Александр Попов - Взрослые сказки

А вслух читать редко кто может.

Часы, календарь, численники, секундомеры – зеркала, в которые глядится время.

У времени нет друзей.

С арбузом, как с женщиной, приподнимешь подол, глянешь и не знаешь, огорчаться или радоваться…

Пока не попробуешь.

Думаешь, блондинки на одно лицо, а как надломишь, неведомым ароматом повеет, вопьешься в пряную свежесть, и остановиться не можешь.

Понятное дело, не вишня, но хороша!

Одно ухо для лжи, другое для правды. А между ними голова. Нос – столб пограничный. Одна ноздря правдой дышит, другая ложью. Рот от удивления открываться приспособлен и вздыхать от ошибок. Когда правая рука в подбородок упрется, левая затылок почешет, в мозгах заискрится надеждой.

В народе ту надежду извилиной зовут.

Люди делятся на тех, у кого есть мама, и на остальных.

Выстою, в землю врасту, деревом стану, покроюсь листвой.

Выстою!

Не хватит осени на всех.

Сказки пальцев собирали тени – вязать варежки для звезд. Зима замирала от восторга, зависть не знала границ. Весной на лунную поверхность колен слетались греться улыбки. Лето украшало пальцы ступней каплями росы из земляники.

В начале прошлого века в город Ярослав Гашек пожаловал. Посмотрел, подивился, и написал великую книгу «Похождения бравого солдата Швейка». Люди были так благодарны, что на фасаде одного из домов разместили мемориальную доску в память о событии. В этом веке полицейские доску арестовали. Сидит доска за решеткой. Швейк объявлен шпионом, но фотографию его на стенде «Их ищет полиция» размещать запрещено.

А зря, давно бы нашли.

Подлецы следят за словом.

Во мне вины как воды в океане. Штиль неведом, шторма…

Мечта о краешке земли неосуществима.

Сказки – что дождь слепой.

Плачут, а на душе светло.

Я не в Дании, я не Андерсен. И брата нет, значит, не Гримм. С косметикой туго.

Ищу человека на свое место.

Звон в ушах – спасу нет. С мухами плохо. Мода изводит, сохнут, худеют. Уже и не понять: кто муха, кто комар. В прежние времена на брюхо было любо-дорого поглазеть да мухобойкой хлопнуть.

Чтобы уйти от наказания, советуют обманывать, не договаривать, молчать в тряпочку.

А я гвоздь, на котором висит картина мира.

Кто-то ликует, кто-то бранит, кто-то слюной брызжет. Знаю, как лица не потерять, но чертовски жить хочется, пусть даже с ополовиненной мордой.

Сказки писал, имея на каждом плече по уголовному делу. Вернее, не писал, подглядывал за собой. Оказывается, мало знакомы. Прежний нынешнему плохой помощник.

Нынешний прежнего в грош не ставит.

Не живу, не вижу. Пальцем вожу по стеклу, капель дождя жду. Жизнь остановилась подумать. У меня время украли. Хожу и вижу, но не живу.

Тихо, хоть бы тикнуло разок, а так всё хорошо.

Дети обводят руку. У взрослых времени нет.

Они вокруг пальца обводят.

Книги – птицы.

У авторов – осень.

Юг – у людей.

Кто на крест.

Кто на амбразуру.

Кто в кусты.

Он знал: буквы – рабы. У него были книги, но он не читал. Покупал рюмки, но пил из горла. Покупал рамки, рисовал, но рядом. Заказывал билеты, но опаздывал на по-езда. Он любил гулять, но не в парках, а возле тюрем.

Когда влюблялся и любил, жил в раю.

Когда вздумали любить его, жизнь показала свой ад.

Упаду на провода и побегу давать свет людям.

Не благодарите, не Бог и не брат. Бумеранг сломался.

Аноним.

От интернета кухни сдохли.

Тело – лето. Простынь – зима. Весна – сон.

Если утром что-то вспомнишь, значит, осень пришла.

Тряпкой не был. И белым, как мел, не получилось. Когда-то обладал детской рукой, она писала на черной школьной доске светлые слова. Взрослея, шел за ними, увлекал других. Было принято решение слова стереть. До тряпок охочих уйма, убрали. Его превратили в часть доски. Говорят, мел молится за него, но слов не помнит, а в детские руки мел Минздравом давать запрещено.

