Игорь Кон - 80 лет одиночества
В отношении к сексуальной культуре рельефно проявляется конфронтация консервативной России и либерального Запада. Разумеется, в России есть немало либералов, а на Западе – немало консерваторов. Говоря о России, я имею в виду лишь ее господствующую, более или менее официальную, идеологию, которой многие люди не придерживаются, а если придерживаются, то исключительно в теории. Тем не менее сравнение поучительно.
«Запад» считает сексуальность терминальной ценностью, одной из главных сторон человеческой жизни. «Россия» видит в ней побочный и опасный продукт репродукции.
«Запад» признает сексуальные права человека, включая право на сексуальную информацию и научное образование. «Россия» уважает лишь такую сексуальность, которая ведет к деторождению и происходит в рамках законного брака.
«Запад» считает сексуальное здоровье необходимой предпосылкой репродуктивного здоровья и субъективного благополучия. В России о сексуальном здоровье предпочитают не говорить, подменяя его понятием репродуктивного здоровья, преимущественно женского.
«Запад» признает сексуальное поведение разнообразным и изменчивым и борется с гомофобией. «Россия» хочет всех подчинить единому стандарту и озабочена «пропагандой гомосексуализма» (что это такое, никто объяснить не может).
«Запад» считает эротику необходимым элементом человеческой культуры. В России ищут путей административного запрета порнографии.
«Запад» считает омоложение сексуальности и либерализацию сексуальной морали закономерными процессами и старается понять их причины и следствия. «Россия» убеждена, что это всего лишь злонамеренные происки ее внешних и внутренних врагов, изучение сексуального поведения считается подрывным.
«Запад» борется с издержками сексуальной революции путем научного просвещения молодежи, пропаганды безопасного и ответственного секса и т. п. В России уверяют, что безопасного секса не бывает, стараются опорочить презервативы и всякую иную контрацепцию, призывая молодежь к целомудрию и полному добрачному воздержанию.
«Запад» считает современную сексуальную культуру светской. В России ее пытаются подчинить церковному контролю.
«Запад» пытается осмыслить сексуальные ценности и модели поведения современных молодых людей, выводя из этого прогнозы на будущее. «Россия» мечтает о возрождении воображаемого целомудренного прошлого (каким оно было на самом деле – мало кто знает), считая современность сплошным регрессом.
Какая из этих стратегий эффективнее – каждый может судить сам. Кроме вкусовых и идеологических критериев, в нашем распоряжении есть статистика рождаемости, брачности, абортов, заболеваний, передающихся половым путем, и т. д. и т. п. Именно в сфере личной жизни российский традиционализм, как и коммунистическая доктрина, терпит самое сокрушительное банкротство, потому что контролировать ее государство не может. Людей можно заставить голосовать как угодно, одобрять что угодно, но жить они будут так, как им нравится.
Каждый научный проект ценен не только тем, что тебе удалось открыть другим, но и тем, что ты уяснил для себя. Изучение истории русской сексуальной культуры помогло мне глубже понять некоторые общие черты отечественной истории. Кроме отмеченного В. О. Ключевским экстенсивного типа развития (постоянная экспансия и территориальное расширение при неумении освоить занятые земли в глубину), одна из ее констант – желание указывать пути развития всему человечеству.
Впервые это произошло в конце XV – начале XVI века, когда появилась формула «Москва – третий Рим»: «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Европейцы выслушали, но предпочли православию Возрождение, Просвещение и промышленную революцию. Поскольку результаты соревнования оказались не в пользу России, в конце XVII века Петр Великий поехал учиться в Европу, это помогло ему и его преемникам создать великую империю. В XIX в. Россия уже была великой европейской державой и даже подавляла европейские революции, тем не менее николаевскую формулу «православие, самодержавие и народность» Европа отвергла. Мировую славу России создали не ее государство и церковь, а та великая культура, которая здесь считалась подрывной. В XX в. большевики возродили старый имперский проект, поставив на место православия идею коммунизма, но под это знамя удалось привлечь только некоторые недоразвитые (из политкорректности их стали называть развивающимися) страны, да и то преимущественно силой оружия, а затем он и вовсе провалился. В XXI в. мы снова хотим указывать пути человечеству. Ну что ж, поживем – увидим…
Как эти вселенские притязания повлияли на самое русскую культуру, прекрасно описал в своих лекциях старик Ключевский. Не могу отказать себе в удовольствии привести из него большую цитату.
Ключевский о русском фундаментализмеЗАТМЕНИЕ ВСЕЛЕНСКОЙ ИДЕИ. Все эти явления и впечатления очень своеобразно настроили русское церковное общество. К началу XVII в. оно прониклось религиозной самоуверенностью; но эта самоуверенность воспитана была не религиозными, а политическими успехами православной Руси и политическими несчастьями православного Востока. Основным мотивом этой самоуверенности была мысль, что православная Русь осталась в мире единственной обладательницей и хранительницей христианской истины, чистого православия. Из этой мысли посредством некоторой перестановки понятий национальное самомнение вывело мнение, что христианство, которым обладает Русь, со всеми его местными особенностями и даже с туземной степенью его понимания есть единственное в мире истинное христианство, что другого чистого православия, кроме русского, нет и не будет <…> Как скоро русское церковное общество признало себя единственным хранителем истинного благочестия, местное религиозное сознание было им признано мерилом христианской истины, т. е. идея вселенской церкви замкнулась в географические пределы одной из поместных церквей; вселенское христианское сознание заключилось в кругозор людей известного места и времени <…> Как скоро русские православные умы стали на эту точку зрения, в них укрепилась мысль, что русская поместная церковь обладает всей полнотой христианского вселенского сознания, что русское церковное общество уже восприняло все, что нужно для спасения верующего, и ему нечему больше учиться, нечего и не у кого больше заимствовать в делах веры, а остается только бережно хранить воспринятое сокровище. Тогда на место вселенского сознания мерилом христианской истины стала национальная церковная старина. Русским церковным обществом было признано за правило, что подобает молиться и веровать, как молились и веровали отцы и деды, что внукам ничего не остается более, как хранить без размышления дедовское и отцовское предание. Но это предание – остановившееся и застывшее понимание: признать его мерилом истины значило отвергнуть всякое движение религиозного сознания, возможность исправления его ошибок и недостатков. С минуты такого признания все усилия русской религиозной мысли должны были направиться не к тому, чтобы углубляться в тайны христианского вероучения, усвоять себе возможно вернее и полнее жизненное вселенское религиозное сознание, а единственно к тому, чтобы сберечь свой наличный местный запас религиозного понимания со всеми местными обрядами и оградить его от изменения и нечистого прикосновения со стороны <…>.
