Спиридон Вангели - Чубо из села Туртурика
— Расти до потолка! Вот кто наш дом защитит!
Так они радовались и веселились и нарекли мальчика — Уку.
Хороший получился мальчик. И главное — ходить умел.
Топ-топ — вышел Уку со двора и пошёл к отцу.
Уж они целовались, миловались. Отец нахлобучил на него свою шляпу.
Когда Чубо проснулся, Уку уже поджидал его у порога.
— Привет! — крикнул Чубо. — Давай померяемся, кто выше!
Стали меряться. Чубо был повыше, но рубашка его для Уку годилась. Немного великовата, но не может же Уку ходить в чём мать родила. Чубо дал ему рубашку, а с брюками пока не получилось. У Чубо у самого брюк не так много — одни. Приходится выбирать — или он в брюках, или Уку.
А Уку, между прочим, рос на глазах. Пока Чубо показывал ему всё своё богатство — корову, овец, кур, Фараона и даже воробьев на яблоне — Уку рос и рос. И особенно быстро росли его снежные ноги. Когда он вернулся к дедушке — ростом был уже с бабушку.
Стали они с Чубо в прятки играть. Уку — чудак! — закроет глаза руками.
— Всё! — кричит. — Всё! Я спрятался.
Все, конечно, хохочут, катаются со смеху! Смешно, ей-богу! Спрятался!
А вопрос насчёт брюк всё-таки оставался важным. Порядочному человеку, хоть и снежному, не подобает болтаться по свету без штанов. Но брюк, как известно, не было, и Чубо смастерил ему что-то вроде юбки из кукурузных стеблей. Чтоб Уку ночью не замёрз. Хоть и снежный, а ведь — новорождённый.
Ранним утром проснулся отец, увидел во дворе кукурузные стебли, а Уку как-то не заметил.
— Кину я эту кукурузу овцам, — подумал он, схватил и стебли и Уку, потащил в загон.
Слава богу, проснулся Чубо, вовремя выхватил Уку.
Взявши у бабушки Далбы моток ниток, Чубо обмотал нитками каждую ногу Уку. Славные получились брюки, вроде рейтуз.
День, когда родился Уку, был особым.
Если б кто-нибудь в этот день прижался ухом к телеграфному столбу — сразу бы услышал звон колокольчиков. Это звенел Новый год, приближающийся к деревне.
И Чубо воткнул в снег у окна еловую ветку, повесил на ёлку кукурузный початок, пшеничные колоски, высушенные стебли базилика.
Получилось красиво. И пахло приятно в доме дедушки Далбу.
— Вечереет, — сказал Чубо. — Дедушка Далбу, принимаешь поздравления?
— Бабушка! — обрадовался дед. — К нам дети пришли! Поздравляют.
И Чубо ударил в колокольчик под окном и стал приговаривать-припевать:
Однажды зимою
Старик-Снеговик
Запряг в снежный плуг
И коня и снежинку!
Дий, лошадочко!
Дий, снежиночко!
Он снег белоснежный
Пахал и пахал,
В глубокие борозды
Сеял пшеницу.
Дий, лошадочко!
Дий, снежиночко!
И вырос на поле,
На снежном просторе
Огромный и вкусный
Бублик!
Гей, гей-гей-й!
С Новым годом!
С новым счастьем,
Добрые хозяева!
— Вот спасибо! — говорил дедушка Далбу. — Спасибо вам за урэтурэ![7]
Бабушка дала Чубо и Уку орехов. А дедушка добавил не то две, не то три копейки.
Чубо и Уку пошли теперь петь урэтурэ по всей деревне.
Чубо пел, а Уку помогал. Он выкрикивал:
— Гей, гей-й-й!
Это было всё, что он знал по-молдавски, — гей! — зато здорово звонил в колокольчик.
— Сколько вас? — спрашивали хозяйки, высовываясь в окно.
— Двое, — отвечал Чубо. — Со мной сын дедушки Далбу.
И женщины выносили гостинцы для них обоих.
— Давай и завтра пойдём урэтурэ петь! Гей! — говорил Уку. — И послезавтра — гей! И вообще каждый вечер — гей!
— Что ты, Уку, — смеялся Чубо. — Урэтурэ поют только один вечер. Под самый Новый год. Гей! Гей-й-й!
КАК ПУСТИЛИ МЕЛЬНИЦУ
На другой день вечером Чубо снова попросил отца лечь в люльку. Но отец об этом и слышать не хотел.
— А если через дыру в заборе волк заберётся! — сказал он. — Думаешь, убежит, если я из люльки свистну?
— Ну, тогда я сама лягу, — сказала мать. — Э-ге! Давно меня никто не качал.
Она залезла в люльку, устроилась кое-как, и Чубо запел маме:
— Баю-бай! Засыпай!
И мама быстро заснула. И снилось ей, что бегает она по зелёной поляне и ловит бабочку.
