Кристоф Хайн - Дикая лошадь под печкой
— Ну, видел? Что, по-твоему, не удивительно?
— Ай-яй! — кивнул Хвостик. Потом подумал чуть-чуть и сказал таинственно — Я, между прочим, тоже умею делать кое-что удивительное.
Он помолчал, дожидаясь, пока Принц Понарошку удивится и спросит, что именно. Но тот не спрашивал, и ослик сказал сам:
— Знаешь, что я могу? Кувыркаться. Вот смотри!
И стал пригибать голову к передним ногам. Всё ниже, ниже, пытаясь просунуть её между ними, пока не свалился на землю. При желании это можно было назвать кувырком.
— Видал? — гордо спросил он, снова вставая на ноги. — Здорово у меня получается? Только знаешь, Понарошку, почеши мне, пожалуйста, спину. Кувыркаться всё-таки больно… Ай-яй!
Принц Понарошку хмыкнул:
— Подумаешь, кувыркаться! Сравнил тоже! Ну, Хвостик! Кувыркаться каждый малыш умеет. А тут летать, понимаешь? Летать! Этого никто не умеет, кроме меня. Пойми, Хвостик. Я единственный летающий человек.
Только тут Хвостик наконец удивился:
— Ай-яй! А я про это не знал.
— Да конечно же! Летать не может ни один человек. Только птицы летают, да пчёлы, да ещё майские жуки. И я.
Хвостика эти сведения ошеломили. Он подумал ещё немного и вдруг проговорил озабоченно: А может, ты… ай-яй! Может, ты…
— Что ты хочешь сказать, Хвостик?
— Может, ты… ай-яй, это было бы ужасно! Что скажет Якоб Борг?
— Что было бы ужасно, Хвостик? О чём ты?
— Может, ты… вовсе не человек, Понарошку? Может, ты птица?
И встревоженный ослик даже обежал вокруг своего товарища, чтобы оглядеть его как следует со всех сторон. Потом покачал головой и сказал с облегчением:
— Нет, ты не птица. Подумал ещё и добавил в утешение: — А если птица, то ужасно смешная.
Принца Понарошку даже досада взяла.
— Какой ты, Хвостик, всё-таки глупый! Ну какая же я птица? Я просто умею летать. Летать, как птица.
И он опять оттолкнулся от земли и сделал несколько кругов над парком, потом перешёл в пикирующий полёт — вот-вот врежется в луг, — но над самой травой выровнялся и всё кричал, всё кричал:
— Я умею летать! Я умею летать!
Он делал повороты, спирали и петли. Одну даже мёртвую петлю. Он порхал над деревьями и пугал птиц в гнёздах. Потом вдруг взмывал под самые облака. Совершил небольшую посадку на крыше дома и полетел дальше вдоль телеграфных проводов.
Ослик следил за ним взглядом, пока не устала шея. Наконец ему стало скучно вертеть головой.
— Ай-яй, — вздохнул он. — Одни могут летать, зато другие умеют кувыркаться.
И он стал тренироваться в кувыркании. И после каждого кувырка чесался спиною о ствол бука, чтоб не было больно.
Понарошку летал над парком почти до темноты. В сумерках он едва не столкнулся с ласточкой. Пришлось совершить вынужденную посадку. При этом он порвал штаны, и дома Катенька стала его ругать:
— Боже, что у тебя за вид! Опять где-нибудь баловались?
— А вот и нет! — важно ответил Хвостик. — Просто Понарошку пришлось совершить вынужденную посадку, вот он и порвал штаны.
— Вынужденную посадку? Это ещё что? — не поняла Катенька.
Пришлось Понарошку всё объяснить: как он обнаружил, что умеет летать, как он носился над парком вперегонки с птицами. Но все решили, что он сочиняет. Кроме, конечно, Хвостика, ведь тот всё видел собственными глазами.
— Ладно, — сказал тогда Принц. — Не верите — смотрите сами.
И вышел на середину комнаты.
Все как зачарованные уставились на него. А Понарошку раскинул руки, слегка взмахнул ими, как птица крыльями. Потом взмахнул сильней. Ещё сильней.
Он махал, он бил руками по воздуху, всё быстрей, всё отчаянней — но ни на сантиметр не отрывался от пола.
Да, вот это была неудача.
Панадель за живот схватился от смеха.
— О-хо-хо, ну и летает, смотрите-ка! Ой, не могу! Да как быстро, как высоко! Ну и ну! У меня прямо голова кружится от одного смотрения, ха-ха-ха!
И другие тоже стали смеяться.
— Я умею летать, умею! — кричал Принц Понарошку чуть не плача. — Хвостик же видел! Я только сегодня летал!
— Ах, Понарошку, — успокоила его Катенька, — так не бывает. Человек не может летать. Ты просто музыкант, артист, у тебя богатое воображение, в этом всё дело. А Хвостику могло и показаться. Он ведь всему готов верить.
