Дагмар Нормет - Засыпайка в рыбацкой деревне
— Сейчас начнется обряд крещения, — тихо объяснил предок.
— Но у меня уже есть имя, — сказал Засыпайка. Ему это переполненное корыто не понравилось. А круглое бревно, положенное поверх бадьи, нагоняло на него страх.
— Конечно, конечно, — успокоил Засыпайку прапрадедушка. — Однако Нептун должен окрестить каждого юного морехода, впервые пересекающего экватор. Только после этого он станет настоящим моряком.
Владыка морей откашлялся — словно гром ударил средь бела дня.
— Теперь тихо, — скомандовал прапрадед. — Нептун будет речь держать.
— Гром небесный, ветра посвист! — загремел владыка морей. Его мохнатые брови поднимались и опускались в такт речи, а золотые рыбки, которые резвились в бороде, замерли с открытыми ртами, чтобы не пропустить ни одного словечка своего повелителя.
Гром небесный, ветра посвист!
Буря в море, волны пляшут.
Гром небесный, ветра посвист!
Слушай заповедь нашу!
Тринадцать и пятница —
Два срока заклятые —
Несчастье приносят во все времена.
Смотри, будешь каяться,
Коль в море окажешься —
Корабль, точно щепку, закрутит волна.
Крысы сухопутные,
Сони непробудные,
Никогда на море вам не бывать!
Вон оно ревет,
словно бегемот,
так что стынет в жилах кровь и не
сдо-бро-вать!
Да-да! Вода хоть и мокрая, но настоящий моряк из любой переделки выйдет сухим.
И ссорам — раздорам
не место на море.
Мы их с корабля побросаем долой.
Нам дружба подмогой
на трудной дороге.
Нам солнце — попутчик, звезда — рулевой.
Капитан на корабле,
как учитель на земле.
Слово капитана на море — закон.
До небес он вознесет
и в лепешку он сотрет.
В море правда и добро, и судьба — все он.
Гром небесный, ветра посвист!
Буря в море, волны пляшут.
Гром небесный, ветра посвист!
Слушай заповедь пашу!
Повелитель вод умолк. Золотые рыбки у него в бороде позакрывали рты и встопорщили плавника. Неподвижные глазки уставились на команду «Кясму».
— Мати из Кивинеэме младший! — вызвал Нептун.
— Иди, сядь на бревно! — шепотом подсказал прапрадедушка.
Мати влез на бревно, лежавшее поперек корыта. Оно оказалось мокрым и скользким, и Мати стоило немалых усилий, чтобы удержаться на нем.
— Какую бороду будешь брить — белую или коричневую? — спросил Нептун.
— Белую, — наугад ответил Мати.
Владыка ударил трезубцем о палубу, и перед ним возникла русалка.
Русалка стояла, опираясь на мощный рыбий хвост. Длинные зеленые волосы облепили ее мокрое тело. В одной руке у нее была розоватая раковина, в другой — большая кисточка из водорослей.
Русалка окунула кисточку в морскую раковину и размазала по щекам Мати какую-то беловатую пену. Мальчик украдкой лизнул ее языком — вкусно, прямо как взбитые сливки!
— Смело брей бороду! — наставлял прапрадед.
Мати облизал все сливки, до которых мог дотянуться языком. Потом стал помогать себе пальцами, потерял равновесие и плюхнулся в воду.
— Порядок, — произнес Нептун, когда мальчик, с которого лило ручьем, выбрался из корыта.
— Капитан Мати из Кивинеэме, младший, посвящен в моряки. Теперь очередь штурмана.
— Нет-нет, — струхнул Засыпайка. — Я уступаю свою очередь даме!
— Вежливость украшает моряка! — похвалил его бог морей. Он раскрыл свой регистр и трубным голосом прочел:
— Майли из Таммекингу, кок!
Майли живехонько влезла на бревно.
— Какую бороду будешь брить — белую или коричневую? — спросил Нептун. Майли выбрала коричневую.
Русалка обмакнула кисть и намазала Майли подбородок и щеки коричневой пеной.
Майли высунула язык во всю длину и попробовала — это был шоколад! Но раньше, чем слизать весь шоколад, Майли захотела посмотреть — какова она с бородой. Она наклонилась, чтобы увидеть в воде свое отражение, заскользила по бревну вперед и — бултыхнулась в воду.
— Порядок, — произнес Нептун, когда мокрющая Майли оказалась на палубе. — Корабельный кок Майли из Таммекингу посвящена в моряки. Теперь очередь за штурманом.
— С нашим удовольствием! — воскликнул Засыпайка, низко поклонился и сорвал с головы волшебную шапку.
И вся компания моментально уснула. Владыка морей спал стоя, опираясь на золотой трезубец. Русалка свернулась в клубочек, положив голову на хвост, как на подушку. Штурман «Морской птицы» привалился спиной к крестильной купели, у него на руках спали Мати, Майли и Тупс.
