Александр Попов - Взрослые сказки

Рекой быть проще, чем камнем.

Возвращаюсь как-то вечером голодный, спасу нет. Под ноги не смотрю, на окна глазею. Вижу вместо окон тарелки. Одни на борщ смахивают, другие на солянку, третьи на суп грибной. Знал бы, ложку с собой прихватил огромную, в четверть окна, вот бы налопался вдоволь.

Помню, математичка всё удивлялась мне. Я дальше 2359 считать отказывался, как ни вынуждала, двойками ни запугивала. Зауважала она это число, когда с папашей моим познакомилась, он у меня часовых дел мастер.

– Ты пойми, время и то после числа этого опять с нуля начинает, а ты детишкам головы морочишь.

Бабочкам, листьям, облакам, птицам, ветру виза не требуется. Я – не они.

Во мне нескольких страниц не хватает, поэтому не понимают, и не поймут.

Планеты всякими бывают. Есть рыжие, там ни дня, ни ночи, одни восходы с закатами. На планетах-брюнетках ночи без границ. Солнце не садится на блондинках. На шатенках пасмурно. На крашеных маляры ни сна, ни отдыха не знают.

На власть у Бога вещества не хватило.

Он ее из античастиц лепил.

Сказки больше похожи на воздушные шарики, чем на птиц. Я это к тому, что им не нужны крылья.

Мои сказки порой принимают за правду. Обыскивают, заводят уголовные дела. Но и там они продолжают оставаться сказками.

Однажды за одну из сказок влепили выговор. Я украсил его рамкой и повесил на стену.

Вчера его забрали обратно вместе с рамкой.

Все, кто вверху, сдали меня со всеми потрохами.

Так узнал, что Бог не там, а рядом.

У следующих строк не будет страха.

– Где твоя улыбка?

– В Одессе.

– А песни?

– В Тбилиси.

Их садят и садят, а они памятниками вырастают.

– Скажи, сколько у тебя пальцев, и я скажу, кто ты.

– Двадцать восемь.

– Февраль.

Память – это полет обратно.

Большинство живет на берегах струй. А тех, кто выбивается из строя, отправляют служить цветами в радугу.

Если бы Господь дал разума, силы и воли Минздраву, тогда бы под запрет попали не только алкоголь и наркотики, но и люди, чьи поступки, слова много страшнее любой отравы.

После Божьего Дара все другие награды —

от его сиятельства дьявола.

Приснился сон – я сын. Так я и остался с ним.

Виноват. За то меня – ветки по лицу. Виноват. За то меня – ветер по морде.

Так уж повелось: если не осужден и не сбежал – то Чехов, а дальше черти, черви и черта.

Длинный шаг, да он и не шаг уже, а почти полет.

Долго бежал по туннелю… Первое, что помню, – хлопок. Потом завизжал и зажил. Птицей не был, пулей летел. Была ли цель, попал ли, не знаю…

Второй раз не заряжают. Пороха на вторую жизнь не хватает. Пуль много, вещества серого мало.

Хотите прижаться, но в тамбурах электричек и поездов кто-то лихо пишет: «Не прислоняться!» Понимаю, при жизни не прижмешься, цензура не пропустит.

Меня медленно убивают, требуя при этом молчать, не то хуже будет. В чудо не верю. Молчать не могу: во мне плоти нет, я из слов слеплен.

Попал во щи, не хочу быть ни мясом, ни капустой, ни картошкой, ни луком, ни морковью.

Согласен на роль перца, на крупинку его.

Сочиняю и хожу. Если шаги кому-то по нраву, можете к ним и ноги, и руки, и сердце, и даже голову приделать.

Хотя ступней вполне хватает.

Болел, сдавался на доживание. Спасибо провокаторам, прокурорам, следователям, судьям.

Братцы, вам в медики пора.

Он у меня один – сердце. Если выдюжит, буду жить, а нет – значит смертной казни достоин.

Не цветами, слезами приходите.

Цветы сами вырастут.

Когда загоняют в угол, можно стать биссектрисой, опуститься до медианы, веря в то, что третьего не дано.

А оно есть, и имя его – высота.

Я не хочу быть ангелом. Пороки – мои костыли.

