Сергей Абрамов - Сказки
Дом ослеп.
— Не хотел бы я проснуться в собственной постели, — философски заметил Павлик.
— О своих подумал?
— О деде.
— Да-а уж… — неопределенно протянул Коновалов.
— Страшновато, тезка?
— Малость есть.
— А деду — вдесятеро будет. Он ведь не знает.
— Что же делать?
— Вопрос.
— Нам всем надо было быть там…
— Кроме меня, — грустно сказал Коновалов. — У меня бояться некому…
Алевтина Олеговна закрыла окна химического кабинета, в последний раз оглядела его. Все чисто, пробирки, реторты, колбы вымыты, реактивы на своих местах, газ отключен, вода перекрыта. Можно уходить.
Тумана в кабинете совсем не было. Отводные резиновые трубки вывели его за окна — весь, без остатка.
Алевтина Олеговна заперла кабинет, спустилась по лестнице, повесила ключ на положенный ему гвоздик в шкафчике над сладко спящей сторожихой. Сторожиха почмокала во сне губами, улыбнулась чему-то. Через час она проснется, дозором пройдет по этажам, сдаст сменщице ночное дежурство и уедет домой — в другой район необъятной столицы. Там, конечно, тоже есть свои школы, а в них — Алевтина Олеговна усмехнулась — свои Алевтины Олеговны. Интересно: что они сегодня ночью
делали?..
Алевтина Олеговна вышла во двор. Он был пуст, ночные строители куда-то подевались, но стена стояла по-прежнему — высокая, могучая, угрюмая, на редкость диссонирующая с солнечным утром, с весенним ветерком, с сочнозелеными майскими кронами дворовых деревьев.
Тумана не было и во дворе. Он, похоже, целиком всосался в дом, в квартиры. А сам дом выглядел жутковато: ослепший, без привычных глазу рядов окон, вместо них — неровные куски тумана, словно приклеенные к оконным рамам и стеклам.
По двору навстречу Алевтине Олеговне неторопливо шли старик пенсионер Коновалов и знакомый молодой человек, оба выглядели, как утверждают борзые журналисты, усталыми, но довольными.
— Спасибо, Алевтина Олеговна, — сказал молодой человек. — Вы и вправду мастер. Туман вышел на славу.
— На чью славу? — невесело пошутила Алевтина Олеговна.
Она думала о муже, который еще спит и к которому теперь не пробраться — как в недавнем дурацком сне. Но выходит, что не таком уж и дурацком…
— О славе завтра подумаем, — вмешался Коновалов. — А сейчас домой надо, баиньки.
— Какие баиньки? Вставать пора… — констатировала Алевтина Олеговна.
Часы на школе отмерили половину седьмого.
— То-то и оно, — непонятно согласился Коновалов.
А молодой человек подтвердил:
— Вы правы, Алевтина Олеговна, самое время вставать.
И Алевтина Олеговна почувствовала вдруг, как неведомая сила подхватывает ее, поднимает над землей, закручивает, швыряет невесть куда — в туман, в неизвестность, в кромешную темноту.
Зазвонил будильник, и Алевтина Олеговна с трудом открыла глаза. Первая мысль была до зевоты банально” где я? Но и банальные мысли имеют полное право на существование, без них в нашем повседневном житье-бытье не обойтись. В самом деле: секунду назад стояла во дворе перед стеной, а сейчас — это Алевтина Олеговна мгновенно определила! — лежит в собственной постели, причем не в костюме и туфлях, а в ночной рубашке и босиком.
Подумала: неужто опять сон?
Но нет, не сон: слишком хорошо, слишком четко помнилась ей пролетевшая ночь. И как долго ждала пяти утра, и как торопливо шла по двору, как лавировала между сновавшими туда-сюда жильцами, которые дружно возводили стену, и сама стена ясно помнилась, и гулкая пустота школьного здания, и сизый дым, вырывающийся из окна из толстых резиновых трубок…
Но почему ничего не видно?
Туман, созданный химическим опытом Алевтины Олеговны, по-хозяйски обосновался в ее квартире. Он был густым и на глаз плотным — как черный кисель, но движений отнюдь не сковывал. Да и дышалось легко. Алевтина Олеговна встала и, вытянув вперед руки, пошла по комнате — ощупью, как слепая. Наткнулась на что-то, ударилась коленкой — больно. Сдержала стон, опустила руку — точно, туалетный столик. Надо левей… Двинулась вперед, нащупала спинку кровати, вцепилась в нее, как в спасительный ориентир — сейчас по нему до спящего мужа доберется. Еще шаг, еще… Алевтина Олеговна уперлась руками во что-то холодное, массивное, неподвижное. И опустила в бессилье руки, прижалась лбом к этому холодному, пахнущему улицей, пылью, цементом — чужому.
Ничего не было сном. Кирпичная стена наглухо отделила ее от мужа, перерезала комнату, надвое разделив кровать.
