Бираго Диоп - Сказки Амаду Кумба
— Сотина! (Вот теперь конец!) — сказала лань, выпрыгнув из котелка, и убежала в бруссу.
* * *Вскоре вся брусса узнала о печальной судьбе охотника от Тиуая-попугая, а ему это рассказала Голо-обезьяна, которая чаще других посещала деревни и поля людей. Так прославилась М’Биль-лань, и вот однажды все звери пришли к ней с жалобой на охотника Н’Дьюмана — они хотели избавиться и от него тоже.
— Ты одна можешь возвратить нам мирные счастливые дни, — сказал Ниэй-слон, царь с длинным носом и маленькими глазками.
— Ты одна можешь вернуть нам покой, избавить нас от Н’Дьюмана, — сказала проворная и лживая Сег-пантера, чья шкура так же запятнана и нечиста, как ее сердце.
— Ты одна можешь вернуть мирную тишину бруссе и лесам и освободить всех от страха, который подстерегает нас у подножия каждого дерева, за каждым кустиком, — сказала коварная Буки-гиена с отвислым задом и всегда согнутой спиной.
И все говорили то же самое: и красноглазый Гаинделев, позаимствовавший у песка окраску своей шкуры, — прежде это ему было нужно, чтобы незаметно подкрадываться к добыче, а ныне — чтобы прятаться от охотника Н’Дьюмана; и Лёк-заяц, привязавший свои шлепанцы к шее — ведь так быстрее удирать; и Тиль-шакал, который на бегу мечется вправо и влево, чтоб уклониться от пули. Все они пришли к М’Биль-лани с просьбой избавить их от Н’Дьюмана и собак Н’Дьюмана. М’Биль обещала погубить охотника.
Однако мудрость свою, как ни была она велика, лань обрела слишком недавно. М’Биль знала, что земля очень стара, что деревья растут на ней давным-давно, а трава — с тех пор, как создан мир, но она не подозревала, что союз, который заключили между собой земля и деревья, трава и предки Н’Дьюмана, так же древен, как род людской.
Лани было хорошо известно, что Катч-собаке тоже ведомо многое, ибо она получила свою мудрость от Луны. Но М’Биль не знала, что союз, связывающий Катч с родом Н’Дьюмана, заключен еще в те времена, когда собака впервые проникла в жилище человека, чтобы изгнать из него злых духов.
Н’Дьюман, отец Н’Дьюмана, отец его отца и все предки, начиная с родоначальника, никогда не забывали напоить землю, корни деревьев и траву горячей кровью первого животного, убитого ими в полнолуние. Поэтому Земля, Деревья и Трава не прятали зверя от их выстрелов. Первый охотник и все его потомки, дед Н’Дьюмана, его отец и сам Н’Дьюман отдавали своим собакам первое животное, убитое в новолуние, а собаки за это выслеживали и загоняли для них добычу. Увидев зверя, Н’Дьюман прицеливался, и дуло его ружья, вытянутое, как указательный палец, направляло пулю точно в цель; пуля настигала животное, как верный гонец, который не мешкает в дороге, не забывает о своем деле и всегда прибывает в назначенное место.
Обитатели леса и саванны не помнили, чтобы хоть один из их собратьев, выслеженных собаками Н’Дьюмана, ушел от предназначенной ему пули.
Собаки Н’Дьюмана, рожденные в его доме, получили от отца охотника клички Ворма (Верность), Вор-ма (Измена), Дигг (Обещание) и Диг (Ограда). Отец Н’Дьюмана полагал, что в этих словах заключена вся мудрость, необходимая человеку для того, чтобы он не знал в жизни разочарований. Потому что, говорил он, Ворма и Вор-ма — одно и то же, ведь Верность и Измена всегда идут рядом. Если бы Верность продолжалась вечно, рыба никогда не сварилась бы в воде, которая знает ее с рождения и сама ее растила. Отец Н’Дьюмана говорил также, что обещанием удобно прикрываться, но от холода оно не спасает. И еще он говорил, что, сколько ни огораживай поле, оно не станет ни больше, ни меньше, и два серпа одинаковой длины не всегда могут наполнить просом два одинаковых амбара, Он наверняка подразумевал под этим, что охотник охотнику рознь, а этого, возможно, как раз и не знала М’Биль-лань, несмотря на всю свою ученость.
Отец Н’Дьюмана говорил и много других мудрых вещей, да его сын, видно, позабыл отцовские слова в тот день, когда на пороге его дома, распевая и танцуя под звуки там-тама, появилась веселая толпа молодых женщин, одна красивее другой.
* * *М’Биль думала целый месяц и наконец придумала верное (как ей казалось) средство погубить Н’Дьюмана и его собак. Она послала Голо-обезьяну и Тиуая-попугая собрать все население бруссы.
