Каштру Сороменью - Истории Черной Земли
Старый Иала-Маку был последним и самым прославленным стрелком из пращи между реками Рубилаши и Руизой, и народ почтительно называл его «Отцом камня». Но когда закончились войны, когда Иала-Маку завоевал самые обширные пространства, он уже никогда не стрелял из пращи и закопал ее в тени огромного дерева мулембы, возвышавшегося посредине селения.
Мудрый вождь старел, любуясь своими детьми, которых ему родила Конти, его первая жена, теперь уже такая старая, что не в силах была наблюдать, как работают другие жены, как они выполняют свои обязанности.
Теперь Иала-Маку проводил дни, сидя во дворике, куда выходили двери хижин, в которых он жил со своими тридцатью женами. И еще у него была рыжая собака. Она тоже состарилась и разучилась лаять, потому что ей не приходилось теперь ходить на охоту. Она только выла по ночам на луну или когда кто-нибудь умирал в селении.
Там, в тени хижин, старый вождь принимал по старому обычаю людей, приходящих к нему, плел циновки из тростника, вытаскивая один за другим тонкие стебли из огромного деревянного чана, наполненного водой. Когда пальцы его застывали, множество раз погружаясь в прохладную воду, Иала-Маку протягивал к солнцу старческие сморщенные руки и беседовал со своей рыжей собакой, неотлучно сидевшей подле него. Потом он выкуривал трубку, набитую табаком и лиамбой, и снова начинал работать. Даже когда другие вожди, хотя и не столь великие, как он сам, приходили повидать старика и посоветоваться с ним, Иала-Маку обычно не прекращал работу. И всегда он испытывал большую радость, когда те восхищались его циновками. Время от времени старый вождь, не спеша вынимая из воды все новые стебли, поднимал голову, собирался с силами и решительным голосом давал советы. Он знал, кого надо убить из восставших вождей, какого колдуна, наводящего ужас на народ, сжечь заживо, из какого селения прогнать замужних женщин, у которых не родятся дети.
И все прислушивались к словам старика. А когда в праздничные дни кто-нибудь из вождей приносил хорошие дары, Иала-Маку протягивал ему в ответ только что сплетенную циновку. И хотя она в действительности не представляла никакой ценности, все бывали счастливы, получив такой подарок. Он свидетельствовал о расположении великого вождя.
IIУ Иала-Маку было трое детей, два сына и дочь. Старшего звали Кингури. Он был злой и беспокойный. Младший брат, Иала, боялся старшего брата, но во всем подчинялся ему. И оба одинаково ненавидели и презирали сестру Луежи. Они редко видели ее, только когда приходили проведать мать или отца. А девушка иногда по вечерам сидела у ног старика — она помогала ему плести циновки или вытаскивала острым кончиком ножа червяков, которые беспокоили вождя, разъедая пальцы на его ногах.
По вечерам, вернувшись с рыбной ловли, братья приходили к отцу. Они садились на корточки перед ним и, умирая от скуки, слушали в сотый раз его длинные рассказы — одни и те же истории о делах вождей, о великих подвигах, о соседних странах, где вожди были злыми и трусливыми…
Однажды Кингури, не дослушав историю об одном из великих предков, перебил отца и спросил, почему бунго не пользуются железным оружием, как луба. Старый вождь даже не взглянул на дерзкого сына, он только хлестнул его мокрым тростником и продолжал рассказывать. Потом заговорил о народе луба, обругал его, считая, что луба — воры и пьяницы и не умеют ничего другого делать, как только воевать.
— Вот этими железными копьями, о которых ты спрашиваешь, они убивают друг друга! — гневно сказал старик.
Кингури попросил прощения у отца, но про себя принял решение во что бы то ни стало раздобыть железное оружие. Он решил, что уйдет из родного селения и вместе с покорным Иалой отправится на поиски луба.
Долгое время братья ходили из одного селения в другое, жили на становищах рыбаков и охотников, переплывали на легких челнах реки, но никогда не заплывали в озера, зная, что в их стоячих водах живут злые духи. В поисках луба братья прошли множество дорог и тропинок, они встречали людей из многих племен, но ни у кого не видали железных стрел и копий.
IIIСидя у входа в хижину, старый вождь Иала-Маку плел циновки и курил трубку. Но руки его дрожали, и мокрые стебли выскальзывали из пальцев. Старик дрожал не от холода, а от гнева. Не проходило и дня, чтобы ему кто-нибудь не жаловался на сыновей, которые ушли искать луба.