Отец побродил по дому, побурчал, покряхтел, а потом забрался на чердак, нашёл там среди хлама старую колыбель да и лёг в неё. И скоро уже вместе с мамой бегал он по зелёной поляне, ловил ту самую бабочку.
А Чубо в этот вечер стал таким сильным, как его мать и отец, вместе взятые.
На дворе светила луна. Дедушка и бабушка, залитые лунным светом, глядели друг на друга в окно.
Потихоньку, чтоб не слышала бабушка, Чубо сказал деду:
— Я на мельницу иду, а ты двор сторожи. Если придёт волк, громко считай по-немецки: «айн», «цвай», «драй» — он напугается и убежит. А если волк очень голодный будет, — покорми его.
И Чубо поставил на землю рядом с дедушкой корзину, запряг Снежного Коня и — помчался.
На улице не было ни души. Даже собаки молчали сегодня, а далеко за рекою лаяла лисица.
Чубо приоткрыл дверь мельницы.
— Эй, Дядька! Где ты?
— Цс-ст! — послышался голос, будто из колодца.
Чубо пригляделся и увидел что под полом мельницы мерцает маленький пруд. А Дядька сидит в лодке и ловит рыбу.
Увидав Чубо, он поднялся по лесенке наверх.
— Слышишь, лисица лает? — сказал он. — Это моя лисица. Есть хочет, вот и лает. Я её рыбой кормлю.
С тех пор, как Рэут покрылся льдом, Чубо не пробовал свежей рыбки, но Дядька не догадывался поставить сковородку на огонь. Он схватил молоток и начал стучать, чинить мельницу.
— Лучше водяных мельниц на свете нет, — приговаривал он. — Ведь на реке только жить да жить! Как-то плыву на лодке — вдруг вижу эту мельницу. Дай, думаю, починю её!
На мельнице было довольно холодно, и Чубо грел руки у свечи, а Дядька совал их под бороду.
— У меня и одеяла нет, — говорил Дядька. — А зачем мне одеяло? Лягу спать, калачиком свернусь, а ноги бородой накрою! Хорошо! Тепло!
— А когда мы пустим мельницу? — спросил Чубо. — У нас дома мука кончилась!
Дядька стукнул ещё раза три молотком:
— Готово! Можно муку молоть!
Со свечкой в руке он спустился вниз, к мельничному колесу.
— Эге, — сказал он. — Вода-то замёрзла. А чтоб колесо крутилось — вода течь должна. Тьфу… чинил, чинил, а забыл, что на дворе зима!
Чубо схватился за колесо, пробовал крутануть, но ничего не вышло. Сил-то у него было много — от папы и мамы, — а не хватило.
В полночь Чубо вернулся домой. Заслышав его шаги, дедушка издали грозно крикнул:
— Айн, цвай, драй! А, это ты?
А на следующее утро, не успел Чубо встать, прибежал Уку.
— Беда! — закричал он. — Чубо, вставай!
Чубо выскочил из дому и увидел, что лицо у бабушки всё расцарапано.
— Что случилось?
— Ш-ш-ш-ш-ш, — прошепелявила старушка.
— Беда, Чубо, — сказал дед. — Я-то, старый пень, заснул. И во сне мне кажется — волк прибежал! Открыл глаза, вижу — это воробей. Подлетел к моей старушке, исцарапал всю и голос украл.
— Не голос, а зубы, — засмеялся Чубо. — Зубы-то у неё — зёрна пшеничные. Не беда, сейчас новые вставим и царапины заделаем. Как раз свежий снежок выпал.
Чубо тут же вставил бабушке новые зубы. Даже на пять штук больше. Разгладил белые щёки.
— А если он опять прилетит?
— А ты тогда его… — сказал Чубо и шепнул ей что-то на ухо.
— Ага, — засмеялась бабушка. — Так и сделаю.
Воробей, конечно, скоро вернулся. Издали заприметив новые зубки, он кинулся к ним, а бабушка раскрыла рот и — хап! — слопала воробья!
Но не до конца слопала, даже не проглотила, а просто закрыла рот — только хвост наружу торчит.
— О, горе мне! — закричал бедолага-воробей. — Сожрал меня снежный человек! За что? Отпусти, бабушка! Темно у тебя здесь и страшно!
— Будешь чужие зубы трогать? — спросил дед.
— Не буду больше! Не буду! Простите, прошу!
Сжалилась бабушка Далба, отпустила дурачка. Он всё-таки схватил один зубок и вылетел, как из пушки.
Вечером, после ужина, отец сказал матери:
— Так и не поймали мы с тобой бабочку. А ведь надо бы поймать.
И они снова забрались каждый в свою колыбель, и Чубо качал их, — маму левой, папу правой рукой:
— Баю-бай! Баю-бай!
Само собой разумеется, что сила их сразу же перешла к Чубо, и он снова помчался на мельницу.
А по дороге решил завернуть Чубо к дяде Тоадеру. Этот дядя был здоровенный мужик, прямо великан. И главное, он очень любил пироги с маком.
