Елена Кочемировская - 10 гениев литературы
Маркес писал свой роман восемнадцать месяцев, выкуривая до шести пачек сигарет ежедневно. Друзья прозвали его прокуренную комнату «Пещера мафии» и помогали семье, чем могли, веря в то, что Маркес пишет нечто выдающееся. Несмотря на помощь, к моменту окончания романа автомобиль был продан, все имущество заложено, чтобы Мерседес могла прокормить семью и предоставить в распоряжение мужа сигареты и бумагу.
После почти года работы Маркес отправил три первые части своему приятелю Карлосу Фуэнтесу, который объявил во всеуслышание: «только что я прочел восемьдесят страниц шедевра». По мере приближения к завершению работы над романом напряжение росло и в воздухе витало ожидание успеха. Маркес поместил на страницы романа себя, свою жену, своих родных и друзей и написал на последней странице название – Cien años de soledad — «Сто лет одиночества».
Он выбрался из «Пещеры» с тремястами страницами текста в руках, истощенный и почти отравленный никотином, с десятитысячным долгом. Ему нужно было оплатить почтовые расходы для рассылки романа издателям – он заложил последнее, что было в его доме, и отослал копию издателю в Буэнос-Айрес. Он был счастлив – более того, пребывал в эйфории.
Книга вышла в 1967 году, в июне, и за первую же неделю было продано восемь тысяч экземпляров. С этого момента в успехе романа уже никто не сомневался – и за следующие три года ушло полмиллиона книг. Роман был переведен более чем на 25 языков, и получил четыре международных премии. Маркесу исполнилось 39 лет, когда мир узнал его имя. Первое издание романа, о котором Пабло Неруда писал, что это, «быть может, величайшее откровение на испанском языке со времен «Дон Кихота», вызвало, по словам другого писателя, Марио Варгаса Льосы, «литературное землетрясение».
В 1969 году роман выиграл приз Кьянчино (Италия), его назвали лучшей иностранной книгой Франции. В 1970 году роман перевели на английский язык, и он стал одной из двенадцати лучших книг в США. Два года спустя книга получила приз Ромуло Гальегаса (Рим), приз Нойштадта.
Считается, что вымышленная деревня Макондо (списанная с городка Аракатака, где писатель провел свое детство) символизирует собой Латинскую Америку, а ее основатель Буэндиа со своими потомками – историю мира. Линор Горалик: «Роман Маркеса лишен «главных» героев как таковых – в обычном понимании этого слова. Бесконечное брожение в зеркальном лабиринте, от одного Буэндиа к другому Буэндиа, среди повторяющихся из поколения в поколение лиц, характеров, слов и ситуаций, убеждает читающего в совершенной заменимости каждого из героев. На фоне бесконечного повествования о семье Буэндиа любой пришелец в Макондо вызывает ощущение струи чистого воздуха. Этого воздуха не хватает надолго – вязкая атмосфера белого дома с бегониями всасывает и душит всякого, кто соприкоснулся с Буэндиа». «Сто лет одиночества» – это настоящие литературные джунгли, – писал американский критик Уильям Макферсон. – Это фантастическое создание магии, метафоры и мифа».
Впрочем, некоторые критики высказывают сомнения в том, что Маркеса можно назвать великим писателем, а его главную книгу «Сто лет одиночества» – бессмертным шедевром. Американский критик Джозеф Эпстайн в Commentary превозносит композиционное мастерство романиста, однако находит, что «его безудержная виртуозность приедается». «Вне политики, – отметил Эпстайн, – рассказы и романы Маркеса не имеют нравственного стержня; они не существуют в нравственной вселенной».
Если верить Гарсиа Маркесу, «Сто лет одиночества» была книгой, которую он задумал еще в семнадцать лет, но тогда не осилил, хотя и написал первый абзац – тот самый, которым начинается роман. Уже там речь идет о Макондо, городке, к которому он будет возвращаться снова и снова, как бы измеряя его мерой своего творческого роста, доверяя ему свои замыслы. «Упорная повторяемость образов, – пишет В. Б. Земсков, – странно выглядевшая со стороны, была сигналом продолжавшейся работы над всеохватным романом, где возник бы законченный и исчерпывающий образ – образ своего клочка земли, величиной с почтовую марку и равного всему миру».
Литературный успех – всегда испытание, поскольку «немедленно возникает подозрение в счастливой случайности. Для великого писателя это испытание всегда сопряжено с потребностью в творческом поиске, к которому почитатели его таланта, ожидающие новых встреч с уже известным и полюбившимся, относятся подчас весьма агрессивно». Однако новые книги Маркеса, не затмив «Ста лет одиночества», подтвердили неслучайный характер появления этого романа.
В ответ на взрыв восторга по поводу «Ста лет» Маркес вернулся к письменному столу. Решив, что на это раз напишет о диктаторе и диктатуре, он вместе с семьей на несколько лет переехал в Барселону, в Испанию, где последние годы доживала власть Франко. Впрочем, «первую версию "Осени патриарха" я начал в Каракасе в 1958 году, – писал Гарсиа Маркес. – Это было прямолинейное повествование от третьего лица о воображаемом карибском диктаторе, обладающим чертами многих реальных людей, но большей частью списанном с венесуэльца Хуана Висенте Гомеса [президент и диктатор Венесуэлы в 1909–1935 годах. – Прим. ред.] Я не сильно продвинулся в написании романа, когда поехал в Гавану в качестве журналиста, чтобы присутствовать на публичном суде генерала Фульгенсио Батиста, осужденного по всем видам военных преступлений. Суд длился целую ночь на переполненном стадионе и в присутствии журналистов со всего мира. На закате генерал был приговорен к смерти и расстрелян несколько дней спустя. Это был ужасный урок реальности, победившей непостоянство вымысла, который заставил меня поменять традиционную форму романа на душераздирающую и сложную, похожую на то, что мы пережили той ночью (например, старый диктатор на суде рассказал все о своей жизни за десять часов). Первые строки книги подсказал мне сам осужденный, когда поднялся на возвышение, ослепленный вспышками фотоаппаратов, и приказал: «Уберите с моего лица эти вспышки!» Очень скоро я понял свою ошибку. Внутренний монолог героя приговаривал мой роман к тому, что в нем будут только голос и размышления диктатора».
Как известно из различных интервью, замысел романа вырос из попытки чуть ли не всех крупнейших писателей Латинской Америки написать что-либо о диктатуре и власти. Мексиканский писатель Карлос Фуэнтес публично объявил о том, что каждый латиноамериканский писатель напишет роман о диктаторе своей страны для сборника с общим заглавием «Отцы родины». Кубинец Алехо Карпентьер опубликовал тогда роман «Превратности метода», парагваец Аугусто Роа Бастос «Я, Верховный». Венесуэлец Мигель Отеро Сильва начал писать биографию своего соотечественника Хуана Висенте Гомеса, которую так и не закончил, а аргентинец Хулио Кортасар собирал материалы о погибшей Эве Перон. Сам Карлос Фуэнтес готовил роман о генерале Антонио Лопесе де Сантана, который потерял всю Мексику и все золото Калифорнии в войнах с США и с царскими почестями захоронил собственную ампутированную ногу.
