Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (сокращённая редакция)
Между тем ковёр лёг на курс, продолжая одновременно набирать высоту, и Вольке надоело стоять неподвижно. Зажмурив глаза, чтобы побороть противное чувство головокружения, Волька уселся, свесив ноги с ковра. Так сидеть было удобно, но зато немилосердно дуло в ноги, их относило ветром в сторону.
Ковёр вошёл в полосу облаков. Ковёр, кисти ковра, Волькина одежда и всё находившееся в его карманах набухло от сырости.
— Я предлагаю набрать высоту и вылететь из полосы тумана.
— С любовью и удовольствием, любезный Волька. Сколь поразительна зрелость твоего ума!
Ковёр, хлюпая набухшими кистями, тяжело взмыл вверх.
Теперь наши путешественники уже больше не страдали от сырости, они страдали от холода.
— Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-нибудь т-тёпленького из одежды,- мечтательно сказал Волька, не попадая зубом на зуб.
— П-по-по-жалуйста, о блаженный Волька ибн Алёша,- ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом.
Волька проснулся через два часа, когда ещё было совсем темно. Его разбудили стужа и какой-то тихий мелодичный звон, походивший на звон ламповых хрустальных подвесок. Это звенели сосульки на бороде Хоттабыча и обледеневшие кисти ковра. Вообще же весь ковёр покрылся противной, скользкой ледяной коркой. Это немедленно отразилось на его лётных качествах и в первую очередь на скорости его полёта. А тут ещё начались бесчисленные воздушные ямы. Волька и Хоттабыч хватались тогда за кисти ковра, невыносимо страдая одновременно от бортовой и килевой качки, от головокружения, от холода и, наконец, просто от страха.
Старик долго крепился, но после одной особенно глубокой воздушной ямы пал духом и робко начал:
— О отрок, подобный обрезку луны, одно дело было забросить твоего друга в Индию. Для этого потребовалось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать до десяти. Другое дело — лететь на ковре-самолете. Не вернуться ли нам обратно, чтобы не превратиться в кусочки льда?
— Как это у тебя язык поворачивается предложить оставить друга в беде?
С этими словами Волька укутался в халат и снова уснул. Через некоторое время его разбудил Хоттабыч, посиневший от холода, но чем-то очень довольный.
— Я пришёл к тебе с радостью, о Волька! Нам незачем лететь в Индию. Ты меня можешь поздравить: я уже снова умею расколдовывать. Прикажи возвращаться обратно, о юный мой повелитель.
— А Женя?
— Не беспокойся, он вернётся домой одновременно с нами или даже чуть раньше.
— Ну, тогда я не возражаю,- ответил Волька.
И вот продрогшие, но счастливые пассажиры ковра-самолёта финишировали наконец в том же месте, откуда они вчера отправились в свой беспосадочный перелёт.
— Волька, это ты? — услышали они тотчас же мальчишеский голос, доносившийся из-под старой развесистой яблони.
— Женька! Ой, Женька! Боже мой, ведь это Женя! — закричал Волька Хоттабычу и побежал к своему приятелю.- Женя! Это ты?
— Я, а то кто? Конечно, я.
— Ты из Индии?
— Ясное дело, из Индии.
— Ой, как это интересно, Женька! Скорее иди расскажи, что с тобой там было.
И тут же под яблоней Женя Богорад рассказал о своих приключениях на чайной плантации в одном из заброшенных уголков Индии.
XIV . Опять всё хорошо
Примерно в то время, когда возвращавшийся ковёр-самолет был уже где-то в районе Серпухова, безутешные родители пропавших ребят снова собрались на квартире у Кружкиных и в тысячу первый раз обдумывали, что бы такое им ещё предпринять.
Похудевший за эти три дня Александр Никитич нервно шагал по комнате из угла в угол. Он так тяжело переживал исчезновение сына, что Татьяна Ивановна не выдержала наконец и сказала:
— Знаешь что, Шура, сходил бы ты в институт, проведал бы своих баранов.
Минут через десять после его ухода раздался телефонный звонок, и Татьяна Ивановна услышала в трубке неуверенный мальчишеский голос:
— Это квартира Кружкиных?
— Да,- ответила Татьяна Ивановна,- Кружкиных. А в чём дело?
— У вас здесь нет случайно кого-нибудь из Богорадов?
— Есть. А кто их спрашивает?
— Передайте им, пожалуйста, что их просит Женя.
— Женечка, миленький, дорогой мой Женечка…- залепетала тогда Татьяна Ивановна в трубку.- Разве ты не утонул? То есть, Боже мой, что это я говорю! Ну, конечно, ты не утонул. Как я рада, Женечка, что ты не утонул! А где мой Серёжа?
— Не знаю,- донёсся издали голос,- я его сам три дня уже не видел.
