Геннадий Семенихин - Послесловие к подвигу
Береги себя, Федя! Ты не подумай, что я призываю тебя к той осторожности, что граничит с трусостью, совсем нет, но будь всегда осмотрительным и, находясь в воздухе, всегда помни о том, как ждет тебя на земле человек, в тебя безгранично верящий. Говорят, что есть на земле птицы, прозванные "неразлучниками"! Они живут всегда парами, и если умирает самец, умирает и его подруга. Вероятно, я из этой породы. Если бы тебя не было на земле, я не смогла бы жить!"
Нырко спрятал письмо под подушку. Свет в палатах был выключен, остался гореть только в коридорах и операционной. Птицын, который, прихрамывая, уже начинал ходить, вернулся из умывальника и взбивал перед сном подушку:
- Эх, Федор Васильевич, Федор Васильевич, а грустно все-таки.
- Это отчего же, дорогой сосед? - хмыкнул Нырко.
- Жену вспомнил, детишек. - пояснил Птицын. - Их ведь у меня трое. Как-то они там живут, в далеком Кургане, в эвакуации.
Майор не ответил. Он думал о Лине, и ему тоже было грустно. Пожелав спокойной ночи, интендант залез под одеяло, но заснул не сразу, долго и беспокойно на этот раз ворочался. А Федор продолжал лежать, не смыкая широко раскрытых глаз. За плотно зашторенным окном текла беззвездная ночь тревожного прифронтового края.
Он любил ночные часы, когда можно было помечтать, отрешившись от суровой действиаельности. По ночным шорохам и звукам он безошибочно восстанавливал картину войны на этом, столь близком к Москве участке фронта. По автостраде Москва - Минск, рассекавшей осеннии лес, беспрерывно проносились автомашины, вездеходы, тягачи. Иногда со скрежетом, высекая из асфальта искры, двигались Т-34. Из-зэ нехватки автотранспорта фураж и продукты подвозили даже на подводах. И если на запад военного транспорта проходило много, а на восток мало, майор Нырко радовался и думал про себя:
"Значит, крепко держатся на последнем рубеже наши!"
Ночью гул далекой канонады доносился с запада только при сильных порывах ветра. В небе то и дело вставали столбы прожекторов, ловили зыбкую ускользающую тень "юнкерса" или "хейнкеля", посланных фашистским командованием в дальнюю разведку. И если удавалось вражеский самолет взять в клещи, тотчас же на помощь прожектористам приходили зенитчики, направляя огонь на облитую светом серебристую точку. И эта размеренная поступь фронтовой ночи входила в его жизнь, как внушающий доверие алгоритм. Но в последние двое-трое суток странная тишина сковала фронтовые дороги. Ни к фронту на запад, ни на восток к Москве автотранспорт почти не передвигался, дороги казались пустынными, вымершими. Раза два, не больше, прогудел в полуночном небе фашистский разведчик и умолк. Он так быстро промчался по своему маршруту, что прожекторы даже не успели начать за ним охоту. Тишина была тягучей, настораживающей, и Федор Васильевич грустно вздохнул.
Он заснул далеко за полночь, и, несмотря на невеселое настроение, сон ему снился самый что ни на есть радужный. Будто плывут они с Линой по большому голубоватому горному озеру, он на веслах, она на корме, а холодная вода тихо-тихо обтекает зеленый борт. "Подвези меня к водопаду", - просит Лина,ноон отрицательно качает головой. "Зачем? Это же опасно". У Лины капризно морщится рот. "Федя, я очень тебя прошу. Мне голоо водопада хочется услышать". - "Фантазерка", - улыбается ей Нырко и разворачивает лодку. Гул водопада становится все громче и вот уже перерастает в слитный рев.
Федор пытается повернуть лодку назад, но не может и просыпается, охваченный тревожным ощущением беды.
Над крышей госпиталя плывет тяжелый густой гул авиационных моторов. Нет никакого сомнения, что это проходит большая по численности группа. Самолеты пролетают так низко, что по шуму моторов не сразу различишь их тип: ясно одно - легят бомбардировщики. Тонкое стекло позванивает слегка, отзываясь на голос моторов, а земля дрожит от другого, непохожего на авиационный, гула. В палате горит свет, интендант Птицын, свесив здоровую ногу на пол, тревожно смотрит на него:
- Что-то на передке происходит, Федор Васильевич.
Это же артиллерийская подготовка. Сейчас кто-то вперед двинется. Или мы, или опять они, проклятые!
Не зная куда девать дрожащие пальцы, Птицын нервно стягивает ими воротник серого госпитального халата.
Рявкают близкие бомбовые разрывы, и Птицын с искривленным ртом говорит:
- Да ведь это, кажется, штаб фронга бомбят, едят меня мухи с комарами. Подождите, Федор Васильевич, я сейчас выйду из палаты и все узнаю.
Гремя костылем, он вышел из палаты. Один за другим раздались поблизости три бомбовых разрыва. С разрисованного потолка посыпались куски штукатурки, гдето зазвенело выбитое стекло, и волною ветра распахнуло дверь. В её проеме стоял высокий плечистый хирург Коваленко, но не в белом халате, в каком обычно его всегда видели медперсонал и больные, а в сапогах, в выгоревших бриджах и гимнастерке со шпалами, перепоясанной портупеей. Лицо его было бледным.
- Плохо дело, Федор Васильевич! Немцы прорвали нашу оборону под Вязьмой и перешли в новое наступление. Включал радио: одни победные марши и лозунги о том, что они наносят последний удар, после которого война закончится с падением Москвы. Еще хуже другое: со штабом фронта никакой связи. Сейчас поеду туда, чтобы все решить с эвакуацией госпиталя. Нужны машины. - Он задумался и, почесав небритую щеку, продолжил: __ Под свою ответственность отдал приказ всем легкораненым и способным передвигаться немедленно двигаться на восток. Как вы полагаете, Федор Васильевич? Не ошибся?
- Нет, - тихо ответил Нырко пересохшим, плохо повинующимся голосом.
- Спасибо, - наклонил голову хирург. - С легкоранеными решено. Хуже с такими, как вы. Вас у меня свыше тридцати.
- Мы подождем, Андрей Иванович, - односложно сказал Нырко Коваленко нерешительно потоптался на пороге, опуская глаза, произнес:
- И ещё одно обстоятельство, Федор Васильевич. Вы самый старший и самый опытный боец... Если вдруг что - я только на вас надеюсь. Правильная команда, она иногда лучше самого меткого выстрела. А теперь до моего возвращения, дорогой Федор Васильевич!
8
Стрелка вошла в палату, поставила на сгул поднос с завтраком и объявила:
- Легкораненые уже собрались в нижнем холле и ждут команды. - Она выглядела крайне усталой: осунувшееся лицо, припухшие вздрагивающие веки. Тонкие пальцы беспокойно скользнули в карманы застиранного халатика:
- Их поведет старшина Беглов. Позавчера у него сняли с правой руки гипсовую повязку.
- Пет, - резко возразил Нырко, - он их не поведет.
У Стрелки вопросительно расширились глаза.
- Тогда кто же?
- Вы поведете их на восток, Лиза.
Она развела руками:
