Мэри Нортон - Добывайки
Тот старый дом был, конечно, для них идеальным… хотя некоторые из них считали, что он чуть-чуть холодноват и слишком пуст. Тетя Софи была прикована к постели, после того как упала с лошади во время охоты лет двадцать назад. А кроме нее там были только миссис Драйвер, экономка и кухарка, да Крэмпфирл, садовник. Изредка появлялась на короткое время какая-нибудь служанка. И все. Когда мой брат приехал туда, ему еще долго пришлось лежать в постели, и первое время добывайки, по-видимому, не знали о его существовании.
Он спал в бывшей детской, за классной комнатой. В то время классной комнатой больше не пользовались, мебель стояла в чехлах, и там было полно всякого старья: сундуки и сундучки всех размеров, сломанная швейная машина, парта, портновский манекен, стол и несколько стульев, пианола; дети, которые когда-то на ней играли — дети тети Софи, — уже давно выросли, женились, вышли замуж, умерли или разъехались по свету. Дверь между детской и классной комнатами всегда стояла открыто настежь, и с кровати брату была видна большая картина над камином, изображавшая битву при Ватерлоо, и на стене в углу — шкафчик со стеклянными дверцами, в котором стоял на полках кукольный сервиз, очень старый и хрупкий. Если дверь из классной комнаты тоже оставляли открытой, он видел освещенный коридор, который вел к лестнице. Каждый день под вечер на площадке лестницы появлялась миссис Драйвер с подносом в руках, где лежало печенье и стоял высокий граненый графин с доброй старой мадерой. Она несла его в спальню тети Софи и на обратном пути прикручивала газовый рожок в коридоре, так что оставался лишь маленький голубой язычок, а затем, тяжело ступая, медленно спускалась по лестнице и исчезала внизу.
Там, внизу, в холле, стояли часы, и всю ночь мальчик слышал, как они отбивают время. Это были высокие напольные часы, куранты, очень старые.
Каждый месяц в дом приходил мистер Фрит из Лейтон-Баззард и заводил их, как это раньше делал его отец, а еще раньше — дед. Говорили (а мистер Фрит знал это наверняка), что за восемьдесят лет часы ни разу не остановились, и можно было предположить, что они ни разу не останавливались и до того. Главное было — не сдвигать их с места. Стена за курантами была обшита дубовой панелью, а пол из плитняка так стерся от частого мытья за все эти годы, что часы, говорил мне брат, стояли словно на каменной платформе.
А под курантами в самом низу дубовой панели была дырочка…
Глава вторая
Это была дыра Пода… ворота в его крепость… вход в его дом. Не думайте, что дом был поблизости от часов, вовсе нет. К нему вели длинные, темные и пыльные переходы с деревянными дверцами между балками и металлическими воротцами против мышей. Чего только не использовал Под для этих воротец — створку складной терки, крышку от шкатулочки для монет, квадратные кусочки дырчатого цинка от старого ящика для хранения мяса, проволочную хлопушку для мух… «Я вовсе не боюсь мышей, — не раз говорила Хомили, — но я не выношу их запаха». Напрасно Арриэтта просила позволить ей завести мышку, маленького мышоночка, которого она выкормила бы с рук… «как Эглтина». Хомили сразу же начинала грохотать крышками от кастрюль и восклицала: «И вспомни, что с ней случилось!» — «Что? — всякий раз спрашивала Арриэтта. — Что случилось с Эглтиной?» Но на это никто не давал ей ответа.
Только Под знал дорогу к дыре под часами — не дорога, а настоящий лабиринт. Только Под умел открывать воротца. На них были сложные задвижки-застежки, сделанные из заколок для волос и французских булавок, и только Под знал их секрет. Его жена и дочка вели жизнь без тревог и забот в уютной квартирке под кухней, далеко от опасностей, которыми мог грозить дом над их головой. В кирпичной стене ниже уровня кухонного пола была решетка, сквозь которую Арриэтте был виден сад — кусочек гравиевой дорожки и клумба, где весной цвели крокусы и куда ветер приносил лепестки с цветущих деревьев. Позднее там расцветал куст азалии, и иногда прилетали огромные птицы… Они клевали что-то, ухаживали друг за другом, а порой дрались.
— Ну виданное ли это дело — часами сидеть и глазеть на птиц, — ворчала Хомили. — А когда мне что-нибудь от тебя нужно, тебе всегда недосуг. В моем доме, у моих мамы и папы, не было никакой такой решетки, и слава богу! Ну-ка, сбегай принеси мне картошки.
