Иван Калинин - Под знаменем Врангеля: заметки бывшего военного прокурора
Зато информаторы и лагерные поэты беспощадно издевались над ними. Всякое новое французское предложение об отправке в ту или иную страну сейчас же бралось на зубок и разделывалось под орех, иногда не без основания. В стенных газетах то и дело мелькали шаржи и карикатуры на французов. В «Вестнике Донского Штаба» один раз появилось стихотворение под заглавием «Кунсткамера»:
Для вас коллекция моя
Открыта целый день, друзья.
Смотрите: номер первый тут,
Его Бразилией зовут.
Ну, что за дивная страна!
Богатством славится она.
Там нет художеств и наук,
Зато есть кофе и бамбук.
Растет и рис, растет табак,
Работу там отыщет всяк.
Жара там — семьдесят в тени.
Бывают даже жарче дни.
Рабочий каждый там холоп
И лихорадки гонят в гроб.
Извольте, вот Мадагаскар…
Не правда-ль, славный экземпляр?
Чудесный остров, лучше всех;
Отказываться — просто грех.
Народ там беспросветно дик,
Зато свинцовый есть рудник,
В котором двести человек
Работать могут весь свой век.
Вот Аргентина, — что за край!
Там не житье, а прямо рай.
Какие степи, — что твой Дон!
Селись, кто пахарем рожден.
Налог пустяшный там берут:
Тебе полпуда, власти пуд.
Что? не угодно? Milles pardons….
Вот Тонга, Фиджи, вот Цейлон,
Извольте, вот вам Занзибар.
Ужель не нравится товар?
Борнео, Ява, — просто шик,
Ну, не угодно-ль Мартиник?
Извольте остров вам любой,
Скорее только с плеч долой.
Из других перлов лемносской сатиры на французов вообще, и в частности на главного распылителя армии Врангеля ген. Пелле, следует упомянуть несколько неуклюжую басню «Звери», которая вошла в рукописный «Лемносский сборник», составленный стараниями уполномоченного Земского союза на острове М. П. Шаповаленко:
На матушке Руси весенним ярким днем
В лесу случился бой звериный.
Таков уж век, в который мы живем:
Везде погром,
Деревня будь, хоть остров, город будь старинный.
Два волка и медведь повоевали всласть.
Немало мелюзги попа лося им в пасть.
Но сила вражья их одолевает
И неудачников лишь бег спасает,
Чтоб не достаться злобному врагу.
Из лесу выбежав, в деревню своротили
И к мужику
Ростовщику
Во двор зашли, приюта попросили.
Мужик тот Пантелей,
Хоть испугался этаких гостей,
Но и смекнул (он парень был неглупый),
Что ежели гостей во хлев замкнуть
Да силушки лишить их как-нибудь,
Так можно спекульнуть:
На всех на трех прекрасные тулупы…
Добро пожаловать! — сказал им нараспев
И запер в хлев.
Прошла неделя, вот идет вторая.
Дает гостям мужик все хуже корм,
Держася норм,
И граммами их пойло измеряя.
Томятся гости в тягостном плену.
Тоска им сердце гложет,
Работы нет в хлеву и быть ее не может.
Добро бы снова на войну, —
Так нет же! Пантелей их не пускает.
Зачем вам воевать, — он рассуждает, —
Еще меня вы втянете в беду,
Л воевать я нынче не пойду.
Еще неделя. Корм все хуже, хуже,
И брюхо у зверей все делается уже.
Смекнув, что звери, отощав
И усмирив свой буйный нрав,
Ему не страшны боле,
Мужик тот Пантелей
О вешнем о Николе
Дарит такою милостью гостей:
— А ну-ка, милые, снимай тулупы с туши,
Чтоб возместить убыток мой!
Довольно вам сидеть и бить баклуши.
Подняли звери вой.
Помилуй, говорят, да чем мы виноваты,
Что без труда сидим в хлеву? Во сне и на яву
Мы помним, что не только мы солдаты,
Но и рабочий люд. Вот волк —
Не только в бой водить умеет полк,
Кузнец искусный он к тому же.
Ну, а медведь? Хоть чином генерал,
Косить умеет он тебя не хуже,
Тебя, бродяга и нахал.
В плену нас держишь да корить дерзаешь,
Да в дармоедстве укоряешь,
Ну, а попробуй дверь открыть:
Тебе свою покажем прыть.
Не правда-ль, на Лемносе мы имеем
Знакомство с этаким же Пантелеем.
Французов очень мало трогало это зубоскальство. Рассматривая врангелевское начальство лишь как полицию, необходимую для водворения порядка в лагерях, они продолжали свое дело.
Ген. Врангель знал, что каждый, кто уходил из армейской организации, потерянный человек для белого стана.
Физический труд, который ждал казаков на воле, — лучший агитатор за власть советов. Свободная жизнь избавляла казака от начальнического влияния и заставляла позабыть о «войне до победы», а работа напоминала ему о том, что он такой же сын трудового народа, как и все русское крестьянство.
Глава южно-русской контр-революции более всего боялся пробуждения этого голоса в казаке. Нахождение под его знаменами казаков давало ему основание заявлять, что русский земледельческий класс тяготеет к белому стану. Поэтому надо было всячески мешать осознанию казаками ошибочности того пути, по которому вели его атаманы, осознанию своей общности с тем трудовым русским крестьянством, которое в это время созидало совместно с рабочим классом новый порядок на развалинах низвергнутого помещичье-капиталистического строя.
Об удержании казаков на Лемносе не могло быть речи. Приходилось думать о предоставлении казакам такой работы в чужих странах, чтобы не нарушалась войсковая организация.
Ген. Шатилов, орудуя в Сербии, наконец, договорился с Пашичем, который дал согласие на въезд в эту страну 5000 бывших врангелевцев, в организованном виде, для работы на шоссейных дорогах, и тысячи человек для службы в качестве солдат пограничной стражи.
Чтобы поднять настроение лемносских пленников, был пущен слух о том, что Сербия принимает всю армию Врангеля, которая будет существовать там в скрытом виде. Ген. Абрамов даже издал секретную инструкцию, где указывались те меры, какие надо принимать на работах для сохранения целости армии и связи между ее частями.
Так как, за избытком в «русской» армии офицеров, в Сербии не всякий мог рассчитывать на командную должность, избавляющую от физического труда, то от офицеров во всех частях отобрали подписку в том, что они желают оставаться в армии, будут подчиняться распоряжениям начальства и согласны, в случае надобности, служить и за рядовых, т. е. простых рабочих. Всех, кто не соглашался дать такую подписку, предписывалось переводить на беженское положение.