Павлик проснулся сразу — будто и не спал вовсе. И сразу сообразил: конечно, не спал! Все это не более чем хитрый трюк хитрого парня в белой куртке. Или не его, нет! Когда тот с Павликом впервые беседовал, когда они ушли на набережную, подальше от чужих глаз и ушей, когда парень поведал ему план, Павлик особенно не удивлялся. Просто сказал:
— Ну, допустим, все будет именно так. Но для этого нужен как минимум один профессиональный волшебник. — Вроде бы он так элегантно шутил, а вроде бы всерьез прощупывал загадочного парня.
А тот с ходу ответил:
— Волшебник есть.
Тоже не поймешь, хохмил или взаправду?..
— Ты, что ли? — спросил Павлик.
— Почему бы и нет? — вопросом на вопрос.
— Давно практикуешь?
— Может, день, а может, всю жизнь.
— Как понять, маэстро?
— Так и понимай, — отрезал парень. Не сжалился над Павликом, пояснил темновато: — В каждом из нас спит волшебник, крепко спит, мы о нем и не подозреваем. Но если его разбудить… — Не договорил, не пожелал.
Но Павлик не отставал:
— Кто ж его разбудил, интересно?
— «Время. События. Люди». Слыхал про такую телепередачу? — Парень засмеялся, легонько хлопнул Павлика по спине: — Ох и любопытен же ты, отрок…
— Я серьезно, — упрямо настаивал Павлик.
— Ия серьезно. — Парень и впрямь посерьезнел. — Ты вдумайся, вдумайся! Время… События… Люди… И не захочешь, а заставят.
— Слушай, а ты сам откуда? — жалобно спросил Павлик, отчетливо понимая, что ничего больше от парня не вытянешь.
— Отовсюду, — коротко сказал парень. — Привет. Закончили интервью.
— Последний вопрос, — взмолился Павлик. — Почему именно ты?
— Почему я? — удивился парень. — С чего ты взял? Не только я. Нас много.
— Кого «нас»?
— Ты после школы, случаем, не на юрфак собрался? — ехидно поинтересовался парень. — Прямо следователь… Ну, все, я пошел.
— Секунду, — быстро сказал Павлик. — Звать тебя как?
— Звать?.. — Парень притормозил. — По-разі ому. Николай. Михаил. Семен. Владимир. Александр… Любое имя. Павел, например.
— Павел?
— А чем плохо? Тебя ж так зовут…
— Я не олшебник.
— А вот это бабушка надвое сказала, — засмеялся парень и свернул во двор.
Надоел ему допрос.
В свое время, если читатель помнит, автор скрыл этот разговор, сославшись на «первое прави, о разведчика», помянутое или придуманное парнем. Спрашивается: почему? Вот вам к месту еще одно «правило»: всякая информация полезна лишь в том случае, если приходит вовремя. Момент, считает автор, наступил.
Туман в комнате висел — вытянутой руки не увидать. Молодец Алевтина, отметил про себя Павлик, толково сработала. «Что за прихоти судьбы? — размышлял он. — В школе Алевтину считали мымрой и сухарем, прозвали «химозой», на уроках сачковали, а она, оказывается, из наших…»
Павлик верил всему, что рассказал парень. И в самом деле, стоило Павлику пожалеть, что они с дедом оказались по разные стороны стены, как нате вам, пожалуйста: он — здесь, в своей кровати, а дед дрыхнет в соседней комнате, ни о чем не подозревая. И плохо, что не подозревая: сердце у деда, как говорится, не камень, слабенькое сердчишко, изношенное, как бы он ни хорохорился, ни играл в спортсмена. Проснется старик — не дай бог, инфаркт хватит…
Павлик встал и отправился к деду в комнату.
Легко сказать «отправился». Путешествовать в тумане — дело хитрое, даже если знаешь маршрут назубок. Но туман прихотливо изменил все маршруты, смазал привычные расстояния, перемешал предметы. На пути неожиданно вырастали то сдвинутый кем-то стул, то острый косяк двери, то сама дверь, почему-то шаловливо гуляющая на петлях, то книжный стеллаж в коридоре, невесть как увеличившийся в размерах. Короче, до кабинета деда Павлик добрался, имея следующие нежелательные трофеи: шишку на лбу — раз, ссадину на руке — два, синяк на коленке — три. Или что-то вроде — в тумане не разглядишь.
Сразу за стеллажом коридор сворачивал направо — к дедовским владениям. Павлик уверенно туда последовал и вдруг с ходу уперся во что-то холодное и неподвижное. Прижал к этому «что-то» сразу вспотевшие ладони, бессмысленно напряг руки, пытаясь сдвинуть, столкнуть, сломать препятствие. Куда там! Стену на совесть строили, сам Павлик строил — в три кирпичика, один к одному.
