Одри Салкелд - Лени Рифеншталь
В Англии, невзирая на то что идея с римейком «Синего света» пошла прахом, как и прочие проекты, не каждый в мире кино чувствовал себя уютно, видя, какой травле подвергается Рифеншталь через целых пятнадцать лет после окончания войны. После того как случилось фиаско с Британским институтом кинематографии, ей оказал открытую поддержку Джон Грайерсон, единодушно признанный одним из отцов документального кино. Он защищал ее по телевидению как одного из самых выдающихся кинорежиссеров и, «безусловно, как самую выдающуюся из женщин-кинорежиссеров в истории». Она снимала пропагандистские фильмы для Германии, ему же довелось быть пропагандистом для противоположной стороны. Он рассказывал, как во время войны ему приходилось кромсать на куски фильмы Рифеншталь с целью обратить германскую пропаганду против самой себя. Он никогда не забывал о достижениях Рифеншталь как мастера киноискусства, заявив: «Вопреки опустошениям, нанесенным войной, я приветствую великого капитана кинематографа». Для иллюстрации этого своего положения Грайерсон включил в свою программу «Этот чудесный мир» ряд фрагментов из «Олимпии». Лени была обрадована, а вскоре для радости появился еще один повод; Би-би-си направила в Мюнхен киногруппу во главе с Дереком Проузом, чтобы взять у нее интервью. Но и тут раздраженные стражи общественного мнения в Лондоне взялись за оружие, чтобы дать отпор, как они это сами называли, новой кампании по ее «обелению». Министр внутренних дел был уполномочен заверить, что никто из тех, кто был связан с нацистским движением, ногой не ступит на британскую землю. Когда в феврале 1961 года интервью было показано по телевидению, журнал «Спектейтор» оказался в числе державшихся мнения, что «романтическая мисс Рифеншталь» слишком много взяла на себя, требуя от Би-би-си объяснений, почему данная компания до сих пор не была готова «рассыпаться в восхищениях перед этой каучуковой леди из гитлеровской Германии, этой Офелией посреди штурмовиков, с лишь малой толикой отрезвляющего сомнения».
Да, в глазах слишком многих Рифеншталь, как и прежде, представлялась не заслуживающей снисхождения! Тяжесть ненависти была сокрушающей, и к этому времени создалась угроза, что «каучуковая леди» потеряет способность распрямиться и сломается окончательно. Она чувствовала, что практически и не жила с тех самых пор, когда закончилась война, а просто ползала в «трясине людского злопыхательства». Пусть она и не побывала за решеткой, но не могла заниматься своим любимым делом; при этом не прекращались допросы с пристрастием, с тою только разницей, что теперь они назывались интервью. Только беспокойство о своей дряхлеющей матери придавало ей силы для продолжения борьбы. Казалось невероятным, какой жаждой жизни обладает эта бодрая духом дама преклонных лет! Откуда она черпала мужество? А впрочем, достаточно того, что она им обладала, и ее дочери ничего не оставалось, как подражать ей.
Теперь Лени окончательно поняла, что недоброжелательство и отторжение будут преследовать ее до самой смерти. И все-таки в этом ее существовании мелькали какие-то лучики света. Так получилось, что Лени внезапно оказалась захваченной новой, параллельной жизнью, даровавшей ей драгоценное убежище и свежее вдохновение. Как это с нею случалось уже не раз, один момент просветления вновь коренным образом повернул ее существование. На сей раз это была одна бессонная ночь 1955 года, когда она проглотила «Зеленые холмы Африки» Эрнеста Хемингуэя от корки до корки. К утру в ней созрело непреодолимое желание во что бы то ни стало побывать там. Черный континент предстал ее воображению царством света и свободы, где она могла бы быть счастлива, как там счастлив был Хемингуэй.
Но вскоре газетные полосы донесли до нее шокирующую весть: оказывается, до сих пор живет и процветает торговля рабами-африканцами, несмотря на все попытки ликвидировать ее. По оценкам, до 50 000 африканцев ежегодно похищались из своих деревень и обрекались — конечно, те, кто выживал в чудовищном пути к месту назначения, — на жизнь в отчаянии и каторжном труде в арабских странах. Одному бельгийскому миссионеру удалось, после многих месяцев опасной детективной работы, обнаружить свидетельства существования крупной организации, занимающейся этой незаконной торговлей, и, когда он сделал об этом доклад в ООН, у всех пробежал мороз по коже. Рифеншталь как раз искала идею для фильма, который привел бы ее в Африку, и тут же поняла, как переложить удручающее расследование миссионера на язык художественной драмы. Спроецировав оригинальную фабулу на документальный фон, она надеялась открыть глаза цивилизованного мира на эту чудовищную жестокость. Это было большим, нежели просто заявка на съемку кинофильма: это могло вылиться в масштабное судебное дело! Лени бросилась в разыскания со всею былою страстью, и вскоре по ходу дела ее представили писателю, создавшему книгу на эту же тему. Лени быстро заполучила у него права на съемку фильма, включая право на использование заглавия, и села за сценарий, получивший название «Черный груз».
Но, увы, попытки Лени подключить к проекту руководство различных кинокомпаний кончились неудачей. В какой-то момент жизни показалось, что удастся заключить сделку с «Глория-Фильм», где занимал важную позицию ее старый коллега Вальди Траут; но в последнее мгновение, как это случалось столько раз, глава отдела проката «Глории» отказался поставить свою подпись.
Да, обидно, когда фильм уплывает из рук… Но как бы не упустить саму Африку? Средств на поездку туда у нее не было. И вдруг словно сама судьба протянула ей руку. В одном случае ей были возвращены деньги, взятые у нее взаймы, в другом — удалось выручить некоторую сумму от продажи вещей, ранее конфискованных у нее и возвращенных австрийскими властями. В итоге она, помахав рукой родительнице, 5 апреля 1956 года села в аэроплан, взявший курс на Судан.
Выйдя из самолета на рассвете в Хартуме и сразу же окунувшись в теплый, влажный воздух, она тут же поняла, что прилетела навстречу необычным, новым приключениям. Сквозь сонное утро по направлению к Лени шествовала группа суданцев — первые чернокожие, которых она видела с тех пор, как снимала «Олимпию». Ей казалось, что они подплывали к ней на подушке из колышущегося воздуха, оторванные от земли, точно мираж, а влажная дымка словно увеличивала их в размере:
«Они двигались как в замедленной съемке, освещаемые сзади солнцем. Черные лица, обрамленные белыми тканями, расслабленные шествующие фигуры, белые одеяния, облегающие их при дуновении ветра, двигались навстречу мне, будто во сне — Африка ввела меня в мир красоты, экзотики и свободы».