Так она говорила и в тот день, когда, прикатив картофелину из кладовой по пыльному проходу под половицами, Арриэтта сердито пнула ее ногой, так что картофелина влетела в кухню, где Хомили стояла, наклонившись над плитой.
— Да что это с тобой?! — сердито воскликнула Хомили, оборачиваясь к Арриэтте. — Еще немного, и я была бы в кастрюле с супом. И когда я говорю «картошки», я имею в виду «картошки», а не «картошку». Возьми-ка ножницы и отрежь мне ломтик.
— Откуда я знала, сколько тебе нужно, — пробормотала Арриэтта, а Хомили, возмущенно фыркнув, сняла с гвоздя на стене половинку сломанных маникюрных ножниц и стала срезать картофельную кожуру.
— Ты погубила эту картофелину, — ворчливо сказала она. — Теперь ее нельзя будет откатить назад, раз я ее вскрыла.
— Подумаешь, важность, — сказала Арриэтта. — Да их там целая куча.
— Вы только послушайте ее! Целая куча! Ты понимаешь или нет, — серьезно и даже торжественно продолжала Хомили, откладывая «нож», — что твой отец рискует жизнью всякий раз, когда добывает картофель?!
— Я хотела сказать, что их целая куча у нас в кладовой.
— Ладно, что бы ты ни хотела сказать, не вертись у меня под ногами, — проговорила Хомили, снова принимаясь сновать по кухне, — мне надо готовить ужин.
Арриэтта вышла в столовую — там, в очаге, уже ярко пылал огонь, и комната выглядела весело и уютно. Хомили гордилась своей столовой. Стены ее были оклеены обрывками писем, найденных в мусорной корзине, и Хомили расположила их так, что строчки бежали сверху вниз вертикальными полосками. На стенах висели разноцветные портреты королевы Виктории — марки, несколько лет назад добытые Подом из коробочки на бюро в кабинете. Там стояли лакированная, обитая внутри бархатом шкатулка для украшений, которая служила им стулом-ларем, и незаменимая в хозяйстве вещь — комод, сделанный из спичечных коробков. Там был покрытый красной плюшевой скатертью круглый стол, который Под смастерил из деревянного донца коробочки для пилюль, взяв в качестве ножки резную подставку от шахматного коня. (Пропажа этого коня в свое время вызвала большую суматоху в доме, когда старший сын тети Софи, неожиданно приехавший к ней на несколько дней, пригласил викария «сразиться после обеда». Роза Пикхэтчет, служанка, заявила, что она немедленно от них уходит. Вскоре после этого обнаружилось, что недостает кое-каких других мелочей; с тех пор в дом не брали служанок, и миссис Драйвер царствовала безраздельно.) Сам конь — так сказать, его бюст — стоял в углу на подставке-катушке; он выглядел очень изысканно и придавал комнате тот особый оттенок, который может дать только скульптура.
Возле очага, в деревянном пенале была библиотека Арриэтты. Она состояла из набора тех миниатюрных томиков, которые так любили в Англии во времена королевы Виктории. Арриэтте они казались огромными, как церковная Библия. Среди них были: изданные Брюсом «Географический справочник Мальчика с пальчик», включающий самые современные… для начала века названия, и «Словарь Мальчика с пальчик» с краткими объяснениями научных, философских и технических терминов, томик «Комедии Уильяма Шекспира для Мальчика с пальчик» с предисловием об авторе, еще одна книжка с чистыми страницами, которая называлась «Памятные заметки», и последняя — по списку, но не по значению — любимейшая книга Арриэтты — «Дневник Мальчика с пальчик с пословицами и поговорками», где для каждого дня года было свое изречение, а в предисловии давалось жизнеописание человечка по прозвищу Мальчик с пальчик, который женился на девушке по имени Мерси Лавиния Бамп. На титульном листе была гравюра, изображавшая их экипаж, запряженный парой лошадей, каждая из которых была величиной с мышь. Арриэтта была умной девочкой. Она знала, что лошади не могут быть такими же маленькими, как мыши, но она не представляла, что Мальчик с пальчик показался бы добывайкам не таким уж крошкой.
Арриэтта научилась читать по этим книгам, а писать — копируя буквы с обоев на стене, для чего ей приходилось сворачивать голову набок. Хотя она и умела писать, она не всегда делала записи в дневнике, однако почти каждый день снимала его с полки, чтобы прочитать очередное изречение. Сегодня там было написано: «Тише едешь — дальше будешь». Арриэтта отнесла книгу к очагу и села, поставив ноги на решетку.
— Что ты делаешь, Арриэтта? — позвала ее из кухни Хомили.
— Пишу дневник.