— Мы обратимся в женщин, — сказала она зверям, — и отправимся в гости к Н’Дьюману-охотнику.
Так и сделали…
Салям-алейкум, Н’Дьюман!
Мир тебе и твоей семье!
Гостей дорогих прими,
Как следует их угости…
Танцуя, играя на там-таме, распевая, шумная толпа женщин вошла вслед за Н’Дьюманом в его дом. На всех были невиданно красивые бубу и повязки, дорогие украшения,
Салям-алейкум, Н’Дьюман!
Мир тебе и твоей семье!
Одна за другой они преклонили колена перед охотником, а там-тамы гудели, и руки отбивали такт:
Гостей дорогих прими,
Как следует их угости…
Н’Дьюман не мог решить, какая из женщин всех красивее, на какой остановить взгляд.
Наконец там-тамы смолкли. Гостьи уселись и принялись рассказывать о своем путешествии и о цели своего визита, а в это время во дворе резали быков и баранов и песты толкли просо в чревах больших ступ.
— Мы идем издалека, — сказала высокая полная женщина с очень темной кожей.
— Но даже до наших дальних краев дошла твоя слала, о Н’Дьюман, царь среди охотников, — промолвила другая, маленького роста, со светлой кожей и тонкой шейкой.
Их голоса нежили и ласкали, и Н’Дьюман был до того восхищен, что не слышал, как его в третий раз окликает малыш, посланный старой матерью охотника.
— Н’Дьюман, — сказала ему мать, когда он пришел на ее зов, — меня все это пугает. Посмотри на ту толстую женщину с такой темной кожей и таким большим носом, — разве она не напоминает тебе Ниэя-слона?
— Откуда у тебя такие мысли, мать? — засмеялся Н’Дьюман.
— Или посмотри вон на ту, маленькую, посветлее, с длинной тонкой шеей — ведь она вылитая М’Биль-лань!
— Ну подумай, мать, что ты говоришь?
— Н’Дьюман, сынок, остерегайся их! — промолвила старая мать, и охотник вернулся к веселой, шумной компании гостей.
Когда внесли калебасы, полные кус-куса, в котором плавали самые отборные куски сочного мяса, молодые женщины надули губы.
— Право, нам совсем не хочется есть, — сказала одна.
Другая объяснила:
— Мы уже сыты по горло говядиной, бараниной и козлятиной. Признаться, мы ожидали чего-нибудь нового от величайшего из охотников.
Задетый за живое, Н’Дьюман спросил:
— Но чего же вам хотелось бы? Только скажите, и я тотчас все достану. Хотите отведать мяса лари? Или антилопы? Хотите кабана? Гиппопотама?
— Нет! Нет! — воскликнули женщины хором, а некоторые из них задрожали.
— Нам очень, очень хотелось бы попробовать мяса собаки, — сказала светлокожая гостья.
Не слушая уговоров матери, Н’Дьюман приказал убить своих собак. Собак зарезали.
— Ну, тогда ты хотя бы собери все косточки до одной и принеси их мне, как только твои гостьи поедят, — сказала мать.
Юным красавицам подали кус-кус с собачьим мясом, и они в восторге стали превозносить гостеприимство великого охотника и снова расточать ему похвалы. А рабы и дети, которые прислуживали им за едой, подобрали все косточки и принесли их матери Н’Дьюмана. Та положила кости в четыре больших сосуда, куда раньше слила кровь убитых собак.
— Ну, уже поздно, пора нам в путь, — сказала маленькая женщина со светлой кожей, которая, как решил наконец Н’Дьюман, была милее всех. К тому же, несмотря на ее маленький рост, все остальные ей повиновались и слушали ее с таким почтением, как будто она была их царицей.
— Да, да, Н’Дьюман, мы уходим, — повторили за ней другие женщины.
— Как, вы нас уже покидаете? — спросил огорченный охотник, не спуская глаз с маленькой светлокожей женщины.
— Ну что ж, проводи нас, побудешь с нами еще немного, — ответила та.
Охотник пошел сказать матери, что он проводит женщин, которые уже уходят домой.
— Захвати ружье, — посоветовала старуха.
Но гостьи ужасно возмутились, завидев Н’Дьюмана с ружьем.
— Зачем тебе ружье, раз ты идешь с женщинами?
II Н’Дьюман оставил ружье, рожок с порохом и мешочек с пулями.
— Возьми хотя бы лук, — сказала мать.
Но женщины еще больше рассердились, когда Н’Дьюман вышел с луком на плече.
— Видно, ты в нашем обществе ждешь больших неприятностей, если снаряжаешься словно на войну!
И он вернулся в дом, чтобы оставить там лук и стрелы.
Тогда мать сказала, протянув ему три кокосовых ореха:
— Возьми их. Когда будешь в опасности, брось орехи на землю и призови меня.
И шумная ватага, окружив Н’Дьюмана, тронулась в путь.
