олбани за чашкой капуччино и вспоминали о прошлом. Я рассказал ему забавную историю, имевшую отношение к нашей делегации в Думбартон-Оксе. Тогда Сталин одним росчерком пера произвел одного из членов нашей делегации Родионова из «капитана» в «адмиралы». Дабы установить равновесие с высокими чинами американской делегации.

Нельсона очень позабавила эта история, — как свидетельство чудачеств «великого вождя народов».

Шло время. Отношения между нашими странами то ухудшались, то улучшались, но наши встречи с Нельсоном Рокфеллером, между которыми порой проходили годы, неизменно оставались ровными и корректными.

В результате Уотергейтского скандала президент Никсон вынужден был подать в отставку. В Белый дом въехал Джеральд Форд, а Нельсон Рокфеллер стал вице-президентом Соединенных Штатов. К тому времени я уже почти пять лет был главным редактором журнала «США — экономика, политика, идеология», издаваемого Институтом США и Канады Академии наук СССР, и мне часто приходилось бывать в Соединенных Штатах. Оказавшись осенью 1974 года в Вашингтоне, я долго колебался: позвонить ли Нельсону, как обычно, или не беспокоить вице-президента США. Спросил посла Добрынина. Тот сказал, что я сам должен решить, как поступить, но высказал убеждение, что вице-президент не найдет времени для встречи со мной.

Все же я позвонил, и на следующие утро получил известие, что Нельсон Рокфеллер примет меня в Экзекютив билдинг, рядом с Белым домом, в три часа пополудни.

Встреча, как и все прошлые, была непринужденной. Все же в начале состоялась официальная «фотосессия» (это фото с вице-президентом США мне было передано несколько позже в Москве американским посольством). Затем официант в парадной форме морского пехотинца подал нам чай с печеньем и по рюмочке ликера.

Разговор, как принято, начался с вопросов о взаимном самочувствии, потом обменялись московскими и вашингтонскими новостями. Неизбежно затронули тему войны во Вьетнаме, где американцы, по сути, признали свое поражение.

— Должен вам сказать, — подчеркнул Нельсон, — что мы твердо решили уйти из Вьетнама. Но давление, которое оказывает на Сайгон северо-вьетнамская армия, затрудняет нашу эвакуацию. Мы не намерены по этому поводу официально обращаться к советскому правительству.

Мы также стремимся избежать необходимости наносить мощные ответные удары, что может лишь затянуть военные действия. Но, зная вас давно, — подчеркнул Рокфеллер, — я хотел бы в приватном порядке передать в Москву пожелание, чтобы ваши ханойские друзья дали нам возможность провести упорядоченную эвакуацию нашего посольства и наших вьетнамских друзей и тем самым позволили бы нам достойно завершить вьетнамскую эпопею…

Проявив «дипломатическую» сдержанность, я сказал Нельсону, что прекрасно его понимаю, но, не имея прямой связи с правительством, постараюсь сделать лишь то, что смогу.

Мы еще немного поговорили о разном и распрощались…

Разумеется, в тот же день мой меморандум был отправлен шифром в Москву. Не знаю, в какой мере обращение Рокфеллера было реализовано и учли ли наши вьетнамские друзья его пожелание, но, так или иначе, американцы в конечном счете покинули Сайгон, и война во Вьетнаме закончилась.

С большой грустью некоторое время спустя воспринял я скорбную весть о скоропостижной кончине моего давнего хорошего друга Нельсона Рокфеллера…

Пророчество в Миннеаполисе

Для советского дипломата путешествовать в годы «холодной войны» по Соединенным Штатам было вовсе не простым делом, как, впрочем, и для американского дипломата по Советскому Союзу. Множество городов и районов было «закрыто», и даже поездка в «открытые» города требовала специального разрешения госдепартамента. Иной раз бывало так, что город считался «открытым», но все аэропорты вокруг него и все дороги, к нему ведущие, были «закрыты».

С подобной ситуацией я столкнулся, когда, работая первым секретарем посольства СССР в Вашингтоне, был приглашен летом 1979 года прочесть лекцию в университете Миннеаполиса. В госдепартаменте, получив мою заявку, установили, что, хотя Миннеаполис открыт для советских дипломатов, все дороги вокруг него, как и аэропорт, закрыты. Однако приглашающая сторона не хотела отменить мою лекцию и сама обратилась в госдепартамент с настойчивой просьбой найти какую-то возможность для моего приезда.

Как мне потом рассказали, представитель университета, прибывший в Вашингтон специально по этому делу, совместно с работником госдепа, разложив на столе карту и вооружившись лупой, в конце концов обнаружили, что красный кружок, которым обведен город Миннеаполис, не сомкнулся и в просвете проходит железнодорожная ветка. Возможно, то была просто оплошность цензора, который не довел кружочек до конца, но это позволило достичь договоренности о том, что я могу прибыть в Миннеаполис поездом. Правда, по этой заброшенной ветке пассажирский состав проходил от ближайшей к городу станции только раз в сутки, причем в 4 утра.