Вера Ферра-Микура - Валентин свистит в травинку
Валентин покачал головой:
— Тут я бессилен вам помочь. Но, может быть, у Ульрики есть какое-нибудь желание?
Ульрика прыгала по дорожке.
— Я хочу лепить куличики из песочка! — напевала она тихонько. — Хочу лепить куличики, лепить куличики!
— А может быть, Ульрика хочет, чтобы мы с ней поиграли? — прошептала фрау Хап мужу. — Как ты думаешь?
— Ты права, — шёпотом ответил господин Хап.
Валентин облегчённо вздохнул.
— Пошли, Лоттхен, здесь мы больше не нужны.
— Наконец-то! — сказала Лоттхен.
Господин Торелли, ученики художественной школы и другие
Они долго гуляли по улицам.
— Ты устала, Лоттхен? — спросил Валентин и похлопал по карману своей куртки. — Травинка ещё не увяла. Может, тебе больше не хочется бродить со мной по Люкенбрюку? Тогда я тебя отпущу.
— Нет, спасибо, — кротко сказала Лоттхен. — Здесь такой чудесный воздух! Он пахнет бабочками.
— Я рад, что ты гуляешь со мной, — сказал Валентин. — Твои шаги звенят, как дождевые капли. Как дождевые капли, когда они медленно падают с персикового дерева.
— Ты вспомнил персиковые деревья у нас в Рингельсбруне, да, Валентин?
— Да, — признался он.
И тут они увидели господина Торелли. Он шёл им навстречу и катил перед собой огромный камень.
— Добрый день! — хором сказали Валентин и Лоттхен.
Валентину была неприятна встреча с господином Торелли, поэтому он поздоровался с ним очень тихо.
— Добрый день, — ответил господин Торелли, тяжело дыша. — Поглядите, пожалуйста, на этот великолепный камень. Прокатить такую глыбу через весь город — это чего-нибудь да стоит. Я просто в восторге оттого, что могу сдвинуть его с места! При этом мне кажется, что я работаю. А как прекрасно, наверно, делать настоящую работу! Ну, скажем, строить мост через реку или там запруду, в общем что-то, чем можно гордиться.
Господин Торелли стёр рукавом пот со лба и покатил свой камень дальше.
— Он сказал как будто что-то насчёт запруды? — И Валентин в растерянности почесал затылок.
— Идём, — сказала Лоттхен. — Этот уж точно не хочет, чтобы ты ему помог.
Маленькими затенёнными уличками они вышли на большую, залитую солнцем площадь.
Там на прежнем месте сидели на складных стульчиках ученики художественной школы Венцель и Фердинанд. Они были так углублены в свою работу, что едва ли заметили Валентина и Лоттхен.
— Ну, как у вас идут дела? — спросил Валентин. — По скольку листов вы уже испортили?
— Пока только по три, — ответил Венцель.
— И многому научились, — добавил Фердинанд, — уже удаётся немного передать на бумаге то настроение, которое исходит от этих старых домов с фронтонами.
— Но ведь только немного?
— А завтра мы продолжим, — объяснил Венцель.
— В конце концов мы добьёмся, чего хотим: будет и сходство и настроение, — подтвердил Фердинанд.
К памятнику Бобржинского была прислонена стремянка. На ней стоял человек и большой щёткой мыл голову знаменитого скрипача.
— Это у меня такая специальность: я мою памятники, — объяснил он, заметив удивлённый взгляд Валентина. — И поверьте, моя работа делает меня счастливым. — Он окунул щётку в ведро с мыльной водой и стал тереть ею правое ухо господина Бобржинского. — По вечерам возвращаешься домой очень усталым. Но чувство, что за день ты успел хоть кое-что сделать, ни с чем не сравнимо… Это вы, надеюсь, понимаете?
— Понимаю, — сказал Валентин и чуть слышно добавил: — И я вчера успел кое-что сделать, но ни с чем не сравнимого чувства у меня не возникло.
— Послушай, а куда мы, собственно говоря, идем? — спросила Лоттхен.
— Мы идём в пансион на Гороховой улице. Оставить там профессора навсегда было бы просто непорядочно, Лоттхен.
А кроме того, мне хотелось бы убедиться, что бабушка и внучки благополучно долетели до дома.
— А куда мы потом пойдём, я и сама не знаю. — Лоттхен улыбнулась, — Мне кажется, что, когда я гляжу вдаль, я вижу, как блестят озарённые солнцем почки на персиковых деревьях… И знаешь, что я ещё вижу? Зелёные ряды, полыхающие, как пламя. Как ты думаешь, что это?
— Это, наверное, махровые листья салата, который растёт у нас в парнике. — Валентин вынул из кармана своей куртки травинку, повертел её в пальцах, а потом сунул назад. На лицо его легла тень. — Нам, пожалуй, пора на Гороховую улицу, — сказал он. — Пошли!