В течение многих ночей, когда ветры дули над равниной, свистя и разгоняя тучи, омрачающие небо, грохотали барабаны. Они призывали домой Кингури и Иалу, которые скитались неизвестно где. Но шли дни, а братья все не появлялись и не присылали никаких известий в ответ на призывы отца — великого вождя Иала-Маку.
На далекие чужие равнины долетали голоса барабанов страны Каланьи, и братья слышали их, понимали, о чем они говорят, но только пожимали плечами и хохотали, издеваясь над отцом.
А к старому вождю приходили лишь дурные вести. Люди жаловались, что братья насиловали женщин, поджигали хижины, воровали, много пили вина, а напившись допьяна, устраивали кровавые драки, которые нередко Кончались убийствами. Старый вождь Иала-Маку был в бешенстве.
Скорчившись в уголке хижины, старая Конти молча плакала о своих беспутных сыновьях. Ей казалось, что она любит Кингури больше, чем других двоих детей. Она жалела его, несчастного скитальца, покинувшего родной край. Мать не верила, что сын стал злодеем, как об этом рассказывали люди.
Но имя Кингури проклинали повсюду. В селениях, лежащих на равнинах Юга, когда гром гремел в черном небе, женщины говорили, что это кричит Кингури. И дети замолкали в страхе. Старики призывали на голову Кингури все кары богов. Старший сын вождя был признан самым страшным, самым жестоким человеком в стране Каланьи.
Однажды Иала-Маку сказал первой жене, Конти, что Кингури никогда не станет вождем бунго, потому что народ его ненавидит. И второй сын, Иала, тоже недостоин быть вождем, потому что он следует за братом повсюду, ослепленный его безумствами. Вождь мирного народа бунго должен быть добрым человеком, которого любит народ. А его сыновья недостойны этой чести. Когда к старому Иала-Маку придет смерть, он передаст власть вождя старшему сыну своей старшей сестры. Человеку той же самой крови, человеку доброму, настоящему бунго.
И старая Конти слегла. Она больше не вставала с циновки, плакала от горя дни и ночи до тех пор, пока не умерла. Снова загремели барабаны, призывая Кингури и Иалу вернуться домой, проститься с матерью. Братья слышали голоса барабанов, но не вернулись, потому что длинная дорога странствий вела их все дальше и дальше.
И когда наконец голоса барабанов сообщили братьям о том, что их мать, старая Конти, уже похоронена, не оплаканная сыновьями, в родной земле Каланьи, братья обнялись, и по щекам у них все-таки скатилось несколько капель слез. В эту ночь Кингури танцевал батуке и пел песню в память о матери. Потом он пил пальмовое вино до тех пор, пока ее образ не померк, не затмился среди видений, вызванных опьянением.
IVКингури и Иала вернулись в родное селение туманным вечером, когда дикий ветер гнул стебли высокой травы до земли и тучи неслись над равниной по низкому темному небу.
Уже давно братья не слышали барабанов отца. Последний раз их голоса донеслись до Кингури и Иала в тот день, когда в родном селении хоронили старую Конти.
Много времени прошло со дня смерти матери. Кингури прошел по многим длинным дорогам, он пил вино во многих чужих пальмовых рощах, танцевал батуке на вытоптанных площадках многих селений, ловил рыбу во многих широких реках и любил стольких женщин, что уже потерял им счет.
Он побывал так далеко, что однажды смог увидеть отражение своего лица в спокойных и чистых водах реки Касаи. Он часто вспоминал потом, как испугался брат Иала, как бросился Лежать от берега, когда увидал смотрящие на него из спокойной поды алые глаза. Но братья недолго задержались на берегах Касаи. Кингури хотел уже пойти против ее течения, чтобы увидать истоки реки, никому до сих пор не известные — ни одно племя, жившее по берегу реки, не смогло похвалиться тем, что знает, где находится начало Касаи, — мечтал встретить там на род луба, но именно отсюда братья отправились в обратный путь, домой. И по дороге они уже не бесчинствовали, не пьянствовали.
Старый вождь Иала-Маку сидел перед хижиной и, как обычно, плел циновку, когда сыновья появились перед ним.
— Отец, мы вернулись, — сказал Кингури.
Но вождь даже не посмотрел на сыновей. Он давно убил в своем сердце всякую память о них. В ответ он только пожал плечами и сделал рукой небрежное движение, которое означало полное безразличие к тому, что они будут делать. Отцу было все равно, уйдут ли они снова из селения или даже из страны… Пусть делают что хотят!
