Николай Свешников - Воспоминания пропащего человека
Покупатели в то время были в рынке всех сортов: литераторы, ученые, офицеры, художники, студенты, священники. Эти искали товар — книги редкие, которые можно было приобрести недорогой ценой. Небольшая часть покупателей были что называется лапотники, которым нужны учебная псалтирь, святцы, царь Соломон, Оракул, «Битва русских с кабардинцами», «Английский милорд», песенник и разные сказки и жития святых издания Холмушина, Шатаева и московского издания сказки и жития святых, а также лубочные картины, намалеванные красками и черные. И эти покупатели были из всего Петербурга, его окраин и из деревень.
Я повторю, что был это рынок единственный во всем Петербурге, слава про который разнеслась по всей России. Кто только был когда-нибудь в Питере, тут он покупал книги, одежду, сапоги, ситец, фуражки, платки и железный и медный товар, замки, молотки, самовары, иконы, киоты, золото, серебро, преимущественно краденое. И всего не перечесть. И тут же недалеко — ягодный ряд: ягоды, орехи, яблоки, лимоны, апельсины. И рядом Щукин двор, певчие птички, курочки, петушки.
Вот потому-то тогдашняя публика и любила столь прославленный рынок, а особливо в воскресные и праздничные дни. Весь рынок был полон народа, покупателей и продавцов.
Сгорел рынок, и у Дмитрия Федоровича сгорело много редкого хорошего товара, так как спасти из лавки было нельзя. В Духов день рынок не торговал, торговцы гуляли, и женихи, хозяйские сынки, в Летнем саду выбирали себе невест. Но на счастье Дмитрия Федоровича, у него была кладовая в Банковской линии, заваленная товаром. Некоторые книги после пожара поднялись в цене вдвое и даже более, и потому Федоров заторговал лучше прежнего.
После пожара рынка торговцам был отведен на время Семеновский парад. Он проторговал в чем два года, [потом] перебрался опять во вновь отстроенный Апраксин рынок.
В Инструментальной линии в Каменном корпусе лавка, им снятая, была большая, с верхом, торговля шла у него хорошо, сын его, Дмитрий Дмитриевич, учился в то время в Коммерческом училище, но ученья не кончил и находится с отцом в лавке. Так шли у него дела. Около семидесятых годов Дмитрий Федорович стал хиреть, но все-таки и нездоровый он следил за торговлею и издавал кое-какие издания. После смерти он оставил сыну и другим наследникам большой капитал деньгами, а особенно много товару. Сын его, Дмитрий Дмитриевич, выдал наследникам деньги за их части, а торговлю оставит за собою и сделался самостоятельным торговцем. Но торговцем не таким деятельным и умным, как его покойный отец. Занялся он изданиями, в которых ровно ничего не смыслил, например, нотами. Стал издавать журнал, да притом еще иллюстрированный, под названием «Наше время», и еще [журнал] «Посредник печатного дела». За делами, т. е. торговлею следил плохо, а завел себе пару ухарских лошадей, франта кучера. Просто сделался прожигателем жизни и отцовского капитала — и быстро как капитал, так и товар стал у него таять. Из рынка он перебрался, сняв дорогое помещение под магазин по Садовой улице, угол Толмазова переулка, и стал раскладывать за шикарными окнами в магазине вновь издаваемые им ноты. Дела пошли плохо, на одних нотах далеко не уедешь, и он попросту стал прогорать, многим задолжал и потому должен был лучший свой книжный товар за долги продать, а что похуже, то продавал разным торговцам за бесценок, ну и дело закончено.
Что было нажито отцом, то прожито сыном <…>
Номер седьмой. Рядом с Дмитрием Федоровым в небольшом ларе торговал Василий Иванович Арабчик. Фамилия ли была ему Арабчик, или прозвище, этого я хорошенько не знаю. Это был небольшого роста рыженький человечек, скромный и тихий. Он торговал и любил немецкие книги и по-немецки умел говорить хорошо. Он, кажется, был петербургский мещанин. Был ли он женат или холост, мне неизвестно, так как он в 1855 году скончался.
После его смерти этот товар купил ходячий букинист Митрофан Афонасьев, который и продолжал торговлю в этом ларе, но только уже более французскими книгами.
Хотя он и торговал в ларе, но часто уходил с мешками и книгами к знакомым своим покупателям и продавал им что, кто и какие книги требовал. У него много знакомых было студентов. В то время студентом был лет двенадцать тому назад бывший в С.-Петербурге старшим цензором Владимир Максимович Ведров[332], которому Афонасьев продавал много книг на разных языках.
Много было латинских, а всего более французских и более всего о России и Польше, которые были запрещены в продаже. Ведров же мне и рассказывал, когда я с ним познакомился случайно в 1870-х годах, как еще студентом ходил в рынок в 1860-х годах. Знавал он и других торговцев книжников, но настоящий его поставщик был Афонасьев. До пожара рынка он вел торговлю так себе, ни шибко, ни валко, ни на сторону. Но когда сгорел рынок и у него сгорел весь товар, тогда Афонасьсв опять принялся торговать вразнос, но порядочно устаревши, он поступил на Апраксин приказчиком к некоему мебельщику Веревичу, который, завидуя книжникам, что они много наживают, задумал торговать книгами. И когда продавались книги с акцыона у Кожанчикова, имевшего магазин на Невском проспекте и в Гостином дворе внутри кладовые, то все книжники собрались на этот акцыон, в том числе и Веревич, согласившись покупать вместе и не набивать цены друг на друга. С лишком целую неделю продолжался этот акцыон, и на несколько тысяч было куплено товару. Между книжниками была вязка. Вот тут-то Веревич и вывязал много товару и даже целые издания неважных брошюр. После книжники долго над ним смеялись между собою. Рядом вязал с ним вязку Иван Семенов Красноглазый, прозванный товарищами Земский Ярыжка[333] (впрочем, о нем речь будет после). Он-то этого новичка Веревича и вваливал в яму, т. е. награждал ненужным хламом. Тот же Веревич вывязывал книги, купленные с акцыона в Гостином дворе после Михина и Колесова[334], которые ранее жили у Якова Алексеевича Исакова, открыли сообща свой магазин рядом с Исаковым и, проторговав года два или три, обанкротились. Вот у них-то и куплены были атласы картин «Описание Сибири» Булычева[335], которые ценились в то время очень дорого. Картины были крашеные; числом в каждом альбоме около 60. Книжки же описания не было при альбомах. Мне часто приходилось в рынке у книжников покупать эту книжку по 15 и 20 коп. Немногие книжники знали ей цену, а которые и знали, сбивались с толку, потому именно, что в конце книжки было сказано: «Конец 1-й части», но более не выходило. Всего была издана одна часть. Сам же я продавал их по 4 и 5 руб. А покойному Ф. И. Стриви некоему продал за 6 руб. Эти альбомы тогда вывязали Павел Богданович Богданов с В И. Губинским. Другим же товаром награждали Веревича.