То на буржуев, то на кулаков, то на поэтов, то на цеховиков, то на художников, то на врачей, то на ученых, то на учителей. Поели, хвостом повиляли и отдыхать до следующего.

Собаки не обезьяны, людьми быть не обязаны.

Однажды к тридцати трем месяцам прибавили два дня, в итоге получилась тысяча и одна ночь.

Когда жизнь радует, пишут романы.

Когда побоку – повестки.

Если скользко, то сказки.

Брата звали Юмор, сестру – Краткость.

Другого брата не звали, сам приходил, за это и били.

Куда идти – не знаю. Что будет – не ведаю. Для России важнее белые свечи.

Если же не свечой гореть – хотя бы следом стать, в памяти остаться точкой белой.

В этом блеклом городе зимние ночи стали солнечными. Люди воспряли, заулыбались, спины выпрямили, смеху учиться начали, песни вспомнили. Полиция проснулась, за руку поймала тех, кто в подъездах грязными пальцами нолики с палочками малевал.

Счастливые часов не наблюдают, непоседам пространство не помеха, суетливые ни дню, ни ночи покоя не дают. А есть всепогодние, по флюгеру живут. Кто от жира бесится, кто от зависти с ума сходит, у кого от скуки скулы ломит. Со времен Ноя любят люди на пары делиться.

И парням проще, и девки не возражают.

Частной собственности лишили дедушку с бабушкой. Родителям улыбнулось пожить частной жизнью без частной собственности. За сыном подсматривали, подслушивали, подкладывали, пытались от работы отстранить. Не было у него ни жизни частной, ни частной собственности. Тогда-то и родилось собственное правило: «Больше имени не имей!»

Сказки пишут из рая, сочиняют в аду.

Ему обычно били морду.

Когда дослужился до пощечины, обиделся.

Если мешаешь, значит, столб! Жди наград в виде проводов, указателей пути, объявлений.

Государство – огород, в нем грядки – города, граждане – деревья.

Да, чуть не забыл – встречаются и чучела огородные.

По длине ногтя недели день. Чесаться удобно – пятница. Сломался ноготь – понедельник.

Я люблю глобусы. Они у меня женщины. Люблю от макушек Северного полюса до ступней Антарктиды. На экваторах талий отогреваю озябшие руки. С Эверестов грудей разглядываю миры. Любуюсь разноцветными озерами глаз, лесами ресниц, степями щек, травами бровей. В кратеры ушей люблю нашептывать сокровенное.

Кто я? Может, Миклухо-Маклай? Колумб? Пржевальский? Нансен? Знаю точно: после моих посещений белых пятен на глобусах нет и не ожидается.

В чувствах нет ступеней, сорвал стоп-кран – и кранты.

День после дождя, ребенок после игры, полководец после победы, поэт после поэмы, мужчина после женщины.

– Вы много ели о себе плохого?

– Только этим и питаюсь.

– А пьете что?

– Не пью.

– Почему?

– Плеваться не хочется.

Он ни перед кем не вставал на колени. Умер в тюремной больничке. На вскрытии сердца в груди не обнаружили. Всполошились. Прошмонали. Отыскали в левом колене. У коленонепреклоненных там его место.

Оно за красные углы изб, за красных лент изгибы, за красные юбки баб, за красные губы вишен.

Пока билось, а как ушло – всё посинело.

Со взрослой жизнью познакомился поздно. Долго не мог из детства выйти. Не скажу, что знакомство из приятных.

Любопытно, смешно, грустно…

Смелых мало. Большинство по принципу, как бы чего… А случается. Солнце встает, вода бежит из крана, на столе хлеб в ожидании рук, за окном деревья, которые не срубили, сотни стихов на верхних полках, стрекозы, старики, дети на качелях.

Похожие книги на "Взрослые сказки", Александр Попов читать полностью, без сокращений.

Зоя Журавлева - Кувырок через

Виктория Угрюмова - Имя богини

Холли Вебб - Котёнок Пушинка,

Анне Вестли - Папа, мама,

Анастасия Малейко - Моя мама