Наскоро попрощавшись с ещё более погрустневшей Татьяной Ивановной, Богорады помчались домой.
Как раз к этому моменту Александр Никитич входил в ворота своего института.
Но что случилось? Из здания доносился гул человеческих голосов и громкий прерывистый лязг цепей.
«Воры!» — промелькнула в мозгу Александра Никитича тревожная мысль.
Дрожавшими от волнения руками он отпер двери, ворвался внутрь помещения и застыл, как поражённый громом.
Вместо баранов в стойлах металось около двух десятков мужчин, прикованных цепями за ноги к стене.
— По-позвольте,- грозно закричал тогда Александр Никитич,- а где же бараны?
— Это мы и есть бараны,- зло ответил ему мужчина лет сорока пяти с наполовину побритым лицом.- То есть, вообще говоря, мы, конечно, не бараны, а, конечно, как вы видите, люди, а вот вы нас трое суток держите в этих дурацких стойлах.
— Это безобразие! Мы жаловаться будем!
— Человеку не дают спокойно побриться! Обязательно превращают его в барана!
— Снимите немедленно цепь, а то я весь хлев разнесу!
Ничего не понимавший и изрядно перетрусивший Александр Никитич извлёк из шкафа ключи от замков, которыми были скреплены цепи. Но в это время из самого отдалённого стойла донёсся очень знакомый голос:
— Папа! Папочка!
— Серёжа! Сынок мой милый! — закричал, не веря своему счастью, Александр Никитич и бросился тормошить и обнимать сына.- Вот это здорово! Как ты сюда попал, а? Мы тебя ищем по всему городу, а ты, оказывается, здесь, под самым моим носом, и даже виду не показываешь!
— Я же ещё третьего дня на улице прыгал вокруг тебя,- оправдывался Сережа,- ты даже сказал тогда милиционеру, что уже давно ведёшь наблюдения над этим молодым барашком — надо мной, значит. Вот я и думал, что ты меня узнал.
— Да нет же,- отвечал счастливым голосом Александр Никитич,- я тогда, сказать тебе правду, здорово врал.
— Вот мама-то обрадуется! Побегу позвоню ей. Так и не сняв цепи с Серёжиной ноги, он побежал к выходу. Тогда остальные пленники, с интересом наблюдавшие драматическую встречу отца и сына Кружкиных, подняли такой гвалт, что Александр Никитич, торопливо произнося неуклюжие извинения, бросился отпирать замочки на цепях.
— Где тут у вас жалобная книга? — приставал в это время к Александру Никитичу мужчина с наполовину выбритым лицом.- Нет, я вас категорически спрашиваю, где жалобная книга?
— Как ты попал в эту компанию? — спросил Александр Никитич у Серёжи, когда они возвращались домой.- Ты разве тоже был в этой злосчастной парикмахерской?..
XV . «Будьте знакомы»
Рано утром следующего дня друзья были уже в сборе.
— Будьте знакомы,- сказал официальным голосом Волька и представил Хоттабычу Серёжу и Женю.
— Очень приятно,- сказали в один голос и Хоттабыч и обе его недавние жертвы.
А Хоттабыч подумал немножко, пожевал губами и добавил:
— Нет границ моему счастью познакомиться с вами. Друзья моего юного повелителя — лучшие мои друзья.
— Повелителя? — удивились Серёжа и Женя.
— Да, повелителя и спасителя.
— Вашего спасителя? — не удержались и фыркнули ребята.
— Напрасно смеётесь,- строго взглянул на них Волька,- тут ничего смешного нет,- и вкратце рассказал о всех приключениях за последние трое суток.
Ребята помолчали, подавленные необыкновенностью своего нового знакомого.
Молчание прервал Женя:
— А знаете, товарищи, наш дом скоро будут сносить.
— Прошу прощения, превосходнейший отрок, не скажешь ли ты мне, что значит «сносить дом»? — пытливо осведомился Хоттабыч.
— Ну, сломают.
— А зачем, прости мне мою назойливость, будут ломать твой дом?
— То есть как зачем? Чтобы построить на его месте новый дом, дом-дворец. Это не только наш дом ломать будут,- добавил он с гордостью,- в нашем переулке сразу четырнадцать домов ахнут. Заодно уж и переулок расширят. Давно пора.
— А тебе жалко дом? — сочувственно спросил старик.
— А то не жалко! Конечно, жалко, я к нему во как привык! Мы в нём одиннадцатый год живём. И ребята кругом все знакомые…
— Брось, не хнычь,тоже сочувственно сказал Волька. И почему-то добавил: - Утро вечера мудренее....
* * *
На следующее утро, когда небыло ещё четырёх часов, Вольку разбудило лёгкое прикосновение чьей-то руки. Он огорчённо открыл глаза и увидел прямо над собой торжествующее лицо Хоттабыча.
