Николай Хайтов - Змей
— Сейчас, сейчас... — Панакуди взял с полки бутылочную тыкву, где у него хранился жир какого-то неведомого зверя. — Будут тебе такие усы, какие желаешь. Только знай: иной раз усы — помеха. Когда кашу ешь иль молоко пьешь. Так что больно густые ни к чему.
— Не беда, дедушка! Молоко я через соломинку пить буду.
— Это надо же! — изумился Панакуди. — Сто сорок два года ношу усы и бороду и не догадался молоко через соломинку пить, а юнец зеленый догадался. Одно могу сказать: далеко ты пойдешь, сынок. Ежели к такой умной голове еще усы да бороду — прямая тебе дорога в главные советники. Само собой, коли не станешь этим остолопам-боярам говорить того, что в самом деле думаешь... — Мазнул он Саботу в последний раз волшебной мазью и говорит: — Носи, сынок, усы, носи и радуйся! А вместе с тобой пусть радуется красавица с золотыми косами.
— Спасибо, тебе, дедушка! — Сабота поклонился старику. — А теперь ступай со змеем договариваться да коренья собирать, а я пока наточу свой меч.
— Целую торбу кореньев притащу, а дальше — все в твоих руках, сынок.
Панакуди махнул на прощанье и торопливо вышел из хижины.
Глава тринадцатая
МЕЧ САБОТЫ
Когда дверь за дедом Панакуди закрылась — если можно назвать дверью плетенку из прутьев, — Сабота, вместо того чтобы точить меч, выбрал овчину почище, лег на спину и уставился в потолок. Ничего интересного в этом потолке не было, но так лучше думалось.
Сабота думал, как ему пробраться к потайной преграде и как потом унести ноги, когда вода хлынет в крепость. Хотя в Петухах любили похваляться силой своего оружия, тут оружием не совладаешь. Даже если он проберется в боярскую крепость с мечом или копьем, там против него поднимутся триста мечей и триста копий. Сабота сказал деду Панакуди, что останется наточить свой меч. Но мечом для него была мысль. И надо было отточить ее так, чтобы оказаться сильнее трехсот мечей и трехсот копий, чтобы преодолеть все опасности, которые подстерегали его в замке.
Прежде всего он надеялся на чудодейственные корешки деда Панакуди. Отведают их в крепости, и поднимется там суматоха. Кто с кем схватится, кто выйдет победителем, кто побежденным, заранее не угадаешь. Но под шумок можно проникнуть к главному прорицателю и выведать у него все про потайную преграду.
О том, как напичкать обитателей крепости чудодейственными корешками, Сабота заботился меньше всего. Достаточно взвалить на плечи бурдюк молока — будто бы для того, чтобы помочь возчикам, — и толченые коренья поплывут по деревянным желобам в крепость. «Главный прорицатель! Главный прорицатель! — твердил Сабота. — Как добраться до него?» Лежит, весь красный, в одну точку уставился. Потом вдруг как закричит:
— Придумал! Придумал!
Он вскочил на ноги, но тут же спохватился, что решил пока только одну задачу. А их было не одна и не две. Он снова лег на овчину и уставился в потолок.
* * *К вечеру дед Панакуди принес две торбы кореньев.
— Все в порядке! — крикнул он еще с порога. И стал рассказывать, как «говорил» со змеем, как подслушивали соглядатаи, как он потом вместе с Двухбородым и Козлом искал корешки. А это было совсем не просто — кореньев в лесу осталось мало, пришлось лезть на Голый бугор.
— А ты что за это время успел? — спросил под конец старик.
— «Меч» свой наточил, дедушка, — ответил Сабота. — И сдается мне, неплохо.
— Дай-то бог! — Старик поднял глаза к потолку. — А как в крепость пробраться придумал?
— Придумал. Только мне понадобятся золотые монеты, которые дал тебе за усы боярский сын из Глиганицы.
— Бери, пожалуйста. Больше ничего тебе не требуется?
— Нет. Дудку и перец я сам раздобуду.
— Я не ослышался? — Панакуди наклонился к нему.
— Нет. У тебя, дедушка, слух острый! — Сабота засмеялся, а потом вдруг спросил: — Когда главный прорицатель надевает свою маску?
— Когда беседует с небесными светилами. А ты почему спрашиваешь?
— Так, на всякий случай...
— Ладно, сынок, открою тебе все, что знаю. Может, тебе завтра пригодится. Только обожди малость... Сейчас я пойду обряжать Джонду. Причешем ее, нарядим, как пообещали боярину, а завтра посмотрим, кому она достанется: змею или... — старик подмигнул, — его победителю.
— Хорошо, дедушка, подожду, — сказал Сабота. — Скажи, где у тебя перец?
