Мэри Нортон - Добывайки
Издали донесся еле слышный звук… словно защелкнули щеколду.
— Отец! — воскликнула Хомили.— Ой, на что я похожа! Где гребешок? У них был даже гребешок: крошечный серебряный старинный гребешочек для бровей, выпавший когда-то из ларчика в верхней гостиной. Хомили быстро провела им по волосам, сполоснула красные, заплаканные глаза, и, когда появился Под, она, улыбаясь, разглаживала обеими руками передник.
Глава четвертая
Под медленно вошел в комнату все еще с мешком на спине, прислонил к стене шляпную булавку с болтающейся тесемкой и поставил посреди кухонного стола чашку из кукольного сервиза, выглядевшую здесь салатницей или суповой миской.
— Ой, Под… — начала было Хомили.
— Блюдце тоже принес, — сказал Под. Он скинул с плеч мешок и развязал его. — Принимай! — И он вытащил из мешка блюдце. — Как раз в пару.
У него было круглое, как булочка с изюмом, лицо, но сейчас щеки его как-то обвисли.
— Ой, Под, — сказала Хомили, — ты неважно выглядишь. Ты здоров? Под сел на табурет.
— Вполне, — сказал он.
— Ты забрался по портьере? — спросила Хомили. — Не надо было этого делать. Это слишком тебя разволновало…
Под скорчил непонятную гримасу, глаза его, как на шарнирах, повернулись к Арриэтте. Хомили уставилась на мужа, открыв рот, затем обернулась к дочке.
— Ну-ка в постель, Арриэтта, — деловито сказала она. — Быстренько, быстренько, будь умницей, а я принесу тебе ужин.
— Ну-у, — протянула Арриэтта, — разве мне нельзя посмотреть, что папочка еще добыл?
— У него ничего больше нет. Только еда. Быстренько в постель! Чашку с блюдцем ты уже видела.
Арриэтта пошла в столовую, чтобы убрать на место дневник, и замешкалась, прилаживая свечку на перевернутую кверху острием кнопку, служившую им подсвечником.
— Что ты там возишься? — ворчливо промолвила Хомили. — Дай ее сюда. Ну вот, видишь, как надо ее ставить? Быстренько ложись и не забудь аккуратно сложить свои вещи.
— Спокойной ночи, папочка, — сказала Арриэтта, целуя его в плоскую бледную щеку.
— Осторожней со светом, — по привычке сказал он, следя за дочкой круглыми глазами, пока она не прикрыла за собой дверь.
— Ну, Под, — сказала Хомили, когда они остались одни. — В чем дело? Что случилось?
Под без всякого выражения взглянул на нее.
— Меня «увидели», — сказал он.
Хомили, словно слепая, протянула вперед руку, нащупала край стола и, держась за него, медленно опустилась на табурет.
— Ой, Под! — простонала она.
Наступило молчание. Под пристально смотрел на Хомили, Хомили уставилась на стол. Но вот она подняла белое как мел лицо.
— Как — «увидели»? Плохо? Под заерзал на месте.
— Не знаю. Меня «увидели». Это уже плохо.
— Ни одного из нас, — медленно проговорила Хомили, — не «видели» после дядюшки Хендрири, а его, говорят, за сорок пять лет «видели» первого. — Она вдруг уцепилась обеими руками за стол, видно ей пришла в голову какая-то ужасная мысль. — И все равно, Под, я отсюда не уйду!
— Никто тебя и не просит, — сказал Под.
— Уйти и жить, как Хендрири и Люпи, в барсучьей норе! На другом конце света… среди земляных червей!
— Всего в двух полях отсюда, за рощей, — сказал Под.
— Орехи — вот вся их еда. И ягоды. Я не удивлюсь, если они едят мышей…
— Ты и сама ела мышей, — напомнил ей Под.
— И всюду сквозняки, и свежий воздух, и дети растут без присмотра, как дикари. Подумай об Арриэтте! — сказала Хомили. — Вспомни, как мы ее воспитали. Единственный ребенок. Она там погибнет. Для Хендрири это не так страшно.
— Почему? — спросил Под. — У него пятеро.
— Вот именно потому, — объяснила Хомили. — Когда у тебя пятеро детей, за их воспитанием не очень-то уследишь. Но главное сейчас не это… Кто тебя «увидел»?
— Мальчик, — сказал Под.
— Что? — воскликнула Хомили.
— Мальчик, — Под изобразил руками в воздухе силуэт. — Ну… мальчик…
— Но в доме же нет… Какой мальчик?
— Не понимаю. Что значит «какой»? Мальчик в ночной рубашке. Просто мальчик. Ты же знаешь, что такое мальчик.
— Да, — ответила Хомили. — Я знаю, что такое мальчик. Но вот уже лет двадцать, как в доме нет никаких мальчиков.
— Не было, — сказал Под, — а теперь есть.
Хомили молча уставилась на него, и Под храбро встретил ее взгляд.
— Где он тебя увидел? — спросила наконец Хомили.
— В классной комнате.
— А-а… когда ты доставал чашку?
— Да.
— У тебя разве нет глаз? — спросила Хомили. — Ты не мог сперва посмотреть по сторонам?
— В классной комнате никогда никого не бывает. Больше того, — продолжал он, — и сегодня тоже не было.
