игумен Варлаам - Кампан (сборник)
Сверчок думал о том, что в другой раз обязательно будет более осмотрительным и стойким. Тогда, может быть, он услышит музыку и…
* * *Днём возвращалась из школы сестра. Она обедала, доставала свою скрипку и садилась за пюпитр. Открывала ноты, настраивала инструмент. Скоро ей предстояло сдавать выпускные экзамены, и она не теряла ни минуты. Через два часа однообразного пиликанья, от которого, казалось, сам воздух в доме становился скучным, сестра откладывала скрипку и делала перерыв.
– Ничего не хочу! – вздыхала она. – Ничего!.. Всё беспросветно и тоскливо… Уж если ты родился сверчком, то, хоть убейся, ничего в жизни, кроме скрипки, тебе не суждено увидеть. Даже если повезёт и возьмут в оркестр, даже если поедешь на гастроли, – всё равно везде одно и то же: утром репетиция, вечером концерт… И так каждый день! Так всю жизнь!.. Уехать бы, что ли, куда…
Она жаловалась сама себе и не ждала поддержки от брата. Сверчок же был в чём-то согласен с сестрой. Действительно, лучше уж совсем не играть, чем так мучиться. Он был бы согласен полностью, если бы сам мог быть независимым. Но он постоянно думал о скрипке, думал о музыке, болел ею. Он переживал от бесплодности своих потуг услышать в душе музыку и сыграть её во всеуслышание.
Сверчок не замечал, как ему передавалось настроение сестры. Всё в жизни было серым, бессмысленным, безрадостным. В такие минуты он был уверен, что ему никогда не услышать в себе настоящей музыки.
Несостоявшийся скрипач вновь решал бросить всё: скрипку, желание хоть раз сыграть на ней настоящую музыку, саму музыку. Но разве мы выбираем музыку? Это она выбирает нас и, если хочет, звучит, а если не хочет, то звучать её не заставишь. «Впрочем, может быть, что-то мы можем сделать, чтобы она зазвучала?» – думал сверчок.
Он быстро одевался и выходил во двор, начинал яростно орудовать лопатой или колоть дрова. Всё своё недовольство он вкладывал в эту работу. И чем дольше работал, тем меньше оставалось в его сердце места тоске и унынию.
Вымотанный физически, но приободрившийся духом, сверчок возвращался в дом. Во всём теле была усталость, а на душе – покой. Он знал, что такое умиротворение – это предвестие музыки, но сознательно не впускал её. Зазвучавшая в душе музыка потребует выхода, захочется взять скрипку, маленькую ореховую скрипочку… Да только разве сыграть ему сейчас что-либо? Пальцы дрожат от напряжения, руки скованы усталостью… И семья уже дома, скоро будет вечерний чай… Только пищу для досужих разговоров давать… Лучше сдержаться… И музыка не входила в душу сверчка.
* * *За чаем разговаривали все, причём, как правило, одновременно. Бабушка пересказывала новости музыкальной жизни и различные мнения о ней. Мать делилась трудностями своих дневных походов. Сестра, вздыхая, вслух мечтала уехать куда-нибудь. Отец выплескивал переживания прошедшего дня.
– Этот дирижёр – абсолютная бездарность! – возмущался он. – Держать в первых скрипках эту… эту…
Отец жил исключительно заботами оркестра, в котором играл, отдавая ему все силы. Поэтому для семьи уже ничего не оставалось, и дома его всё раздражало. Правда, в оркестре он раздражался ещё больше, но там ему приходилось сдерживаться: там он слыл интеллигентным, уравновешенным сверчком.
– Так дёшево попасться на этот томный взгляд, на это жеманство! – отец распалялся всё больше, ему было необходимо поделиться своей главной обидой: он никак не мог стать первой скрипкой. – Нужно же по талантам партии давать, а не по… гм!.. личным отношениям!..
Отцу все сочувствовали. Но тема взаимоотношений в оркестре была настолько известна, что его слова уже не трогали сердца близких. Это распаляло отца ещё сильнее, и он переключался на домочадцев.
– А ты, бездельник, о чём думаешь? – доходила очередь до сверчка. – Сколько можно сидеть на шее?!
Бабушка принималась защищать сверчка. Говорила, что сегодня у него получилось красиво сыграть.
Отец злился ещё сильнее и ругался ещё громче:
– Ему не скрипку мучить надо!.. Его же выгнали из школы. Куда его без аттестата возьмут!.. Ему о нормальной работе надо подумать…
После упрёков отца внутри у сверчка всё кипело. Конечно, отец имеет право говорить всё, что хочет, независимо от того, правда это или нет. Да ведь внешне всё и выглядит так… Но, с другой стороны, он же не сидит на шее: он трудится целыми днями не покладая рук… Сверчок сердился и на бабушку, за то, что та была свидетелем его очередной неудачи да ещё лукавила, защищая внука.
Все расходились по своим углам, ни у кого, кроме сверчка, никаких претензий друг к другу не было. Сверчок же злился, мысленно перечил отцу, оговаривал бабушку, оправдывал себя. Он винил близких в том, что это из-за них опять не будет в его душе музыки. А ведь она уже подступала…
Ему было очень тяжело от злобы, которая продолжала кипеть в нём, угнетали мысли, что ему никогда не услышать в себе настоящей музыки. Он долго не мог уснуть, пытаясь утешить себя тем, что завтра всё это злобное уйдёт, улетучится, все разойдутся по своим делам, и он, может быть, останется один. О музыке сверчок старался не думать, чтобы ещё больше не расстраиваться.
* * *На следующий день он вновь носил дрова и топил печь. Затем шёл на колодец. Домой воду приносил за один раз, а для бани приходилось потрудиться подольше. Он крутил вороток, шёл с полными вёдрами к бане и вспоминал деда.
«Каждый сверчок, – любил говаривать дед, – должен иметь своё достоинство! Хоть некоторые говорят, что сверчок – существо маленькое и незначительное и потому должен знать свой шесток. Но так думают только слабаки и неудачники. Да, сверчок – существо маленькое и, может быть, даже не очень видное, но зато какое громогласное. Ведь его слышат все!»
Дед работал директором музыкальной школы, руководил обучением подрастающих сверчков. Если бы он был жив, то обязательно сделал бы из внука настоящего скрипача. А сейчас сверчку приходится носить воду, сгибаясь от тяжести, да ещё по вечерам ругань отца выслушивать… Обида от вечерних разговоров давала о себе знать.
– Каждый сверчок – скрипач от природы, – утверждал дед, – великий скрипач! Кто не достигает вершин музыкального искусства, тот просто лентяй и недоучка. Сверчок может научиться всему! В этом его главное достоинство!
Дед любил рассказывать, как он добился всего сам. Во времена его молодости не было музыкальных школ. Он самостоятельно научился играть на скрипке, сочинил несколько мелодий, был организатором музыкальной школы и её бессменным директором.
Сверчку хотелось брать пример со своего выдающегося деда. Он старался убедить себя в том, что должен сам заставить звучать скрипку, должен преодолеть свою нерешительность, доказать всем, что он не неудачник, а настоящий сверчок и настоящий скрипач.
Сверчок решительно подходил к скрипке, снимал её со стены, настраивал. Он уверенно взмахивал смычком, касался струн и… играл всю вещь до конца. Как у него это получалось, он сам не понимал. И что получилось…
– Великолепно! – нахваливала его изумлённая бабушка. – Дедушка очень обрадовался бы за тебя!
– Что с тобой? – фыркала сестра. – Ты же не любишь играть на скрипке!..
– Наконец-то, – говорила далёкая от музыки мать, – прорезался… Иди поешь, будет больше сил играть.
Сверчок ходил довольный собой. Он смотрел на всех свысока, говорил не терпящим возражения тоном, переставал заниматься домашними делами. Даже отец, который шёл по стопам деда, но так и не мог достичь желаемого, не ругал в эти дни сверчка, а, наскоро поужинав, молча утыкался в газету.
Но музыка не звучала в душе сверчка. Он это неожиданно понимал после недолгого упоения своим успехом. Его уверенная игра не была музыкой. Сверчок вдруг осознавал, что эти жёсткие мелодии чужды его природе, навеяны откуда-то извне и направлены на то, чтобы подавить настоящую музыку. Ему становилось страшно. Как же легко, оказывается, впасть в самообман! Можно всю жизнь считать, что исполняешь музыку, а на самом деле быть первым её губителем.
Сверчок чувствовал себя виноватым перед всеми, ведь таким образом он вводил их в заблуждение, невольно обманывал. Стараясь искупить свою вину, он начинал усердно хлопотать по дому, делал дополнительные дела, давно ждавшие своего часа. А скрипку он оставлял, думая, что навсегда, и музыка не звучала в его душе.
* * *Музыка не звучала много дней, и поэтому, когда к сверчку зашёл дружок, он обрадовался. Ведь приход дружка уже не мог помешать музыке.
– Ну что, всё суетишься? – изрёк гость, глядя на хлопочущего сверчка. – Всё суета сует… разве не знаешь? Весь вопрос в том, ради чего суетиться!.. А ты, кроме печки, так ничего в своей жизни и не увидишь.
