Пол Гэллико - Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Питер только вздохнул от счастья. Они легли рядом, свернулись клубком и крепко заснули.
Глава 22
Лулу, а для близких — Рыбка
Наутро погода была хорошая, Питер проснулся и увидел, что Дженни лежит, свернувшись в меховой шарик, прикрывая лапой глаза от яркого солнца, и тихо посвистывает во сне. Почти все кошки ушли по своим делам, и Питер тоже решил пойти на промысел, чтобы Дженни, проснувшись, обнаружила что-нибудь вкусное.
Ступая помягче, он прошёл мимо Пуцци и Муцци, вежливо поздоровался с ними и выскользнул на площадь в то самое время, когда начали бить часы.
Одновременно с последним, девятым ударом Питер услышал ни на что не похожий голос:
— Ах, я никого не жду! Откуда вы взялись? Вы такой беленький, миленький…
Он очень удивился, обернулся и увидел самую удивительную кошку из всех, какие ему встречались и в человеческой, и в кошачьей жизни. Она была маленькая, меньше Дженни, на редкость изящная и гибкая, а цветом походила на дымчатый жемчуг; нет, шкурка её отливала кремовым, скорее то был кофе, сильно разбавленный молоком. Нос у неё был чёрный, голова — кофейная, ушки — шоколадные, лапки и хвостик — чёрные, как нос. А глаза синие и несказанно прекрасные. Не фиалковые и не сапфировые, и не цвета морской волны, и не цвета небес — синее всего, что есть на свете, сама синева. Дивное видение так поразило его, что он не мог двинуться с места.
Чары сняла сама кошка — она сделала три шажка вперёд, три шажка назад, распушила хвост и проворковала:
— Ах, добрый вечер! Я знаю, сейчас утро, но мне что за дело!.. Говорю, что хочу… Ну как?
Последние слова все же были вопросом, но очарованный Питер пробормотал не к месту:
— Добрый вечер, мисс…
Кошка подпрыгнула в воздух и сказала:
— Какой смешной!.. Меня зовут Лулу, а для близких я Рыбка. Понимаешь, я очень люблю рыбу, и от меня часто пахнет треской или хеком, или чем ещё… Вот, понюхай сам… — и она подышала ему в мордочку. Рыбой и впрямь запахло, и Питеру это понравилось, быть может — потому, что он всё же стал котом.
— Меня зовут Питер, — сказал он и улыбнулся, но продолжать не смог, ибо Лулу закричала:
— Питер, Питер!.. Есть такие стихи, но я их не помню… Я и сама сочиняю… Слушай-ка!..
Взгляд у неё стал совсем такой, какой бывает у святой на витраже, и она начала:
Ах, рыбка,
рыбка,
рыбка,
рыбка,
РЫБКА!
— Понимаешь, — объяснила она, — у меня все строчки рифмуются. Это бывает очень редко. Мя-а-у! — и она кинулась куда-то, словно погналась за невидимым листиком.
Наигравшись вдоволь, она присела рядом с Питером и спросила:
— Любишь ты чай? А кофе? Я обожаю маслины! В будущий четверг была дивная погода!
Питер растерянно думал, что ответить, но она вскричала:
— Ах, не отвечай! Давай попляшем! Вверх-вниз, вбок, кругом и бе-гом!..
Питер опомниться не успел, как закружился вместе с нею, и прыгал, и бегал, и веселился вовсю, пока Лулу не повалилась на бок и не сказала, сверкая синими глазами:
— Конечно, ты понял, что я — из Сиама. Отец мой король, мать — королева, сестры и братья — принцессы и принцы. Сама я тоже принцесса. Ты польщён? — И снова он не успел даже кивнуть, как она присела и заговорила нараспев, словно читая по книге: — Я не совсем кошка, и не совсем собака, скорее уж я обезьяна, а главное, я — это Я. — После чего небрежно бросила: — Иногда мне повязывают бантик… — И стала прохаживаться взад-вперёд. Наконец она взглянула через плечо и сказала: — Как, идём?
— Куда? — спросил Питер, послушно семеня за ней.
— Ах!.. — воскликнула она и подпрыгнула ещё раз. — Откуда же мне знать? Придём — увидим…
Идти с ней было непросто, хотя и дивно хорошо. То она смеялась, то прыгала, то сигала через ограды, плотно прижав ушки и распушив хвост, то останавливалась, чтобы оплакать свою судьбу. Разбередив Питеру сердце вздохами и жалобами на своё одиночество на чужбине, она дождалась робкой просьбы:
— Лулу, расскажи про Сиам… Тебе будет легче…
— Про Сиам? — мило взвизгнула Лулу, и слез её как не бывало. — Да я в Лондоне родилась! И вся моя семья тоже! Это самое лучшее место в мире! Родословная у нас — длинней хвоста! А у тебя? — Не дождавшись ответа, она шепнула: — Живу я в доме 35. Хозяева мои ужасно богаты… — и снова запрыгала, заплясала, мяукая вовсю и заливаясь хохотом.