— А где же он был?
— В постели. В детской, или как там она у них зовется. Вот где. Сидел в постели. А дверь была открыта.
— Ну, мог бы заглянуть и в детскую.
— Да как же я мог — на портьере, на полпути от пола!
— Это там он тебя увидел?
— Да.
— С чашкой?
— Да. Я не мог двинуться ни вверх, ни вниз.
— Ах, Под, — сказала Хомили. — Не надо было мне тебя пускать. В твои годы…
— Да нет, не в этом дело, — сказал Под, — ты меня неправильно поняла. Наверх я взобрался с легкостью. Взлетел как птичка, можно сказать, и бомбошки не понадобились. А вот потом… — он наклонился к ней. — Когда в руке у меня была чашка, если ты понимаешь, что я имею в виду. — Он снял чашку со стола. — Она не очень-то легкая. Ее можно держать за ручку вот так… но она тянет… или тонет, если так можно выразиться, вниз. Ее нужно держать в двух руках. Кусок сыру или яблоко — другое дело. Я их просто роняю… толкну, они и упадут, а я слезу потихоньку, да и подберу их. А с чашкой в руке… понимаешь теперь? И когда спускаешься, надо глядеть, куда ставишь ногу. А некоторые бомбошки на портьере оторваны. Не знаешь, за что и ухватиться, чтобы не упасть…
— Ах, Под, — проговорила Хомили чуть не плача, — что же ты сделал?
— Ну, — ответил Под, снова садясь, — он взял у меня чашку.
— Что?! — в ужасе воскликнула Хомили.
— Понимаешь, он сидел в постели и смотрел на меня. Я провел там, на портьере, не меньше десяти минут, потому что часы пробили четверть…
— Но что значит — он взял чашку?
— Ну, он слез с кровати и подошел ко мне. «Я возьму чашку», — сказал он.
— Ой! — выдохнула Хомили, глядя на него во все глаза. — И ты дал ему?
— Он сам взял, — сказал Под, — да так осторожно… А когда я спустился, отдал обратно.
Хомили закрыла лицо руками.
— Да не расстраивайся ты так! — взволнованно сказал Под.
— Он мог тебя поймать! — сдавленным голосом произнесла Хомили, и плечи ее затряслись.
— Мог. Но он только дал мне обратно чашку. «Возьмите, пожалуйста», — сказал он.
Хомили подняла на него глаза.
— Что нам теперь делать? — спросила она. Под вздохнул.
— А что мы можем сделать? Ничего. Разве что…
— Ах, нет, нет! — воскликнула Хомили. — Только не это. Только не переселяться. Да еще теперь, когда я все здесь так уютно устроила, и часы
у нас есть, и всякое другое.
— Ну, часы можно взять с собой, — сказал Под.
— А Арриэтта? Как насчет нее? Она совсем не такая, как ее двоюродные братья. Она умеет читать, Под, и шить…
— Он не знает, где мы живем, — сказал Под.
— Но они ищут! — воскликнула Хомили. — Вспомни Хендрири. Они принесли кошку и…
— Полно, полно, — сказал Под, — зачем вспоминать прошлое?
— Но и забывать о нем нельзя. Они принесли кошку и…
— Верно, — сказал Под, — но Эглтина была совсем другая, чем Арриэтта.
— Другая? Она была ее ровесница.
— Они ничего ей не рассказывали, понимаешь? Вот тут-то они и допустили ошибку. Они делали перед ней вид, будто на свете нет ничего, кроме нашего подполья. Они не рассказывали ей о миссис Драйвер или Крэмпфирле. И уж словечком не обмолвились о кошках.
— В доме и не было кошки, — напомнила ему Хомили, — пока они не «увидели» Хендрири.
— Но потом-то она была, — сказал Под. — Детям нужно все говорить, так я считаю, не то они сами начинают разузнавать что к чему.
— Под, — сердито промолвила Хомили, — мы ведь тоже ничего не рассказывали Арриэтте.
— Ну, она многое знает, — тревожно ответил Под. — У нас же есть решетка в садик.
— Она не знает об Эглтине. Она не знает, что значит, когда тебя «увидят».
— Ну что ж, когда-нибудь расскажем ей. Мы ведь всегда собирались это сделать. К чему спешить?
Хомили поднялась с места.
— Под, — произнесла она. — Мы расскажем ей все сегодня.
Глава пятая
Арриэтта не спала. Она лежала под своим вязаным одеялом, уставившись в потолок. Это был очень интересный потолок. Отец смастерил для Арриэтты спальню из двух коробок из-под сигар, и на потолке были нарисованы прекрасные дамы в развевающихся газовых платьях, которые дули в трубы, на фоне ярко-голубого неба. Внизу зеленели перистые пальмы и крошечные белые домики стояли вокруг площади… Это была великолепная картина, особенно когда горела свеча, но сегодня Арриэтта глядела на нее, не видя. Стенки коробки из-под сигар не очень толсты, и Арриэтта, слышала родительские голоса, то поднимавшиеся чуть не до крика, то падавшие до шепота. Она слышала свое имя, слышала, как Хомили воскликнула: «Орехи и ягоды — вот вся их еда!» — а спустя немного — встревоженный вопрос: «Что же нам делать?!».
