Жаклин Уилсон - Четверо детей и чудище
— Конечно, мы все понимаем, милый псаммиад. — Робби сочувственно погладил чудище.
— Значит, одно желание можете? — спросила Шлёпа. — Милый, добрый, чудесный, суперщедрый, уважаемый псаммиад?
Псаммиад качнулся туда-сюда на задних лапах, лениво поскреб мохнатое пузо. Внимательно посмотрел на всех нас, вращая глазами.
— Всего одно, последнее желание, — сказал он наконец.
— Ура! — завопила Шлёпа.
Псаммиад подпрыгнул от неожиданности и возмущенно захлопал ушами:
— Не могла бы ты больше не кричать мне в ухо? У меня весьма тонкий и чувствительный слух, и всякий раз я испытываю страшные мучения.
— Извините, пожалуйста! — прошептала Шлёпа и пихнула меня локтем. — Давай желай скорее, Розалинда.
— Да, давай уже, Роз, — сказал Робби.
— Желай, желай, желай, — пропела Моди.
Все смотрели на меня. Псаммиад нетерпеливо барабанил пальцами по шерстке.
Я сглотнула и собралась с силами:
— Я… я подумала… это, конечно, очень эгоистично, но может, вы могли бы…
— Выкладывай уже, Роз! — нетерпеливо сказала Шлёпа.
— Вы могли бы исполнить наши заветные желания? — спросила я.
— Чего? — не поняла Шлёпа.
— Знаю, странное желание. Мне в одной сказке встретилось, — сказала я.
— Кто б сомневался, — фыркнула Шлёпа. — Вот именно что в сказке! Ничего не выйдет.
— Прикуси уже язык, мисс Крикунья, — сказал псаммиад. — Сказки в этом деле исключительно уместны, ведь я как-никак сказочное существо. Розалинда, я считаю, твое желание достойно восхищения.
— А какое у нас заветное желание? — спросила Шлёпа.
— Я подумала, что псаммиад сам это определит, недаром он всемогущее диво песков, — сказала я.
— Именно. — Псаммиад приосанился. Потом проворно запрыгнул на меня и прижал к моим вискам свои странные обезьяньи пальцы. Его древние глаза сосредоточенно смотрели прямо в мои. Чувство было такое, словно он заглядывает мне в голову, изучает, что там и как. Потом он отцепился от меня и проделал то же самое с Робби. Неохотно занялся Шлёпой — она во время процедуры хихикала и вертелась.
— Сиди спокойно! — велело чудище. И Шлёпа резко закусила губу, а спина у нее стала прямая как палка.
Что, если псаммиад наложил на нее заклятие, в ужасе подумала я, решил жестоко проучить и превратил в статую? Но когда он отступил, она заморгала и потерла глаза. Псаммиад перешел к Моди. Осмотрел ее со всех сторон — вдруг мокрая или липкая, — затем приблизил свое морщинистое лицо к ее личику и мягко положил лапы ей на лоб. Моди, в отличие от нас, торжественность момента ничуточки не заворожила. Она вытянула губки, крепко поцеловала псаммиада и от души обняла:
— Бизьяночка миленькая!
Псаммиад заерзал и вывернулся из ее объятий.
— Прелестное дитя, — пробормотал он, попятившись, и вытер лапы. Несколько секунд он глядел на нас задумчиво, его маленькие глазки на чудных стебельках были как две черные бусины. Потом он начал раздуваться.
Он становился все толще, и толще, и толще, — таким огромным мы его еще не видели. Глаза подергивались, уши туго натянулись, лапы распрямились до предела. Он стоял, покачиваясь от напряжения, как напыжившийся гриб-дождевик. Потом резко сдулся, превратившись в маленькое, сморщенное, но по-прежнему дрожащее создание. Он пополз к середине ямы и стал закапываться в песок. На полдороге он застыл.
— До свидания, — проговорил он слабым голосом.
— До свидания, милый псаммиад, — сказала я. — И большое-пребольшое вам спасибо.
— Мы ведь еще увидимся? — с тревогой спросил Робби. — После того как вы выспитесь и наберетесь сил?
Псаммиад что-то буркнул, но он так яростно скреб песок, что мы не расслышали, что именно. Последний рывок — и он исчез.
— Это было «да»? — спросила Шлёпа.
— Может быть, — сказала я.
— Я очень надеюсь, что это было «да», — сказал Робби.
— Бизьянка где?! — Моди показывала в сторону пропавшей обезьянки.
Мы посмотрели на песок. Потом друг на друга. Подождали немного. Но ничего не произошло.
— Ну? — спросила Шлёпа. — Всё, что ли?
— Наверное, — отозвалась я.
— А где волшебство? — спросил Робби.
— Где бизьянка ? — спросила Моди.
— Обезьянка ушла, солнышко. Видишь — нет обезьянки. — Шлёпа похлопала по песку. — И забрала с собой все волшебство!
— Но он же во какой раздулся, мы же видели, — сказал Робби. — Он правда исполнял наше желание.
— Какое? — удивилась Шлёпа.
— Заветное, — сказала я.
— Ну, значит, ничего не получилось. Лично я, как вам известно, хотела быть богатой и знаменитой, это мое заветное желание. Но я что-то не вижу ни того бугая, ни лимузина, ни толпы фанатов, — сказала Шлёпа. Она набрала побольше воздуха в легкие и пропела: — Я была девчонкой сердитой… — Вышло тоненько и пискляво.
— И голоса тоже нету, — нелюбезно заметил Робби.
— А сам-то как, Тарзан? Попробуй на дерево влезть. Ведь это же твое заветное желание?
— Не знаю, — сказал Робби, но тем не менее встал и подошел к ближайшему дереву. Он задрал голову, оценил высоту, потом сплюнул на руки.
— Осторожней только, Робби! — крикнула я.
Он подпрыгнул, но не достал до нижней ветки.
— Опаньки, — удовлетворенно сказала Шлёпа. — А как у тебя, Розалинда? — Она вытащила книжку из кармана моей куртки. — Это твой первый роман?
Мелькнула безумная надежда. Я посмотрела на книжку: измятые и потрепанные «Пятеро детей и чудище». Я раскрыла их наугад и нашла рисунок с Антеей, Джейн, Сирилом, Робертом и Ягненком. Я погладила волосы Антеи, представляя, будто расчесываю их.
— Может, псаммиад думает, что мое заветное желание — еще раз встретиться с Антеей? — предположила я. — Может, она вернется в наше время?
Мы огляделись, но никаких книжных героев не увидели.
— Гости-то ушли, — тихо пропела Моди.
— Нет, скажи, что ты не пожелала, чтоб стишковые чудики вернулись! У меня тогда точно голова взорвется, — закатила глаза Шлёпа.
Мы снова огляделись вокруг — никого. Ни тебе кота, ни чихающего ребятенка, ни черно-белой девицы с чайником.
— Только зря желание угробили, — сказала Шлёпа.
— Бизьянка, бизьянка, — сказала Моди.
— Может, это оно и есть! — сказала я. — Может, как раз этого мы все хотим? Снова увидеть псаммиада!
— Точно! — сказал Робби. — Ну ты и голова, Роз! Значит, когда мы в следующий раз приедем к папе, мы опять к нему пойдем и загадаем еще много-много желаний.
— Лучше бы у нас сейчас одно было, — сказала Шлёпа. — Что делать-то будем?
— Играть в бизьянку! — сказала Моди.
И мы стали придумывать разные игры в обезьянку. Мы сыграли в «Поймай обезьянку» — обычные салки, только мы все по очереди ловили и щекотали обезьянку Моди. Потом была «обезьянкокарусель» — тут все и так ясно: мы носились кругами по песку, пока не стало ужасно жарко и голова не закружилась. Потом мы сами стали обезьянками. Мы почесывались, скакали и вопили «у-у-у». А когда вымотались, сели играть в «Я шел по дороге и увидел обезьянку».
— Я шла по дороге и увидела обезьянку и маленького котенка, — сказала я и показала на Робби.
— Я шел по дороге и увидел обезьяну, и котенка, и большого рычащего льва, — сказал Робби и показал на Шлёпу.
— Я шла по дороге и увидела обезьяну, и маленького котенка, и большого рычащего льва, и рок-звезду с гитарой, — сказала Шлёпа. Она показала на Моди. Мы помогли малышке и нараспев повторили всё вместе.
— Я шла по дороге и увидела обезьянку, и маленького котенка, и большого рычащего льва, и рок-звезду с гитарой — и мороженое! — сказала Моди.
Так продолжалось, пока список не раздулся совсем уж до безобразия. Моди с Робби давно выбыли, но мы со Шлёпой не сдавались, тарабанили всю эту чепуху, пока наконец не покатились со смеху.
— Я выиграла! — хохотала Шлёпа.
— Фигушки, я выиграла! — хохотала я.
И мы стали играть в «Я шел по дороге и увидел обезьянку» заново, давясь от смеха. Шлёпа придумала неприличный вариант той же самой игры, так что мы все смеялись до колик.
— Странно, — сказала Шлёпа, отдуваясь. — Так весело, почти как с волшебством.
— А может, это оно и есть? Наше заветное желание — играть и веселиться всем вместе. — Я подавила разочарование. — В книжке о викторианских временах все именно так бы и кончилось. Дети бы вынесли ценный урок, сдружились и научились бы сами придумывать себе развлечения.
— Какая-то нудь нравоучительная, эти твои викторианские книжки, — поморщилась Шлёпа. — И если так, получается — желание коту под хвост, потому что у нас и без волшебства все это было. Мы вместе играем, сдружились, и нам весело.
— Ты со мной не особо сдружилась, — буркнул Робби.
— Да ладно, ты ничего пацан — в малых дозах. Знаешь, я не совру, если скажу, что ты мой любимый брат, — и Шлёпа пощекотала его.
