Ольга Озаровская - Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской

Выпадала порошка да снежку белого,
Да по той порошки, по белу снежку
Да не заюшко скакал, не бел горносталь,
Ишшо шол, hде прошол да удалой доброй молодец,
Да по имени Чурило Да ведь Пленкович.
Чурилко младый Пленкович,
Ходил гулял по чужим жонам.
Говорит-де как деушка ему служаночка,
Деушка Чернаушка: «Не ходитко,
«Чурило, да по чужим жонам,
По чужим жонам, да по чужим гузнам,
Потеряшь ты, Чурилко, да буйну голову».
Говорит де деушка служаночка,
Служаночка деушка-Чернаушка:
«Я пойду скажу Василью Пермятину!»
— Да не сказывай Василью Пермятину,
Я куплю тебе шубочку соболиную. —
«Уж ты, ой еси, Чурилошко Пленкович,
Не надо мне твоей шубочки соболиною,
Я пойду скажу Василью Пермятину».
— Деушка-Чернаушка, не сказывай Василью Пермятину.
Я куплю тебе чуден крес,
Не дешев, не дорог — тысечу рублей. —
«Не надо мне твой чуден крес,
Я пойду, скажу Василею Пермятину».
— Ты гой еси, деушка-Чернаушка,
Я куплю стрелочку каленую,
Каленую стрелочку разрывчату. —
«Не надо мне твоя стрелочка каленая.
Я пойду скажу Василею Пермятину».
Надевала она тонки белые чулочки с чоботам,
Пошла-де она да во божью церков,
Крес от кладет по писаному,
Поклон от ведет по ученому,
Да подходит она к Василью Пермятину
Близко по близко: «Да пойдем мы,
Васильюшко, да из божьей церквы:
В доме у нас нешшасье повстречялосе».
Тому-ле Василей да не ослышался,
Крее от клал по писаному,
Поклон вел по ученому.
Пошол Василей да из божьей церкви
Сапог о сапог покалачиват, —
Приступ о приступочек прогнибается,
Пошол де Василей из божьей церквы со служаночкой,
Со служаночкой-деушкой, со Чернаушкой.
Подходит Василей ко своей гридни,
Подходит к палатам белокаменным,
Да заходит Василей на красно крыльце,
Брякнул Василей в золото кольцë,
Не отворяет ему молода жона,
Молода жона да Настасья;
Брякнул он во второй након кольцë, —
Не отворят ему молода жона ворота.
В третей раз брякнул золото кольцë,
Отворят ему Настасья дочь Коломисьня,
Выходит в тонкой белой рубашецьки без чоботов.
Заходит Василей во свою гридню,
Отворяет-от двери хрустальнея,
Да заходит он в фатерочку белокаменну,
Лежит на кроватушки тесовыя,
Лежит да Издолишшо проклятое,
Проклятое Издолишшо Чурилушко млад Пленкович.
Сымат Василей да саблю вострую,
Хочет рубить да буйну голову,
Да раздумался Василей Пермятин сын:
Сонного рубить, аки мертвого.
Проснулся Чурило-от Пленкович
От великого сну боhатырьского.
Спросил Василей у Чурилка:
«Ты котороhо отца, которой матери?»
— Я отця Издолишша Проклятого. —
Не спросил болей Васильюшко,
Отрубил у его буйну голову.
Выводил он свою да молоду жону
На широкий двор, отрубал ей да праву ручюшку:
«Не надо мне права ручюшка:
С тотарином она да обумаласа».
Отрубил у ее да леву ноженьку:
«С тотарином она да оплеталася»!
Отрезал он белы груди:
«Тотарин лежал да на белых грудях!»
Тогда рубил у ей буйну голову,
Разметал все по чисту полю.
Тогда пошол Васильюшко со служаночкой
Во божью черкву.

Как пошла панья по своим новым сенем,
Как по чясту, как по чясту из окошецка смотрела:
Ежно из поля, из поля да из далека циста поля.
Ежно едут поедут да все кнезья-боера,
В тороках везут кнезя да все кровавоё платьё.
Выходила млада панья на прекрасноë крыльцë,
Не дошедши млада панья по низкому целом довела. «Уж вы здрастуйте, кнези-боера,
Вы видали ли кнезя моего-то бывшего пана?»
Как перьвой кнезь слово молвил:
«Мы его видом не видали».
Как второй-от слово молвил:
«Да мы слыхом не слыхали».
Как третей-то слово молвил:
«Уж мы столько видали:
Ево доброй конь рыштет по далеци цисты полям
Ево черкасько седелко по пуд-цереву волоцилось,
Ево шолковой повод копытом лошадь заступает,
Ево шолковая плетка лютою змею извивает,
Ево буйная глава под ракитовым кустышком,
Ево русые кудри вихорем-ветром разносило,
Ево ясные оци да ясны соколы разносили,
Ево церные брови церны вороны расклевали,
Ево бело тело серы волки расторгали».
Как пошла млада панья со своих новых сеней,
Как будила млада панья своих маленьких детей:
«Уж вы станьте, пробудитесь, мои маленьки детки!
Как у вас-то малых деток света-батюшка не стало.
А у меня-то младой панї бывша пана не стало!»
Как на другой день млада панья в зеленом лесу гуляла,
Во пригоры рвала траву васильевску,
Во прикру ты шшипала цветы лазоревы
И прикладывала ко свомїм белым шшекам:
«Будьте столько же аленьки, мої паныны шшецьки!»
Как на третий день млада панья во замуж выходила:
«Господа-ле, вы, господа, ко мне завтра на свадьбу,
Хлеба-соли кушать, вина-пива пити!»
Паньюшка по сеницкам похаживала,
Хлопцика за ручьку поваживала:
«Пойдем ты, хлопцик, на кружельский двор,
Возьмем мы, хлопцик, чярочку винца и братыньку пивца,
И выпьем мы, хлопцик, по чярочки с тобой:
Ты за мое здоровьїце, а я за твое.
Ты-то будешь пьяный, а я весела.
Ты будешь плесать, а я буду скакать.
Мой-то пан уехал во большо гулять,
Меня пан оставил горе горевать, тоски-тосковать.
Я ведь не умею горе-горевать, тоски-тосковать
Тольки умею скакать да плясать!»
Мало по малу сам-от пан на двор.
Выскоцил хлопцик — из полу-окна,
Выставил хлопцик правую руку, а левую ногу.
Отсек пан у паньюшки по плець голову:
«Вот тебе, паньюшка, чяроцька винця, да братынька пивця,
Вот тебе, паньюшка, скакать да плясать».