— А вот он. — Панакуди сдернул со стены связку красных стручков и протянул Саботе. — Только берегись, перец у меня острый. Не обжигает, а прямо сжигает.
С этими словами старик исчез за дверью, а Сабота взял стручки, положил в деревянную ступку и стал толочь. Толчет и песенку распевает:
Ах вы, перчики горьки,
до сих пор вы языки
обжигали беднякам —
молодым и старикам.
А теперь погорячей
обжигайте богачей!
Жги их, перец ядовитый,
ешь, пали всех родовитых!
Попадай ты в цель как раз,
не щади носов и глаз,
Пусть чихают, слезы льют!
Будь, мой перец, зол и лют,
Ты им спуску не давай —
жги,
пали
и выедай!
Толчет и поет, а время идет. За окном стемнело. К деревне подступила ночь.
Этой ночью должно было решиться, будет ли затоплена боярская крепость, наступит ли в Петухах новая жизнь и останется ли на свете змей...
Вернее, сколько будет змеев — два, один или ни одного...
Удастся ли спасти красавицу Джонду...
Вырастут ли усы у влюбленного парня...
Ночь медленно опускалась на землю. Одна за другой зажигались на небе звезды.
Глава четырнадцатая
КОГДА РАССВЕЛО...
Когда рассвело и над деревней разнесся звон колокольцев, из хижины деда Панакуди вышел Сабота с торбой на спине и направился к крепости.
Вскоре туда же подъехали возчики, сгрузили бурдюки с молоком и только принялись выливать его в желоба, как ослы вдруг задрали хвосты и давай брыкаться, а потом кинулись бежать. Это Сабота ухитрился подсадить беднягам слепней — да не одного, не двух, а целую пригоршню. Возчики бросились ловить ослов, а Сабота тем временем откупорил один из бурдюков и высыпал в него толченые коренья. Он даже успел вылить в желоб молоко и из этого бурдюка и из всех остальных.
Возчики вернулись потные, поблагодарили Сабо ту за помощь, собрали пустые бурдюки и двинулись назад, в горы. А Сабота подошел к крепостным воротам.
У ворот стоял в карауле Бранко.
— Это ты, что ль, вызвался вчера змея убить, дурья башка? — спрашивает, а сам ухмыляется.
— Я.
— Кабы ты вчера не удрал, я б тебе показал змея! Да я и сейчас могу схватить тебя за шкирку и — в замок.
— Давай! Я тебе только спасибо скажу. Мне позарез в замок нужно, — ответил Сабота.
— Это еще зачем? — Стражник подозрительно оглядел его с головы до ног.
— А затем... — Сабота вытянул руку, а на ладони у него сверкнули золотые монеты деда Панакуди. — Вот нашел монеты, хочу главному прорицателю показать. Он ведь все знает. Небось, скажет, кто их потерял.
Бранко как увидел золотишко, так и замер. А Сабота подал одну монету стражнику:
— На, возьми, ежели хочешь. Мне все равно — две монеты показывать прорицателю или три!
Бранко огляделся по сторонам, схватил монету и — за пазуху. Потом стукнул копьем о булыжник, и в воротах появился караульный.
— Отведи к главному прорицателю! — распорядился Бранко. — Проверено! — И подмигнул Саботе — мол, помалкивай, что не обыскал тебя, и будь благодарен.
Только караульный, даром, что спросонок, все равно обыскал Саботу — а вдруг у него под одеждой оружие спрятано? Но ничего не обнаружил, кроме дудочки и торбы с едой, и повел раннего гостя к главному прорицателю.
Загляни караульный в торбу, он бы диву дался: хлеба там была всего краюшка, зато толченого перца — невпроворот. Только караульный не стал развязывать ее: в такой торбе кинжала не спрятать, а уж меча либо копья смертоносного и подавно.
Во дворе крепости Сабота увидел, как слуги с ведрами и кувшинами шли за молоком для своих господ — боярских военачальников, вельмож и старейшин. Караульный шагал впереди и вдобавок спал на ходу, а не то заметил бы, как просиял Сабота.
Вдруг навстречу им вышел отряд закованных в латы стрелков. Их начальник так и уставился на Саботу. Хорошо, что стрелки спешили сменить ночную смену, и начальнику было недосуг расспрашивать, что нужно этому голодранцу в замке, да еще в такую рань.
Караульный и Сабота миновали мощеный булыжником двор и вступили в узкий, мраморный коридор. Они долго поднимались и спускались по лестницам, прошли через три двери и четыре преддверия и, наконец, очутились перед дверью, окованной серебряными гвоздями. Там стоял на часах человек в башлыке и в бурке на лисьем меху.
