Сергей Асанов - Тринадцать
Обзор книги Сергей Асанов - Тринадцать
Сергей Асанов
ТРИНАДЦАТЬ
Пролог
Ближе к полуночи привезли новую партию. Фургон лениво перекатился через песчаный холм, едва не завалившись на бок, снова вырулил на проселок, проехал немного, выплевывая из-под резиновых копыт ошметки грязи и куски льда, и остановился в пяти метрах от оврага. Сердито фыркнув напоследок, словно недовольная возложенной на нее миссией, машина затихла.
— Дурень, выключи фары, ослепнуть можно! — крикнул командир расстрельной бригады, махнув рукой водителю. Тот не послушался. — Выруби, говорю, или вместе с пассажирами пойдешь!
Эта угроза подействовала. Свет погас.
— Вот так-то. — Командир сплюнул кожурой от семечек и обошел фургон сзади. Солдаты в это время торопливо открывали двери.
Офицер заглянул внутрь, посветил фонариком, оглядел людей, сидящих внутри. В него, словно призраки, из полумрака вперились испуганными глазами несколько доходяг, которых то ли выдернули прямо из теплой супружеской постели, то ли долго пытали — настолько они были нелепы в этом холодном и величественном ноябрьском лесу.
— Так, троцкисты-утописты, выгружайся по одному.
В фургоне находилось человек восемь — десять. Одни мужчины. И никто из них не сдвинулся с места.
— Кому особое приглашение требуется, говори, не стесняйся, рассмотрим, — предложил офицер, продолжая грызть семечки. — Можно и под ручки взять, мы не гордые.
Доходяги в фургоне зашевелились, но никто, очевидно, не хотел спрыгивать на землю первым.
Офицер не выдержал:
— Так! По одному из машины — бегом!!!
Для убедительности он вынул из кобуры наган. Как ни странно, этот аргумент сработал. Люди стали спрыгивать на землю.
— Молодцы, — заключил чекист, успокаиваясь. — А то, понимашь, как девушки на выданье…
Через пару минут все невольные пассажиры автозака стояли на мерзлой земле, кутаясь в свои рубища. Среди них были двое стариков лет семидесяти, трое мужчин помладше вполне интеллигентного вида, а остальные смахивали на простых советских работяг. Таковыми они, собственно, и являлись, и этот факт буквально задел за живое большого начальника расстрельной бригады.
— Ну, с этими-то понятно, — кивнул он на интеллигентов, — а вы-то, гегемоны сраные, каким чертом здесь оказались?
Диалог явно не клеился. Мужчины молча смотрели на землю, и на их лицах, освещаемых теперь фонарем чекиста, даже слабые отблески надежды уже не прочитывались. Они прошли все семь кругов ада, прежде чем попасть сюда, на заброшенный золотой прииск, и пути обратно уже не было.
— Руки за спину, — приказал офицер, — повернулись направо. Грищук, командуй дальше.
Под прицелом десятка винтовок и под зычные команды мелкого суетливого лейтенантика колонна обреченных направилась к краю оврага.
Командир смотрел в спины людей с презрением. Причем презирал он их не за измену Родине, которую должен был любить всем сердцем (где-то в подземельях души он такую Родину видел в гробу, в белых сапожках с бахромой), а за то, что вынужден мерзнуть ночью здесь, на далекой окраине, и слушать предсмертные стоны этих кретинов, оказавшихся не в том месте и не в то время.
Сам он никогда не стрелял и наган вынимал из кобуры только для острастки. Он понимал, что кому-нибудь из его подчиненных однажды придет в голову сообщить об этом куда следует, и тогда в один прекрасный день (скорее, ночь) он сам может встать на краю оврага с руками за спиной. Наверно, так и случится рано или поздно. Но, черт возьми, он не мог поднять пистолет! Стрелять ночью в лесу в затылок безоружному и бог знает в чем обвиненному человеку, который еще вчера, может быть, ходил по одной улице с тобой и плевал на ту же мостовую, — это вам не фашистские эшелоны под откос пускать. Это какая-то абсолютная и необъяснимая глупость, дурацкий сон на похмельную голову!
