Людвиг Ежи Керн - Послушай-ка, слон...
— Великолепно, — шепнул Весельчак Хмурому. — Мы дадим ему пилюли вместо конфет.
— Ага, — поддакнул Хмурый.
— Я думал, дело будет сложнее, — продолжал Весельчак. — Я думал, придётся пробираться в сад тайком...
— Ага, — поддакнул снова Хмурый.
— Вот сейчас мы подойдём к нему и как ни в чём не бывало сунем пилюли, а он — бай-бай...
— Хи-хи-хи... — захихикал Хмурый.
— Будь посерьёзней, — одёрнул его Весельчак. — Ты на работе, не строй из себя весельчака.
— Да ведь Весельчак — это ты, — заметил Хмурый.
— Я весельчак только потому, что у меня такая фамилия, а ты весельчак просто по глупости.
— Можешь не разоряться, — ответил Хмурый, — дай ему лучше поскорей пилюли.
— Погоди, время ещё есть, — шёпотом отозвался Весельчак. — Если мы дадим ему сейчас, он уснёт раньше времени, поднимется шум. Чего доброго, кто-нибудь догадается, в чём дело, вот мы и влипли! Мы угостим его пилюлями, когда по-настоящему стемнеет. А теперь давай подойдём поближе, погладим его по шее и хорошенько рассмотрим его бивни.
— Наши бивни, — также шёпотом поправил приятеля Хмурый.
— Конечно, наши, — согласился Весельчак.
— А который будет твой?
— Ещё не знаю. Наверно, тот, побольше, — ответил Весельчак.
— Никогда не делишься поровну... — застонал от огорчения Хмурый.
— А кто придумал этого слона? Я или ты? — накинулся на него Весельчак.
— Ты, но...
— Никаких «но»! — крикнул уже во весь голос Весельчак. — У меня права на самый большой бивень, понял? Даже от второго бивня мне причитается кусочек, вот только отпилим и...
Но тут он осекся: прямо на них шёл симпатичный на вид старичок.
— Не ссорьтесь, друзья мои, не ссорьтесь, — сказал симпатичный старичок. — Нет смысла ссориться. Такой хороший вечер. Не лучше ли подойти вон туда и поиграть с этим великолепным слоном. Ведь он само очарование, не правда ли?
— Ещё бы! — отозвался Весельчак.
— Конечно... — поддакнул Хмурый.
— Значит, вы уже больше друг на друга не сердитесь? — спросил старичок.
— Ну что вы! — в один голос поспешили заверить старичка Хмурый и Весельчак.
— В таком случае, я очень рад, — заявил старичок и направился к Доминику. Он стал бросать ему куски швейцарского сыра, которые тот ловко подхватывал хоботом на лету.
Хмурый и Весельчак, став поблизости, имели возможность рассмотреть то, что их так интересовало: бивни. Бурча себе под нос ласковые слова и делая вид, будто гладят Доминика по хоботу, они даже потрогали их рукой. Когда совсем стемнело, Весельчак сквозь зубы прошипел:
— Готовься!
— Начинаем? — шёпотом переспросил Хмурый.
— Начинаем!
Оба сунули одновременно руку в карман и достали по пригоршне пилюль. Разноцветные пилюли были похожи на конфеты.
Доминик, который, как вы помните, издавна пристрастился к витаминам, ничего не подозревая, сгрёб у каждого с ладони хоботом все пилюли. Весельчак и Хмурый полезли тотчас в карман за новыми пилюлями. Доминик их тоже съел.
В саду стало пусто, все отправились домой. Кроме Весельчака и Хмурого, возле Доминика осталась только мама с сыном. Сын был, должно быть, большим лакомкой и, может быть, даже эгоистом, потому что мама говорила ему, показывая на Хмурого и Весельчака:
— Посмотри, сынок, какие хорошие дяди. Ты бы, наверно, съел все конфеты сам и ни с кем не поделился, а они всё отдали Доминику, не взяли в рот ни крошечки!
Хмурый и Весельчак понимающе улыбнулись друг другу и подсунули Доминику третью и четвёртую порции.
— Бери с них пример, сынок! Я очень хочу, чтобы, когда мы придём сюда в следующий раз, ты вёл бы себя так же, как эти дяденьки. А теперь пойдём, уже темно.
— Мы тоже уходим, — сказал Весельчак, подсовывая Доминику пятую порцию.
— Идём, идём, — присоединился к нему Хмурый и тоже сунул Доминику ещё порцию.
Доминик остался один. Вскоре по заведённому обычаю к нему заглянул перед сном Пиня.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он у Доминика.
— Неплохо, — ответил Доминик, — только очень хочется спать.
— Ничего удивительного, — сказал тогда Пиня. — После такого знойного дня! Мне тоже хочется спать. Ну, целую тебя в лобик!
— Я тебя тоже, — ответил Доминик. — Спокойной ночи! А-а-а-а...
Наступила тёмная, безлунная ночь.
После полуночи две тени проскользнули в сад.
— Видишь его? — спросила первая тень.
— Вижу, — ответила вторая.
— Стоит или лежит?
— Лежит.
— Ничего удивительного... после такого угощения. Ножовка у тебя?
— У меня.
— Начинаем!
— Который спиливаем сперва?
— Глупый вопрос.
— Левый или правый?
— Неужели не понимаешь? Сперва надо отпилить тот, который больше...
Громко заскрежетала пила.
— Тише, идиот, он проснётся, — сказала первая тень.
— Попробуй сам тише, — отозвалась вторая.
— Дай мне, тогда увидишь!
Пила снова заскрежетала и завизжала. Было это так противно, что болели зубы и мурашки пробегали по коже.
— По-твоему, тише получается, а? — произнесла вторая тень.
— Конечно, тише, — ответила ей первая. — Но дело двигается очень медленно. Вот не думал, что слоновая кость такая твёрдая...
— Может, пила тупая?
— С ума сошёл! Я сам её крал. Тупую я бы красть не стал, можешь мне поверить.
— Много отпилил? — с любопытством спросила вторая тень.
— Не много. Полмиллиметра, не больше.
— Фью! А бивень толстый?
— Как ствол старого каштана, только в сто раз твёрже.
— На это понадобится не одна ночь...
— Исключено! Мы должны сделать это сегодня. Иначе всё откроется.
— Тогда пилим!
— Пилим!
Часа через три пот с обоих негодяев катился градом, точно они только что вышли из-под душа. Меж тем на левом бивне Доминика образовался только небольшой надрез глубиной примерно в полсантиметра.
— Надо бы сменить полотно, — сказала первая тень. — Какое счастье, что я стащил их несколько про запас!
— Давай-давай! Только побыстрей! Надо торопиться, скоро рассвет.
— С новым полотном дело пойдёт быстрей, увидишь! Слоновая кость только сверху твёрдая. Чем глубже, тем легче пилится.
— Пилим?
— Пилим!
Оба работали как бешеные, и кто знает, может быть, гнусное предприятие увенчалось бы успехом, по крайней мере наполовину, может быть, они стали бы обладателями одного из великолепных бивней Доминика, если б один из них вдруг не воскликнул:
— Ой-ой-ой! Меня кто-то кусает...
— Ой-ой-ой! Меня тоже! — отозвался другой.
— В ногу!
— И меня тоже в ногу!
— А теперь в колено!
— И меня в колено!
— А меня уже в живот!
— И меня тоже!
— Кто-то ползает у меня по шее!
— Чёрт возьми, и у меня тоже!
— Теперь лезет в нос!
— В нос и в уши!
— У меня уже искусаны руки!
— Кто-то ползёт у меня по голове!
— Почеши мне спину, я с ума сойду!..
— Не могу! Я весь искусан с головы до ног!
— Брось пилу, лезем на дерево!
Но бегство на дерево не принесло облегчения. Сотни тысяч опытных специалистов муравьёв поползли на дерево следом за ворами. Вёл их Фумтя, большой друг и старый учитель Доминика.
Возвращаясь ночью в свой дом-муравейник, Фумтя заметил в саду что-то странное. Он подполз ближе и увидел огромное тело своего друга, распростёртое на траве без признаков жизни, а рядом две подозрительные тени что-то со скрежетом пилили. Сомнений быть не могло: Доминик в опасности, Доминику грозит беда! Недолго думая Фумтя бросился к муравейнику, поднял на ноги всех его обитателей да ещё разослал гонцов в другие муравейники с просьбой о помощи.
Остальное вы уже знаете.
Когда утром Пиня проснулся вместе с другими жителями дома, он увидел необычное зрелище: оба вора, Весельчак и Хмурый, сидели на дереве и плакали горючими слезами. Глядя издалека, можно было подумать, что их лица усеяны веснушками, но это были не веснушки, это были муравьи!
Только Доминик не проснулся, так здорово его усыпили. Левый бивень у него был слегка надпилен, рядом с головой валялась пила — брошенное впопыхах орудие преступления.
XIX
Доминик проснулся только около двенадцати, когда Хмурый и Весельчак давно уже были под замком. Он чуть-чуть приоткрыл один глаз и с удивлением обнаружил, что его окружает толпа, в которой он сразу увидел Пиню и его родителей.
— Что случилось? — шёпотом спросил он у Пини.
— Наконец-то ты проснулся! — радостно воскликнул Пиня.
— Проснулся... Ну и что особенного? Проснулся...
— Ты крепко спал, — сказал Пиня.
— Крепко спал... Да я каждый день крепко сплю, вернее, каждую ночь, — ответил ему Доминик.
— Да, но сегодня ты спал особенным образом.
— Что значит «особенным образом»?
— Не по своей воле.
