Александр Волков - Страшные немецкие сказки
Несомненно, девушка погибла бы, если бы не куртуазный мотив. Убийца требует, чтобы она сняла богатую одежду, то есть действует по принципу сказочных разбойников (именно поэтому в поздней версии он назван разбойником). Дама просит кавалера отвернуться. За галантность он расплачивается жизнью — Изабелла сталкивает его в воду [381].
В голландской версии Heer Halewijn (некоторые исследователи указывают на созвучие имени злодея со словом Halloween), известной с XIII в., убийца (колдун, демон, человек) заманивает жертву магическим пением прямо к виселице, на которой висят его предыдущие невесты. По пути туда девушка получает предупреждение от белой птицы. Отдав дань придворному этикету, она обманывает убийцу и отрубает ему голову подвернувшимся под руку мечом.
В датской версии девушку завозят в лес, где закопаны тела восьми принцесс, и предлагают на выбор три казни — зарубить, повесить, утопить в ручье. Жертва прибегает к испытанному в сказках средству для усыпления. Убийца кладет голову ей на колени, чтобы она поискала вшей, и незаметно погружается в сон [382]. Проснуться ему не суждено. В немецкой версии девушка кличет на помощь брата, но тот не успевает ее спасти и наказывает пойманного с поличным убийцу. Иногда предыдущие жертвы принимают вид голубок, чтобы предостеречь героиню.
Баллада обросла литературными деталями, но специалисты уверенно называют ее первоисточник — древнегерманские легенды эпохи Каролингов, в которых убийца является лесным или водным духом, обернувшимся человеком и привлекающим женщин музыкой [383]. Отзвуками ранних легенд служат колдовские и музыкальные способности рыцаря, его стремление увезти жертву в лес или утопить ее в реке, море, ручье. Однако отзвуки эти едва слышны, они заглушаются в балладе, как, собственно, и в сказках.
Лесные духи частенько воруют девушек. Пан, Силен и сатиры в рекомендациях не нуждаются. Русский леший чрезвычайно падок на женщин. Он крадет неосторожных девиц и принуждает их к любовному союзу. То же поверье существует у чехов. По утверждению Криничной, оно восходит к браку человека с тотемным животным. Но с не меньшим основанием можно вывести брак лесного животного (медведя) из его причастности к своему хозяину, любителю женского пола. Скажем, древнеславянский бог Велес, выполнявший иногда функции хозяина леса, принимал медвежье обличье, но сейчас сложно определить, Велес ли был «волосатым», как медведь, или медведь — «мед ведающим» — ведуном, как Велес. Литовский и латышский Велняс («черт») был связан не только с лесом и девушками, но и с водой, музыкой и танцами [384].
Однако лесные духи не убивали женщин и тем более не поедали (медведь не в счет). Редкие исключения вроде грузинского людоеда Бакбак-Дэви не должны приниматься во внимание [385]. В мифах и сказках немало лесных (диких) людей, помогающих герою. Есть, правда, одна зацепка. В европейских языках наименования дикого человека подчас сходны с хорошо знакомым нам словом Orcus. В Тироле дикого человека называли Orke или Lorke, а в некоторых частях Италии он был тем самым orco (huorco) [386].
О каннибальских наклонностях великанов мы знаем. На Руси лешего именовали диким мужиком, а великанов — дикими (дивиими) людьми. Легендарный Див, человекоподобное существо огромного роста и силы, обладающее магическим знанием, получил свое имя от древнеиранского div (dev, daeva — «злой дух, демон»). Сюжеты южнославянского фольклора, в которых фигурирует Див, вписываются в круг общеславянских легенд о великанах, населявших землю и истребленных Богом за гордыню. Поэтому слово «див» стали употреблять для обозначения нечистой силы и великанов. От него, по мнению Я. Гримма, образовались славянское «дьявол» и немецкое teufel [387]. Так что Шекспир не зря назвал Калибаном (от «каннибал») дикого человека из пьесы «Буря».
Но вот напасть! Едва возникает людоедство, женолюбие испаряется. Как я уже сказал, великаны едят всех подряд, не отдавая предпочтения слабому полу.
Настала очередь водных духов. Кто был родственником финно-угорских колодезных духов, накидывающихся на девушек? В первую очередь это никсы (некки) — германские и скандинавские демонические существа, живущие в воде или рядом с ней. Они пытаются заманить в воду людей, очаровывая их пением и музыкой, чаще всего скрипичной. Никсы бывают мужского (nix) и женского (nixe) пола. Они могут представляться людьми, но преимущественно это гибрид человека и зверя. К миру мертвых никсы не принадлежат, они даже жалуются на то, что их не берут на небеса. Этим вызвана злоба нике: своих жертв они увлекают в подводные жилища и высасывают из них кровь. От названия этих духов произошло словосочетание «Старина Ник», давнишняя британская кличка дьявола. Никс-мужчина не так известен у нас, как никса (русалка), но он не менее охоч до противоположного пола [388].
Зато кровожадность и похотливость водяного сделались притчей во языцех. Русский водяной имеет смутную связь с мертвецами, точнее — с навьями. В качестве жен и русалок он довольствуется утопленницами, но иногда сам утаскивает девушек, особенно если те прокляты родителями. Кроме того, он участвует в попойках, как разбойники из сказки, и любит расчесывать волосы, как рыцарь из баллады. На Западе водяному приписывается неутолимая жажда крови. Лютер верил, что водяные подстерегают женщин в реках и озерах, затаскивают их под воду, брюхатят и держат там, пока жертва не родит им ребенка. Эстонский водяной умеет настолько пленять волшебной музыкой, что зачарованные слушатели падают в море [389].
И еще один важный момент. У немцев водяной показывается людям в облике серого или вороного коня. Они называют морского конька neck — практически тем же именем, что и водных духов. В виде белого жеребенка может выходить из моря и Ветехинен. Зеленин приводил смешную историю об эстонской водяной лошадке (паек). Дети, играющие на берегу, садятся на нее, она увеличивается, а когда кто-нибудь произнесет «паек», исчезает, оставив седоков с растопыренными ногами и разинутыми от недоумения ртами. Близость водного духа к коню ученому представлялась неясной [390].
Она проясняется не где-нибудь, а в Шотландии с ее многочисленными водяными лошадками: Келпи, Ногл, Агх-Иски, Ичь-Ушкья, Кабил-Ушти, Шупил-ти. Но только здешние истории ничуть не смешны. Однажды семь девочек и мальчик увидели миленького пони, пасущегося на берегу озера. Девочки радостно взобрались ему на спину, причем спина чудесным образом удлинилась. Мальчику не понравилось это чудо, и он схоронился за ближайшим утесом. Внезапно пони повернул голову: «Иди сюда, паршивый мальчишка. Садись ко мне на спину!» Мальчик не послушался, и тогда пони кинулся к нему. Девочки визжали от страха, но не могли оторвать своих рук от лошадиной шкуры. Не догнав мальчика, пони нырнул в воду. На следующее утро на берег выбросило печенки семерых детей [391].
Эти существа попадались и героям ирландских саг. Лицо короля Фергуса искажается от ужаса при встрече с речным конем Муйдрисом. В другой саге кобыла по приказу своего хозяина Джилли Дакара пленяет рыцарей (фениев) тем же способом, что и пони девочек. Она ныряет вслед за Джилли в море, волоча за собой четырнадцать человек, не сумевших оторваться от ее шкуры и хвоста. В ирландских сказках таких лошадей называют агиски [392].
Теперь понятно, откуда у сказочного Ветехинена кровавая ванна и почему шотландские девушки приклеиваются к серому коню. Но этих персонажей недостаточно для признания водного происхождения убийцы. К тому же водные духи — скорее кровопийцы, чем людоеды.
Очевидно, первым сформировался тип 311 (тип «Диковинной птицы»), затем — тип 312 с его светскими церемониями. В этих типах людоедов почти нет. На исходе Средневековья вырабатывается тип 955, где на передний план выдвигаются грабеж и каннибализм. Маньяков вроде мистера Фокса постепенно сменяет разбойничья шайка. Образы живущих в лесу разбойников восходят к лесному, а не водному духу из старинных легенд и великану-людоеду, ассоциирующемуся с диким (лесным) человеком. В литовской сказке разбойники даже принюхиваются, как огры.
В отличие от цельного, выдержавшего испытание временем образа ведьмы, образ убийцы не раз менялся, образовав в итоге гибрид злого духа (похитителя девушек), каннибала и грабителя. Намного гармоничнее выглядят другие охотники за женщинами — славянский змей или Кощей Бессмертный, совершенно равнодушный к человечине. Даже зарубленных противников он сбрасывает в огненную реку или оставляет лежать на поле боя, но не употребляет в пищу [393]. Тем не менее убийца гораздо мрачнее Кощея или змея. Благодаря художественному синтезу родился на свет персонаж, разом воплотивший два древних ужаса — никса-изувера и мертвеца-людоеда.
Часть III. Колдун
Зачем ты спрашиваешь об имени своем?