Засыпайка с удовольствием посмотрел на дело своих рук и принялся за лакомство. Перво-наперво попробовал взбитые сливки из морской раковины и заел их шоколадом. Потом взял еще немного шоколада и заел его сливками. И еще немного сливок заел шоколадом. А шоколад — сливками. Когда ему стало не по себе, Засыпайка сунул руку в корыто и обрызгал себе лицо. Потом надел шапку и прогудел басом:
— Порядок, штурман Засыпайка посвящен в моряки.
Нептун, который как раз в этот момент разлепил глаза, услыхал слова Засыпайки и принял их за свои собственные.
— Порядок, штурман Засыпайка посвящен в моряки, — повторил он для верности. Возникла небольшая суматоха из-за Тупса — жгучее южное солнце все припекало и, нарушив порядок церемонии, он сам сиганул в корыто. Щенок, отфыркиваясь, выпрыгнул, и никто глазом моргнуть не успел, как он досуха вылизал обе морские раковины.
По счастью, Нептун не рассердился на такое самовольничание — корабельному псу многое прощается. Каждому новоиспеченному моряку была выдана грамота с печатно. В ней говорилось, что моряк такой-то и такой-то пересек экватор на паруснике «Кясму», внесен в регистр владыкой морей Нептуном и по всем правилам посвящен в моряки. Грамота с нарисованными по углам якорями, русалками и альбатросами выглядела очень нарядно и внушительно.
Снова загудела сирена, и Нептун со свитой скрылись в пучине.
— Нам, наверное, тоже пора в обратный путь, — сказал Засыпайка.
— Бывайте здоровы! — растроганно произнес штурман «Морской птицы».
— Знаешь, прапрадедушка, — заговорил Мати, — а ведь о тебе не забыли. В Кясму на кладбище тебе поставили памятник.
— Ах ты, селедка на клотике! — удивился старый моряк, — памятник, значит! Хотелось бы мне посмотреть на него собственными глазами.
— Поехали с нами! — сказал Мати.
— Да, да! — поддержала Майли. — Поехали!
— Не могу, — серьезно ответил капитан «Морской птицы». — В Южном море есть остров Памяти. Там теперь моя родная гавань.
— Майли, за тобой пришел дядя Яак, — разнесся в экваториальном зное веселый голос бабушки Салме.
«Морская птица» устремилась в даль и скоро скрылась за горизонтом сверкающим видением.
История седьмая,
в которой камень говорит «Бе-э!», у Алины не дымит труба, а Тинка-Шерстинка сердится
Первое, что сделал Мати, проснувшись утром, — выглянул в окно: на месте ли море? Ведь сказала же бабушка Салме: «Раз море уходит, жди вёдра». Вёдро — это теплая, сухая погода. А сейчас хорошая погода нужна была Мати позарез. Из-за его друга Засыпайки. Ему очень хотелось облазить весь поселок Кясму, а делать а это под дождей — никакого удовольствия, да и если честно, то гулять под дождем Мати не разрешалось.
Так вот, Мати выглянул в окно. За кустом сирени синело море. Оно и не думало исчезать. Мати чуть было не обиделся, но тут заметил, что море сверкает и лучится как-то по-особенному. Он соскочил с кровати — и бегом во двор.
Весь мир был залит солнцем! Наконец-то!
Мати отворил калитку и оторопел: прямо перед ним, в ромашках и тростнике, паслось огромное стадо овец! Их было так много, что Мати даже в голову не пришло посчитать. Откуда они взялась? У бабушки было всего-то три овечки и пара ягнят. А тут серые овцы заполонили весь берег. Одни пощипывали траву, другие полеживали себе на белом песочке, а самые смелые забрели довольно далеко в море, так что из воды виднелись только их круглые спины.
— Бяша, бяша, бяша! — позвал Мати.
Овца, щипавшая траву под кустом шиповника, подняла голову, посмотрела на него водянисто-серыми глазами и что-то проблеяла в ответ. Должно быть, сказала: «Доброе утро! Сегодня прекрасная погода, не правда ли?!» Мати погладил кудрявую, мягкую овечью шубку.
Зато другая овца не обращала на Мати никакого внимания. Она развалилась у самой кромки воды — половина на песке, половина в воде. Волны окатывали ее спину.
Мати вытянул руку — погладить и эту, но сразу же отдернул: спина была твердокаменная и холодная! Вовсе это не овца, а большой серый валун. Мати огляделся: овцы и береговые камни перемешались, попробуй отличи. Те, что ели, надо думать, были овцы, а другие, неподвижные, — верно, валуны. Мати присел на камень поменьше. Но тот задвигался, поднял голову и сказал: «Бе-э!»