Тесто – тело. Я – пирог. Нутро мне неведомо. Я всякий раз его сочиняю заново. Порою сладкое из яблок сада, из ягод леса. Порой из огорода: картофель, лук, капуста, щавель. Надкусывайте и ешьте: глазами, языком, губами. Тесто – тело. Я – начинка.

Когда Шариковы поссорились с Подшипниковыми, страна распалась.

И у земного шара есть шея. Зовут ее Ось земная. Эта шея еще та шея, из разряда моржей. В Северном Ледовитом океане купается. И не чихает она, и не кашляет.

Прошлое – перо, настоящее – лист, будущее – письма. Самому себе нездешнему.

То, что люди принимают за крылья, на самом деле улыбка. Лица людей к полетам, увы, не готовы.

По Шаламову, «фраза должна быть хлесткой, как пощечина». А сказка не на сон, а на пробуждение, может играть роль пощечины?

Как останусь с собой, так руки соберу, ноги… Пусть голосуют. Голову во главу угла ставить или сердце? Локти сбегут. Пальцы к голове потянутся, ладони сердцу ближе. Ноги? Всё дело в ногах, кого они выберут, так и будет. Пятки, те тоже сбегут. Колени? Два осколка, когда-то сердце билось в них. А как молиться начал, поднялось выше. Голову, ту молитвой не поднять. Руки, опять руки. Если их вытянуть… А ноги? Ноги соединить. А голову? Не опускать!

Тогда и сердцу выбирать не придется.

Кошки, ветры, бабушки, подушки, дожди, коленки…

Город, в котором живу, промашку дал. Я ему не по размеру. Трещит по швам.

Давление замучило, обратился к доктору. Тот повертел. В уши заглянул, в глаза. Пульс пощупал. В итоге выдал:

– Вас удивление подводит, вот верхнее давление и растет.

– А что делать, доктор?

– Сбрить.

– Усы?

– Нет, брови.

В семь вечера родился мой дед. В четыре минуты восьмого – бабушка. В семнадцать минут восьмого произошла революция. В двадцать три минуты восьмого дали пропуск на жизнь моим родителям, маме в Европе, папе – в Азии. Без пятнадцати восемь моя страна победила в великой войне. Без одиннадцати восемь я появился на свет. Без четырех минут восемь пошел в школу. Без трех минут восемь моя Родина запустила в космос первый искусственный спутник Земли. Потом в памяти наступил провал. В восемь узнал, что я директор школы. Сейчас тринадцать минут девятого. Сколько жизни осталось, не знаю.

Хорошо бы еще минут десять.

– Кукушка, кукушка…

У нас сегодня солнце застряло между ветвей. Утру пора в день перекатываться, а оно запуталось и сидит там, как Жар-птица в гнезде. Горожанам бы радоваться, что утро пришло, а они давай в МЧС названивать. Приехали с пилами, с вышкой, в костюмах жарозащитных. И давай ветки вокруг солнца опиливать. А солнышко, как от пут освободилось, время в себе не состыковало и к вечеру пошло. И так ему понравилось восходить и закатываться, что у нас с тех пор ни ночи, ни дня. Знаете, люди лучше стали, моются чаще, гостят и грустят по-настоящему.

Ладони – циферблат. Мизинец секунды отсчитывает, безымянный – минуты, средний – за часы отвечает, указательный – за годы, большой – за века.

Господь часы каждому в руку дал.

Ни запятых, ни пауз. Затих за так. За не так заткнулся.

Гадаю, негодую. Ты где?

Между пальцами восемь просветов. Там недели обитель: понедельники, вторники, среды, четверги, пятницы, субботы, воскресенья. И восьмой, святой просвет. Редкий, високосный день. Имя ему каждый сам дает.

А нет имени, значит понедельник опять.

Совершенен лишь февраль, и то лишь

на семьдесят пять процентов.

То, что до сих пор живу, – сказка. То, что до сих пор работаю, – сказка. То, что до сих пор не сижу, – сказка. Всё – сказка. Что не сказка, того и нет на белом свете.

И Земля когда-то была кубом. Люди слишком часто играли в кости и перешли дозволенные грани.

Похожие книги на "Взрослые сказки", Александр Попов читать полностью, без сокращений.

Зоя Журавлева - Кувырок через

Виктория Угрюмова - Имя богини

Холли Вебб - Котёнок Пушинка,

Анне Вестли - Папа, мама,

Анастасия Малейко - Моя мама