— Размечтался! — сказал Пана дел ь. — Знаешь, вредно тебе так много тренькать на пианино. Вон уже бредить начал.
Хвостик был озадачен.
— Мне показалось, я вправду видел, что он летал, — пробормотал он. — То есть, я хочу сказать, мне не показалось, что я видел… Ай-яй!
Он почувствовал, что совсем запутался, и замолчал. Принц Понарошку был в отчаянье. Он не мог понять, почему ему на этот раз не удалось взлететь. Может, слишком много народу на него смотрело? И никто не хотел ему верить? Вечером он завёл об этом разговор с Якобом Боргом.
— Скажи, Якоб, ты тоже не веришь, что я умею летать?
— Как тебе сказать? Тут сложный случай. С одной стороны, я рад бы тебе поверить. Но с другой стороны, всё это очень странно. Человек всё-таки не птица.
— Но я же летал!
— Допустим. Но как это могло получиться?
— Очень просто. Взмахнул руками — и полетел.
Якоб Борг подумал, подумал, потом сказал:
— Знаешь, вообще я тебе верю. Если чего-то очень хочешь добиться и как следует постараешься, всё можно сделать. Даже то, что другим сначала кажется совершенно невероятным.
У Принца Понарошку сразу на душе полегчало. Хорошо иметь такого умного друга, как Якоб Борг.
Но после этого он всё-таки решил летать только в одиночестве. Не хотелось лишний раз перед другими позориться. Смотреть на полёты разрешалось одному Хвостику.
В октябре, когда ветры задули сильней и особенно хорошо стали подниматься в небо бумажные змеи, Принц Понарошку носился в облаках прямо как сокол.
Как-то раз его увидел с крыши трубочист и вечером рассказал жене:
— Представляешь, что я сегодня видел: по воздуху летел человек! Как птица!
— Болтай поменьше глупостей, — ответила жена. — Ешь свой ужин и не мешай мне смотреть телевизор.
А в другой раз пришёл домой кровельщик и тоже стал рассказывать:
— Послушай, жена, чудеса-то какие! Хочешь верь, хочешь не верь, но сегодня кто-то летал над домами. Какой-то малый, без крыльев, без ничего.
Жена посмотрела на него озабоченно и потрогала ему лоб:
— Ты, случайно, не заболел? Уже человечки мелькают в воздухе. Давай-ка сходи к врачу.
Но Принц Понарошку не подозревал, какие вокруг него идут разговоры. Он наслаждался полётом. Какое это было счастье: парить над деревьями, порхать вокруг колокольни, взмывать под облака, кружить возле труб, гоняться за самолётами, перелетать озёра и реки.
Иногда он разговаривал про это с Хвостиком. Но только с ним одним.
Всё-таки хорошо было иметь такого друга, как Хвостик. Ему можно было рассказывать даже о таких необычных вещах, как летание. И он никогда не отвечал: «Врёшь!» или «Сочиняешь!» Только удивлённо качал головой и повторял время от времени: «Ай-яй! Ай-яй!»
Конечно, он был всего лишь осёл. Но как раз в делах необыкновенных ослы иногда смыслят больше разных умников.
— Да, удивительная история, — сказал я, когда Якоб закончил свой рассказ.
— Ещё бы не удивительная, — ответил он. — А ты-то веришь, что Принц Понарошку взаправду умел летать?
— Гм-гм, — сказал я и почесал в затылке. — Сложный вопрос. Вообще мне, признаться, не приходилось слышать, чтоб человек летал.
— Как это не приходилось? — возразил он. — Только что ты слышал про это.
— А, ну да, — сказал я. — И всё-таки это чудо.
— Такие чудеса часто случаются, — сказал Якоб, — На свете вообще полно всяких чудес и невероятных вещей.
С этим я согласился.
— Ты, конечно, прав, Якоб, — сказал я. — Посмотреть хотя бы на взрослых.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты же слыхал, что все взрослые были когда-то маленькими детьми?
— Вообще-то слыхал.
— И тебе это не кажется невероятным?
Якоб понял, что я хотел сказать:
— Да, нашего учителя, господина Оренкнайфера, я просто не могу представить себе маленьким.
— А ведь был на самом деле, я это не выдумываю. Все твои знакомые дяди и тёти были когда-то мальчиками и девочками. С тебя ростом, представь себе. Такие же храбрые, а иногда не храбрые. У них тоже были друзья, послушные и озорники. Они смеялись и плакали точно, как ты, И тоже, бывало, чувствовали себя ужасно одинокими.
Якоб посмотрел на меня и сказал:
— Тогда почему взрослые ведут себя так, как будто они всегда были большими?
— Вот этого, Якоб, не знаю.