И пошёл так быстро, что Лоттхен с трудом за ним поспевала.
— Ты жалеешь, что выдумал меня, Валентин?
Он покачал головой.
— Нет, об этом я не жалею. Ты мне нравишься, — сказал он. — Ты делаешь иногда удивительные открытия. Например, что воздух пахнет бабочками.
В конце аллеи сидела женщина и вязала. Когда Валентин и Лоттхен остановились возле неё, она оторвала глаза от работы и объяснила:
— Я вяжу покрывало для дивана. Вяжу, вяжу, а работы непочатый край! Я подсчитала, что мне ещё придётся набрать крючком не меньше девятисот тысяч петель!
У Валентина рука потянулась к карману, его так и подмывало вытащить травинку.
К счастью, он вовремя вспомнил о господине Торелли и юных художниках Венцеле и Фердинанде.
— Представьте себе, — подумав немного, обратился он к женщине, — что мимо вас случайно прошёл волшебник, произнёс какое-то таинственное заклинание, и — бац! — покрывало готово! Вы обрадовались бы такому сюрпризу?
— Что вы, что вы! — замахала руками женщина. — Что же я тогда буду делать? Такое волшебство было бы для меня настоящим несчастьем. Я не смогу осуществить свой замысел! Я выдумываю особый узор, подбираю гамму красных, зелёных и фиолетовых тонов. Я хочу всё это сделать сама, не торопясь, с наслаждением. Было бы просто свинством со стороны волшебника лишить меня этой радости.
— Я пошутил, — сказал Валентин. — Я, собственно, подошёл, чтобы спросить у вас, как пройти на Гороховую улицу.
Столовая в пансионе, где можно разговаривать только шёпотом
— Вы хорошо спали, господин профессор?
Фрау Эзенбек улыбалась господину Ответману, выглянув из кухни.
— Отлично, и притом впервые в жизни, — ответил профессор. И сказал сущую правду — ведь его выдумали всего день назад.
В руках у фрау Эзенбек была большая миска с салатом и деревянная ложка.
— Как вам понравился восход солнца? — спросила фрау Эзенбек, не обращая никакого внимания на то, что уксус с ложки капает на пол.
— Во время восхода солнца я ещё крепко спал, укрывшись периной.
— О, тогда вы многое потеряли, господин профессор, честное слово! Я, к сожалению, не поэт, а то бы я вам описала, как великолепен был сегодня восход! Это зрелище привело меня в такое восхищение и волнение, что я надела туфли не на ту ногу. И так со мной бывает каждый день. Вы можете это понять?
— Нет, — ответил господин Ответман.
Фрау Эзенбек, продолжая размахивать ложкой, вдруг воскликнула:
— Я вас совсем заговорила! Как нехорошо с моей стороны. Ведь вы ещё не завтракали! Может, вы уже успели позавтракать?
— Я ещё никогда в жизни не завтракал.
— Невероятно! — Фрау Эзенбек не могла удержаться от смеха. — В таком случае прошу вас, господин профессор, вот у нас столовая. Там уже кое-кто завтракает. Только будьте любезны, идите тихонько, на цыпочках. Сегодня там можно разговаривать только шёпотом. Нельзя громко смеяться, стучать тарелками, скрипеть стульями, чавкать. И знаете, почему?
— Потому что вы не хотите, чтобы разбудили фрейлейн Матильду, — ответил профессор. — Она заснула, сидя на стуле — до того она измучилась.
— Как вы догадались? — Фрау Эзенбек с удивлением поглядела на господина Ответмана. — Неужели у вас в голове есть ответ на любой вопрос?
— На любой! А то вы бы и посейчас сидели со своими внучками на чердаке и распевали бы песни.
— Как удобно иметь такого постояльца! — воскликнула фрау Эзенбек.
— Ой! — донеслось из кухни.
— Ай-ай-ай!
— У-у-у!
— Что случилось? — испуганно спросила фрау Эзенбек.
— Во-первых, ваш муж защемил палец ящиком стола. Во-вторых, Людмила уронила тёмные очки в кастрюлю со шпинатом. В-третьих, Варвара ползает по полу в поисках фрикадельки, которая выпала из миски и закатилась под буфет.
— Как удобно иметь такого постояльца! — повторила фрау Эзенбек. — Сразу знаешь, что происходит в доме.
Смысл же того, что сообщил профессор, дошёл до фрау Эзенбек лишь минуту спустя.
— В самом деле, — заволновалась она, — муж прищемил палец? Очки в шпинате? А фрикаделька под буфетом?
И фрау Эзенбек умчалась на кухню.
А профессор Ответман, стараясь не скрипеть, отворил дверь в столовую. Так же тихо переступил он через порог и, аккуратно ставя ноги, на цыпочках двинулся к ближайшему свободному стулу. Но одна половица всё же скрипнула у него под ногой, все обернулись и посмотрели на него с упрёком.