Много раз останавливались они, пока не добрались до какой-то лужайки, откуда взору открывался весь Лондон — и улицы, и дома, и шпили, и серебро реки, и тысячи каминных труб, а вдалеке, за серыми рядами домов, зелёные пятна парков и скверов. Одно большое пятно было Риджент-парком, другое — Гайд-парком, третье — Кенсингтонским садом. Ещё дальше всё сливалось в голубую дымку.
— Мы на Хэмстедском лугу! — возвестила удивительная кошка. — Прелестно, да? Я часто прихожу сюда помечтать… — Она упала на траву, закрыла глаза и несколько секунд не говорила ни слова. — Ну вот! Помечтала, и хватит. Куда теперь идём? Ах, нельзя же вечно грустить, надо и развлечься!..
— Поздно уже, — несмело сказал Питер. — Может, вернёмся? Хозяева твои волнуются…
— Ещё бы! — воскликнула она. — С ума сходят! Иначе какое же развлечение?.. Иногда я три дня не прихожу, чтоб их помучить… Ой, слушай, там что-то играют!
Действительно, где-то играла музыка и слышался шум карусели. Они побежали на звуки. «Ах, я никогда не видела аттракционов!..» — восклицала Лулу. Питер их видел ещё мальчиком, но тогда его водили за руку. Совсем другое дело — бегать здесь одному, то есть с такой красавицей!
Лулу сразу кинулась на разноцветные шарики, ударила лапой по самому красивому, алому, и он лопнул с оглушительным треском, а она перепугалась и заметалась на месте, не зная, куда бежать. Рассердилась она почему-то на Питера и стала его ругать за то, что это он порвал шарик, ей назло. Вконец заворожённый, Питер стерпел и это, хотя прежде ничто не ранило его сильнее, чем несправедливый упрёк.
Отвлекло Лулу мороженое — она мгновенно смягчилась, заурчала: «Покор-рми меня мор-роженым…» — и быстро добавила: «Вообще-то я его часто ем, мы ужасно богатые».
Они поднырнули сзади под полу шатра — сперва он, потом она — и принялись подлизывать всё, что падало на пол. Вернее, подлизывала Лулу, а Питер ждал, пока она перепробует и шоколадное, и ванильное, и вишнёвое, и ананасовое, и клубничное, и апельсиновое, и фисташковое, и кофейное, не говоря уж о малиновом, абрикосовом и черносмородиновом. Длилось это долго, и Питер просто видел, как расширяются у Лулу бока.
Если бы он вспомнил про Дженни, он бы удивился, что Лулу не делится с ним, но, как это ни печально, он о Дженни не вспоминал с самого начала прогулки. Лулу тем временем пухла на глазах. Наконец, глубоко вздохнув, она проговорила:
— Ах, больше не могу…
Именно в эту минуту вниз упал кусок прекрасного шоколадного мороженого, но Питер не посмел задержаться и побежал за Лулу. Однако из какой-то палатки послышалось рычание льва, и сиамская красавица свалилась на траву.
— Я боюсь!.. — пролепетала она. — Я лучше засну… Постереги меня.
И заснула, положив обе лапки ему на мордочку. Он терпел, терпел, потом пошевелился было, но она открыла глаза, крикнула: «Я люблю так спать! Мне так мягче!..» — и положила лапки ему на голову, чуть не в уши. Заснул и Питер, но часто просыпался.
Лулу проснулась лишь утром — разбудил их рёв всё того же льва. Теперь Лулу почему-то не испугалась.
— Ты больше не боишься? — спросил её Питер.
— Кого, его? — она фыркнула. — День на день не приходится… Вчера — одно, сегодня — другое, а завтра — ах, завтра занятней всего… Я уста-а-ла… Идём куда-нибудь… Ты что, дождя не любишь?
День был серый, моросил дождик, и Питер честно ответил:
— Знаешь, к мокрому меху всё липнет…
— Очень жаль, — прервала его Лулу. — Люблю дождь. Кошки его не любят, но я — другое дело… Как-то я купалась в Темзе, народ аплодировал. И в дождь у меня глаза ярче.
Они пошли гулять, и уже на улицах их застиг настоящий ливень. Питер промок насквозь, но терпел: глаза у Лулу и впрямь стали ярче, дело того стоило.
К полудню выглянуло солнце. Они в это время пересекали парк и поиграли там немного и двинулись дальше. К закату они достигли ещё какого-то парка. Питер очень устал и проголодался, но Лулу восхищалась природой и всё не могла остановиться перекусить.
Засверкали звёзды, вышел месяц. На Лулу он оказал самое сильное действие: она принялась прыгать и скакать, взлетала на деревья, мелькая кремовой полоской в серебристом свете. Питеру приходилось носиться вместе с ней. Когда он совсем замучился, Лулу закричала:
