Бираго Диоп - Сказки Амаду Кумба
— Шакалы хохочут! — сказала она испуганно.
— Какие шакалы? — удивился муж. — Это духи разыскивают в сумерках Набу, нашего святотатца-вождя, чтобы мучить его. Неужто ты не знаешь?
Снова был разведен огонь, и усатый сом мирно доваривался в котелке. С другого берега речки донеслись, все усиливаясь, завывания гиен — так всегда бывает в вечера полнолуния.
— Слышишь, гиены воют! — сказала Ноага мужу.
— Да нет, ты же знаешь, что это не гиены. Это духи, которые в каждое полнолуние требуют к ответу Набу-вождя — ведь он так часто насмехается над ними! Давай же скорее ужинать, мы сегодня порядком потрудились!
Земля остыла. И все — или почти все — уже заснуло или еще не проснулось. Послышался глухой, низкий рев — и вдруг резко оборвался.
— Нитжема! Нитжема! — всполошилась старая Ноага, тормоша заснувшего мужа, — слышишь, рычат львы!
— Да что ты! — возразил Нитжема-предок. — Это не львы, а души умерших предков, они ищут Набу, который никогда их не почитал и не угождал им.
* * *Текли дни за днями. Проходили луны, а у Нитжемы но было других забот, как заказать кузнецу новые мотыги и стрелы да отправиться на ближний рынок за калебасами с доло: он любил пиво с рынка, хотя в его хижине стояли полные горшки этого вкусного пенистого напитка.
А Ноага-старуха приглашала в дом не только родных, соседей и приятельниц из этой и окрестных деревень, но и гостей из самых отдаленных сел. Доло лилось рекой, и каждый день на дворе у Нитжемы резали баранов, коз и собак. Целые луны с утра до вечера в доме продолжались пиры и попойки.
Наконец Нитжеме-предку это надоело.
Он стал выговаривать жене, вразумлять ее, потом рассердился и пустил в ход угрозы, потом отколотил, как она того и заслуживала. Ноага собрала всю деревню, вопила, кричала — и кончила тем, что побежала к вождю.
— Наба! Наба! — захныкала она. — Нет больше моих сил терпеть! В доме негде повернуться — кругом горшки, полные доло, и мой бессовестный муж пьянствует с утра до ночи и с ночи до утра. А уж бьет он меня, словно скотину бессловесную. Да еще морит голодом и не пускает на рынок, а ведь у нас полон амбар золота и серебра.
Наба-вождь со свитой пришел в дом Нитжемы.
— Где сокровища, о которых говорит твоя жена? — спросил вождь.
— Какие сокровища? — удивился Нитжема-предок.
— Они там, там! — указала жена на кувшины, в которых хранят зерно.
Слуги царя открыли их — и нашли только просо, фасоль да плоды карите. Никаких сокровищ! Ни золота, ни серебра!
— Он унес его! Унес! — визжала старуха.
— Да о чем она толкует? — недоумевал Нитжема-предок.
— Ты лучше меня знаешь, о чем! О том золоте и серебре, что мы с тобой целых полдня перетаскивали в дом!
— Золото? Серебро? Таскали в дом? Да ты рехнулась, жена!
— Ну, а где ты нашел эти сокровища? Когда это было? — спросил вождь, теряя терпение.
— Ах, Наба, Наба! Ничего я об этом не знаю! Разве вы не видите — у женщины с головой неладно. Она вам наскажет!
— Это у меня-то с головой неладно? — завопила обозленная Ноага. — Да я сейчас расскажу, как было дело! В тот день в доме не было еды, потому что ты долго не шел с речки. Я тебе это сказала, когда ты прибежал и закричал, что нашел клад. И когда мы пошли за ним, ты подстрелил большого сома, который качался высоко на дереве. А еще до того ты упустил из верши кролика, которого выудил из речки.
Тут Наба-вождь и его свита переглянулись и внимательно посмотрели на Ноагу-старуху, жену Нитжемы-предка.
— Говоришь, сом был высоко на дереве, а кролик в верше на берегу реки? — удивленно переспросил Нитжема-предок. И не он один был удивлен.
— Да-да! — настаивала жена. — А когда мы вернулись домой, мне послышался крик шакалов, и ты сказал, что это воют духи, что они ищут Набу-святотатца. А перед ужином, услышав вой гиен, ты сказал, что это духи требуют к ответу вождя, который всегда над ними насмехается.
И еще ты сказал ночью, что ветер доносит вовсе не рычание льва, что это ропщут души предков, которых не почитает наш вождь.
Тут Наба и его свита, мужчины, женщины и особенно дети с трудом сдержали смех. Все они больше не верили словам Ноаги.
Нитжема-предок повернулся к Набе-вождю и покачал головой, а потом посмотрел на жену с самым глубоким состраданием.
И все поняли, что духи отняли рассудок у бедной старой Ноаги. Люди Набы схватили ее и увели. Муж не спрашивал, куда.
И Нитжема-предок взял себе другую, жену, совсем молодую (от нее и пошел род старого Нитжемы), и основал деревню Лигиди-Мальгам.
Сказки Бираго Диопа
«Сказки Амаду Кумба»[37], известного сенегальского поэта Бираго Диопа, воспринимаются как художественное произведение современной африканской литературы. Это не просто записи африканского фольклора, с которым советские читатели могли познакомиться по ряду изданий последних лет, — это сказки, художественно воссозданные поэтом, тонким мастером слова.
Обращение Бираго Диопа к фольклору но случайно; он не одинок в своем стремлении влить в современное искусство живые соки древней народной мудрости. Обработки африканских сказок и легенд изданы поэтом Берега Слоновой кости Бернаром Дадье. Песни народа йоруба воссоздает нигерийский поэт Адебой Бабалола. Известная поэтесса Ганы Э. Т. Сазерленд в своих стихах не раз обращалась к мотивам народных сказок. Эти примеры можно было бы умножить. Большинство африканских поэтов, как и Бираго Диоп, хорошо знают, что «дерево растет потому, что его корни уходят в глубь кормилицы-Земли».
Для Африки фольклор играет, однако, особую роль. В то время как современная литература европейских стран имеет за собой великие традиции классической литературы, традиция писателей в большинстве стран тропической Африки — по преимуществу устные. Из поколения в поколение певцы и сказители передавали сказки и легенды, предания и мифы, исторические сказания и песни.
Известно, что раньше сказки нельзя было рассказывать днем. Но их рассказывали вечерами сказители-гриоты. И такие вечера сказок одновременно превращались и в своеобразное представление, и в своеобразную школу. Представление — ибо рассказчик подчеркивал образы сказок мимикой, жестом, интонацией, подражая грозному рычанию льва или гнусавому голосу гиены. Школа — ибо молодому поколению передавалась в сказках вековая мудрость народа, «своя мудрость», столь отличная от того, что внушалось в школах, созданных колонизаторами. В условиях колониального режима, когда большинство народа оставалось неграмотным, а школа — чуждой ему, сказки, легенды, пословицы, предания становились для народа важным средством воспитания и образования.
Бираго Диоп рассказывает в предисловии, как вошел в его творчество мир африканского фольклора. Сказки, услышанные в детстве от бабушки, сказки, рассказанные ему через много лет известным гриотом-сказителем Амаду Кумба, сказки, подслушанные во многих деревнях, где бывал поэт, — вот основа. К ним присоединилось множество жизненных наблюдений. Бираго Диоп опускает традиционные зачины и концовки народных сказок: «Слушайте сказку! Пусть сказка придет!» или: «…отсюда ушла моя сказка и упала в море. Первый, кто вдохнет ее, попадет в рай!» Но зато мы нередко находим в его сказках обрамления, в которых открывается образ самого автора — доктора-ветеринара, объезжающего на своем джипе, вместе с шофером Алоисом, широкие равнинные области Сенегала, Судана, Верхней Вольты. Эти обрамления подчеркивают авторский характер сказок и как бы включают фольклорные мотивы в мир современной африканской жизни.
Бираго Диоп родился в Сенегале в 1906 году и получил высшее образование во Франции. Его стихи разных лет изданы в сборнике «Отблески и проблески» (Leurres et lueurs, 1960). Жизнь В. Диопа, врача-ветеринара, тесно связанного самой работой с африканской деревней, была всегда богата впечатлениями, которые писатель щедро разбрасывает в своих сказках. Замечания Диопа о крестьянском быте, о падеже скота, о роли мусульманского духовенства выходят, конечно, за рамки фольклорных мотивов, а такие сказки, как «Кость», «Повод», «Сарзан» скорее можно назвать рассказами.
Среди сказок Бираго Диопа есть волшебные, бытовые, сказки о животных (сказки-басни). Но это деление условно. Во всех них, только в разном обличье, встает реальный мир африканской деревни, ее отношения, ее типы, сложившиеся еще в давние времена нормы поведения и морали патриархальной деревенской общины. Но видны напластования позднейших и совсем недавних времен — приметы современной Африки: коменданты округа, джипы, шоферы… Иногда как бы мельком брошенные Диопом замечания звучат с неожиданной остротой. Таково, например, начало сказки «Фари-ослица», сказки об ослах, которые благодаря своему долготерпению стали «рабами рабов». Царь, выступает ли он в человеческом облике, как царь Бур, или в виде царя зверей Гаинде-льва — неизменно глуп, словно воплощая тупое превосходство грубой силы, силы властей. Достается в сказках Диопа мусульманскому духовенству. Порой в них можно встретить мудрого имама, но больше всех запоминается герой яркой сатирической сказки-рассказа «Повод», марабут Серинь Фалл, невоспитанный и грязный, ленивый, обжорливый и жадный — образ отвратительного паразита, сидящего на шее народа.
