Кристоф Хайн - Дикая лошадь под печкой
Якоб Борг спал. И снилось ему, что он гуляет за руку с девочкой, которая только для него читала на празднике одно стихотворение. Очень длинное стихотворение.
Якоб закончил свой рассказ. Мы долго сидели рядом молча.
Я думал про знакомую, которая всё не писала мне писем. Якоб, возможно, про Катю. Из леса выглянула косуля, прошла вдоль опушки, посмотрела на нас. Потом понюхала воздух и большими прыжками скрылась в лесу.
— Твоя Непобедимая Крепость — прямо как наблюдательная вышка, — сказал я. — Отсюда здорово следить за животными.
— Ага, — согласился Якоб, — они иногда выходят к дереву совсем близко. Даже, бывает, слишком.
— Как это? — не понял я.
— В прошлом году эту Непобедимую Крепость захватили муравьи, — объяснил Якоб. — Я два месяца не мог сюда залезать.
— А… Неприятно, что и говорить.
— С муравьями ведь бороться трудно, — сказал он.
Помолчали опять. Наконец я спросил:
— Может, расскажешь ещё?..
— Нет, быстро ответил он.
— Что, я тебе уже мешаю?
Якоб кивнул.
Я попрощался с ним и спустился по верёвочной лестнице на землю. Оттуда я ещё раз взглянул на Якоба.
Он тоже серьёзно на меня посмотрел и сказал:
— А ты мне нравишься.
— Что ж, рад, если так, — ответил я. — А можно узнать, почему?
— Потому что ты заметил, что мешаешь, и сразу ушёл, — объяснил Якоб. — Взрослые обычно не замечают, когда они мешают детям. Они даже не представляют, как часто это бывает.
— Тоже верно, — согласился я. — Буду иметь в виду. До свидания. И надеюсь, до скорого.
Я ушёл, а Якоб Борг остался на Непобедимой Крепости. Мне было, конечно, очень интересно, что же у него там за дела, только мешать ему было нельзя.
4
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
Прошла неделя-другая, и мы снова встретились с Якобом Боргом. В тот день я встал рано, Погода была хорошая, и я пошёл на Коровий луг (это за Блаберской рощей) поискать шампиньонов.
Искал, искал целый час и, представьте себе, нашёл. Только не грибы, а Якоба Борга. Он сидел на ограде выгона и смотрел, как щиплют траву две коровы и гнедая лошадка.
— Куда ты идёшь? — спросил он.
— Так, гуляю, — ответил я.
— А корзина зачем?
— Корзина? — смутился я. — На всякий случай. Мало ли что?
— Это правильно, — одобрил Якоб. — Вдруг попадутся случайно грибы, а ты без корзины. Досадно.
— Зачем мне грибы? — соврал я. Но почувствовал, что краснею, и поскорей перевёл разговор: —Как солнце сегодня печёт!
Я сел рядом с Якобом на жердь ограды. Мы немного помолчали, глядя на лошадь и на коров. Потом я спросил:
— Ну, как, сегодня расскажешь мне что-нибудь?
Якоб посмотрел на меня задумчиво:
— Если хочешь, могу рассказать тебе одну очень странную историю. Только не знаю, поймёшь ли ты. Она вообще-то не для взрослых. Взрослым, мне кажется, просто её не понять.
— Посмотрим, — сказал я и устроился поудобнее на жёсткой перекладине. А Якоб начал рассказ —
Как Катенька нашла себе подругу Юлю и как она стала получать самые удивительные в мире письма
Год назад у Катеньки появился дневник. Это был подарок Якоба Борга, и Катенька им очень гордилась. Дневник был в красном кожаном переплёте, он закрывался на маленький ключик. Катенька повесила ключ на цепочку и носила всё время на шее. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь без спросу читал, что она там пишет. Ведь дневник — это только для себя. Туда записываешь разные мечты и мысли и что с тобой случилось за день хорошего и плохого.
Катенька писала в дневнике про Якоба Борга и Принца Понарошку, про Маленькое Орлиное Перо и всех друзей. А больше всего, конечно, про лошадей. Она ведь их так любила и так мечтала о собственной лошадке.
Во-первых, когда записываешь, потом лучше всё помнишь. А во-вторых, это как-то помогает. Иной раз загрустишь, прямо весь день чуть не плачешь. А возьмёшь дневник, напишешь про свои огорчения — и как будто полегчало. Даже не поймёшь почему, но правда, становилось веселей на душе.
И как это она жила раньше без своего дневника? Он стал для Катеньки, можно сказать, задушевной подругой. Такой, с которой можно поделиться всем, что у тебя на душе, и она всё поймёт, и смеяться над тобой не будет. И звать её к себе не надо, она и так всегда рядом.
Катенька даже обращалась к дневнику, словно к знакомой девочке: «Дорогая Юля!» На самом деле она никакой Юли не знала. Ей просто нравилось это имя. И не обращаться дневнику: «Дорогой дневник». Смешно даже. Пусть никакой Юли на самом деле не существовало, но можно же было вообразить, будто она есть.
Вот однажды вечером Катенька села за стол, погрызла кончик карандаша и стала писать:
«Дорогая Юля!
Сегодня утром я гуляла с мальчишками. Панадель без конца рассказывал свои истории, по-моему, сплошные выдумки. Боюсь, он вообще любит приврать. Меня это беспокоит.
У Якоба и Маленького Орлиного Пера на уме одно баловство. Недавно они опять стали бороться и упали в грязную лужу.
Ах, Юля, по-моему, девчонкам трудней, чем мальчишкам. У мальчишек никаких забот, им бы только дёргать других за косички. Или делать какие-нибудь открытия. А на кого они бывают похожи, когда перепачкаются, им всё равно. Девчонкам надо всё время следить за собой, у них полно дел.
Вообще иногда мне хотелось бы быть мальчишкой. Сразу стало бы проще. Как ты считаешь?
После обеда я занималась музыкой с Принцем Понарошку. У него большие способности. Настоящий артист. Когда он сидит за пианино, у него такой мечтательный вид. Интересно, о чём он в это время думает? Только не вообрази, будто я в него влюблена. Это всё глупости.
Уже пора ложиться. С сердечным приветом
твоя Катенька».
А на другой вечер она снова села писать:
«Милая, милая Юля!
Сегодня среда, и я, как всегда по средам, сходила на выгон. Я взяла с собой несколько кусочков сахару, и Лиза — так зовут одну лошадку — сразу подскакала ко мне. Я её гладила, а она долго-долго на меня смотрела. По-моему, она любит меня.
Честное слово, она охотней жила бы у меня, чем у крестьянина. Он всё заставляет её работать, возить тяжёлые телеги. А будь Лиза моя, я бы её баловала. Мне кажется, лошадка это чувствует. Я с ней разговариваю, а она смотрит на меня умным-преумным взглядом. По-моему, лошади вообще понимают больше, чем мы думаем.
Крестьянин говорит, у Лизы скоро будет жеребёночек. Ах, Юля, как мне хотелось бы жеребёночка! Я сказала Лизе, пусть принесёт жеребёнка мне. Она мне лизнула руку и посмотрела в глаза так серьёзно. Не знаю, поняла ли она меня.
Тысяча приветов.
Твоя Катенька».
В следующий раз Катенька раскрыла дневник, чувствуя себя совершенно несчастной:
«Милая, милая Юля!
Крестьянин хочет продать жеребёночка, он сегодня сказал мне про это. Он подержит его у себя, пока тот ещё будет сосать молоко у матери, а потом продаст.
Я спросила, дорого ли он просит за жеребёночка. Крестьянин засмеялся. Он сказал, что уже договорился продать его пекарю. У пекаря много денег. И дочка есть.
Я эту девчонку знаю. Толстая, глупая, а главное, ябеда. И вот у неё теперь будет лошадь.
Лошадь, которая должна быть моей.
Ну скажи, разве это справедливо, когда у одних есть всё, что угодно, а другие могут об этом только мечтать?
Я советовалась с мальчиками. Они говорят: тут ничего не поделаешь. Столько денег, сколько просит за жеребёнка крестьянин, нам не набрать. И почему это жеребёнок, который даже ещё не родился, так дорого стоит?
Бродяга, правда, сказал, что можно раздобыть волшебный прутик и поискать золото. Но где этот волшебный прутик раздобывают, он сам не имеет понятия.
Ах, Юля, в каком я отчаянье! Побить, что ли, эту толстую ябеду, чтоб не забирала моего жеребёночка?
Прости за кляксу, это слеза капнула.
Твоя Катенька, которой так грустно».
На другой день Якоб Борг, вернувшись из школы, передал Катеньке конверт.
— Тебе, Катенька, письмо.
— Мне? Письмо?
— Да. Во всяком случае, имя на конверте твоё.
Катенька удивилась. Она не представляла, кто ей мог написать.
Открыла конверт, достала листок розовой почтовой бумаги, украшенный голубыми фиалками.
