Андрей Гнездилов - Пути пилигримов
Не глядя на врага, он двинулся дальше, и мысли его устремились к его матери. Стоило ему подумать о ней — и тотчас ее фигура появилась у перил. Он вспомнил, что и Маралтай появился через минуту после того, как он вызвал его в своей памяти. Что за волшебный мост? Посылает встречи с теми, кого уже нет на свете.
Мать его приближалась. Он слез с коня и хотел обнять ее, но она испуганно отстранилась.
— О, нет, великий хан, я недостойна твоего прикосновения!
Бурнагор поник головой. Верно, не все женщины одинаковы. Та, у моста, могла бы понять его и не отошла бы в сторону. Откуда же столько величия у нищенки, что его собственная мать не может с ней сравниться?
Фигура в голубом плаще встала рядом с матерью хана. Тихий, но ясный голос зазвенел в воздухе: «Не суди и не сравнивай свою мать. Она выкупила твою жизнь ценой собственной». И, словно цветные картинки, встали перед ханом события его детства, которых он не помнил и не знал.
Младший сын хана Джафара родился горбатым. С презрением оттолкнул его отец, назвав верблюдом. Обидная кличка осталась за Бурнагором, хотя со временем его спина выровнялась. Однажды Бурнагор рассорился с братом, и мальчишки схватились за ножи. Защищая свою жизнь, младший убил старшего. Джафар пришел в ярость и велел привести Бурнагора, чтобы казнить его. Тогда мать его бросилась на защиту. Она взяла на себя вину за убийство наследника, и Джафар, поверив ее клятве, казнил ее вместо Бурнагора. Смерть ее скрыли от сына, чтобы не вызвать ненависти к отцу. Бурнагор бы так и не узнал об этом, если б не встреча на мосту.
Когда видение стало таять, он отчаянно сопротивлялся расставанию. Память о матери всколыхнула в нем мысли и чувства. Он понял, какая самоотверженная любовь была в сердце его матери. Она должна была научить сына этой любви, чтоб для него открылась красота каждой женщины, которая любит… Еще хан понял, что дар миру каждой женщины — это ее ребенок. И темный ужас охватил его, когда он понял, каким чудовищным прозвищем он гордился — Бич Гнева! Сколько матерей лишил он радости, каким страшным даром явилось его рождение в мире. Наконец мысли о своих наложницах охватили его. Он относился к ним как к лошадям, стремясь найти в каждой новой то, чем не обладала предыдущая. Но совершенство форм и покорность его воле не давали ему возможности задеть их сердце. Он не знал любви и оставался нищим. И, верно, этот вечный любовный голод делал его хищником среди людей, одиноким зверем без жалости. Будто отмеченный проклятием неба, он не имел ни детей, ни одного человека в мире, которого мог бы назвать своим близким!
Хан повернул коня и помчался обратно. Хватит крови! Хватит слез! Нужно немедленно остановить Орду! Но как это сделать? Инерция движения, несущего смерть, уже охватила его войска. Никто не поймет его и не послушает. Позади себя Орда оставила пустыню, равную той, что преградила им путь. Как вернуться назад? Снова Бурнагор оказался у начала моста, и нищая была на том же месте. И тысячи павших воинов воплощались в одного-единственного сына, который любил людей и пытался показать им путь через пустыню; сына, который прощал свою смерть и звал за собой на мост сердца. А в его матери соединились все матери мира, потерявшие своих детей, но в ее безутешности не было и следа ненависти, мести. Она любила людей, как и ее сын. И хан, глядя на нее, ощутил такую муку раскаяния, что решил лишить себя жизни и уже выхватил кинжал, но женщина остановила его. Ей не нужно было ничего объяснять. Она все знала и понимала, и глаза ее смотрели прямо в сердце Бурнагора.
— Иди к войскам и предложи каждому пройти по мосту или вернуться домой. И помни: тебя могут убить, и, если так случится, я буду плакать о тебе, как о своем сыне.
Слова ее, как молния, пронзили душу хана. В своем отчаянном покаянии он не видел и проблеска надежды на прощение. Какой страх смерти мог бы сравниться с этими муками?
И вот великая мать обещает плакать о нем, когда ему достаточно было бы одной ее слезинки. До земли поклонился хан женщине и отправился в свой стан. Свита едва узнала его, столь он переменился. Собрав войска, Бурнагор сломал свою саблю и передал слова матери. Часть воинов решилась повернуть к дому, иные готовы были отправиться по мосту, но большинство возмутилось.
— Этот мост хрупок и не выдержит и десятка воинов, а нас тысячи!
— Мы целый год по одному будем идти через мост, не зная куда выйдем!
Негодование охватило толпу.
— Хан сломал свою саблю, он безумен, он издевается над нами!
Схватив камни с земли, воины стали швырять их в своего вождя. Свита хана быстро пала, не сумев его защитить. Град камней становился все гуще, и вскоре на месте, где стоял Бурнагор, вырос огромный курган. Сверкающая оружием лента войск, подобно гигантской змее, развернулась и с недовольным шипением поползла обратно к родным степям.
Когда последние всадники исчезли вдали, на вершине кургана появился одногорбый верблюд. Он спустился вниз и отправился к мосту. Там было пусто. Лишь на месте, где сидела женщина, остались ее слезы. Они не исчезли в песке и не испарились, а превратились в синие, прозрачные камешки. Люди позднее назвали их сапфирами.
Хозяин камина
В стихии Огня существует мир едва ли не более великий, чем человеческий. Его волшебством грезы людей порой находят свое осуществление так скоро, как сон опережает события жизни…
В славной стране, что лежала западнее восточных и южнее северных земель, гордо называемой, дай бог памяти, не помню как, — издавна повелось, что ею правили королевы. Конечно же, случались и короли, но они были чаще со стороны, плохо приживались и очень быстро куда-нибудь девались. Во многих поколениях королевской семьи сплошь рождались девочки и ни одного мальчика. И конечно, это было событие государственной важности, когда однажды у всеми уважаемой королевы Забеллы появился ребенок мужского пола.
Это вызвало переполох. По коридорам дворца поползли зловещие слухи об измене, заговоре, тайном преступлении. Сановники ломали головы, как известить народ о случившемся; или скрыть? Придумали даже имя наследнику — Эрмиль, — которое могло вполне подходить и принцессе. Но на седьмой или девятый день очередной кошмар обрушился на растревоженную жизнь дворца. Кормилица на минуту оставила ребенка одного в опочивальне, а когда вернулась и раскрыла плачущее дитя, то остолбенела. Перед нею лежала девочка. Да, она была так же похожа на принца, как пресловутые капли воды, но сомнений не было, что произошла подмена. Как это могло случиться, не понятно. Никто не заходил и не выходил из комнаты. Единственно, что вызывало подозрение, это горящий камин. Конечно же, его тотчас погасили и переворошили сверху донизу. Никаких следов исчезнувшего принца не было обнаружено. Одно являлось несомненным — во дворце произошло чародейство.
Однако же оно случилось очень кстати. Весь порядок в королевстве сам собою восстановился, и ничего не надо было менять. Впрочем, по желанию королевы Забеллы изменили одну букву в имени наследницы. Так, на всякий случай, если бы когда-нибудь обнаружился принц. И вот ее стали звать Эрмель.
Жизнь шла своим чередом, девочка росла, как все дети, но с каких-то пор во дворце стали замечать некоторые странности. Например, стоило принцессе разыграться и пуститься танцевать, как тут же неподалеку вспыхивал пожар. Так, ни с того ни с сего. Скирда сена на лугу, беседка в парке, платье на придворной няньке. И чем дальше, тем больше. Но обвинить наследницу в злом умысле не представлялось возможным. Более того, ее особенности однажды спасли страну от завоевания.
Случилось, что дикие орды кочевников вторглись в королевство. Их бешеной коннице не могло противостоять ни одно войско. Тем не менее армия вышла на бой, чтобы дорого продать свою жизнь. Враги, уверенные в победе, медленно двинулись в атаку всей массой своих полчищ. Внезапно дорогу им пересекла маленькая принцесса. Она и знать не знала о готовящемся сражении и, сбежав от своей свиты, резвилась в полях. Что-то напевая, она кружилась среди сухой травы. Вдруг перед ней оказался огненный мяч, и она бросилась догонять его. Они понеслись через поле, несколько минут— и огненное озеро затопило землю и ринулось на войско кочевников. Пораженные враги не могли сдержать своих коней и, повернув вспять, поспешно отступили. Конечно же, все происшествие объяснили случайностью, но недоброжелатели Эрмель не смели больше распространять о ней сомнительные слухи.
А поговорить о ней было немало оснований. Принцесса обожала танцы, и когда танцевала, то словно отрывалась от земли и стремительно парила в воздухе. Особенно в грозу какое-то буйство вселялось в нее вместе с разгулом природы. Ликуя, смеясь и плача, она распахивала окна навстречу грому и молнии, урагану и ливню и бежала в парк, где никто не мог видеть ее танцев. И только ярко светящийся мяч несся вместе с нею. А таил он в себе смертельную опасность, поскольку превращался в бледно-голубую шаровую молнию. Тем удивительнее было, что он не причинял ей вреда. Много раз он словно бросался на Эрмель. Раздавался треск, оглушительный грохот, но принцесса оставалась невредима. Тогда шар пытался увлечь ее к скалистому обрыву, где она могла переломать ноги, но что-то всегда спасало ее — то ветер, отталкивающий ее прочь, то поваленное дерево, а последний раз случайный прохожий, оказавшийся в королевском парке. Помнится, она сорвала и подарила ему голубую розу за свое спасение. А еще принцесса могла часами сидеть у огня и смотреть на него, и пламя разговаривало с ней…