Поэтому единственное, что он мог себе позволить в предложенных обстоятельствах, — это лениво грызть семечки и молоть языком, прикидываясь потомственным истребителем космополитов. Авось проканает.
Подбежал лейтенант Грищук.
— Приговор зачитывать? — спросил он, пританцовывая и перетирая замерзшие ладони.
— Ты знаешь их приговор?
— Ну… кхм, нет.
— Тогда какого лешего?! Иди и работай!
Когда непонятливый лейтенантик, все так же припрыгивая, отошел к остальным, офицер достал папиросу и закурил. Быстрей бы все это закончилось, подумал он, поднимая воротник куртки. Чертов лес, чертова осень, чертова работа! Особенно гадостный привкус во рту вызывал этот тупой белобрысый юноша, суетившийся так, словно сдает экзамен на разряд в слесарной мастерской в присутствии своих старших товарищей. Сейчас он, чуть не повизгивая от удовольствия, расставляет людей на краю оврага, а минуты через две-три, вальяжно отойдя на несколько шагов, оглядит композицию, словно художник-пейзажист, взмахнет рукой и насладится процессом, как будто бабе своей засадит. Вот же гнида!
Мысленно желая, чтобы все скорее закончилось, офицер, вероятно, имел в виду не только эту конкретную партию бедолаг — он думал о чем-то большем…
— Стоять, сука, стрелять буду!!! — разрезал вдруг тишину ночного леса чей-то вопль. Офицер вздрогнул, выронив изо рта папироску.
Один из приговоренных к расстрелу интеллигентов совершил отчаянный поступок. Он побежал — рванул вправо от оврага прямо в темноту леса, растолкав товарищей по несчастью, понимая, что у него все равно нет никаких шансов. Свободная птица, предпочитавшая быть подстреленной в полете… или просто придурок, у которого сдали нервы.
Офицер автоматически схватился за наган. Черт возьми, он же должен стрелять!..
— Стой, сучонок!!! — снова прокричал лейтенантик. Было видно, что он растерян, поскольку с такой наглостью ему сталкиваться еще не приходилось. Он бросил полный отчаяния взгляд на офицера.
— Командуй, баран! — крикнул тот.
Лейтенант сразу успокоился. Старший товарищ, слесарь самого высшего разряда, вложил в его руки молоток и зубило и дал добро на выбивание рельефа Венеры Милосской.
— Огонь!!! — взвизгнул салага.
Тут же из десятка вскинутых стволов под оглушительный грохот вырвались смертоносные огни. Сбитый с ног беглец рухнул в кусты. Офицер зажмурился.
Несколько секунд стояла звенящая тишина. Никто не двинулся с места. Офицер открыл глаза и обнаружил, что вопреки его ожиданиям остальные жертвы не стали в ужасе разбегаться. Они были парализованы окончательно, и командир даже не хотел вглядываться в их лица.
Они и так уже снятся ему ночами…
— Грищук, мать твою за ногу, заканчивай быстрее! — бросил он и пошел к автомобилю.
Часть первая
МУРАВЕЙНИК ЖИВЕТ…
Абитуриент по имени Василий и с забавной столярно-плотницкой фамилией Дрель звезд с неба не хватал. Он рвался в университет не для того, чтобы откосить от армии, поскольку белый билет у него давно был на руках ввиду отсутствия в числе предков сколько-нибудь психически здоровых особей. Он также не стремился стать высокооплачиваемым специалистом в области юриспруденции или экономики, поскольку и то и другое вызывало у него нестерпимую зевоту. На вопрос «Зачем тебе университет?» Василий пожимал плечами и неуверенно выдавливал: «Ну, как-то… не в ПТУ же идти?» Выбор пал на исторический факультет педагогического университета.
Практически сразу же выяснилось, что при отсутствии вменяемых результатов тестов и без обильных подношений приемным комиссиям поступить на бюджетной основе будет трудновато. Поэтому для начала Вася нанял репетитора-историка, который имел весьма приличную репутацию на факультете. Вернее, наняли родители, пообещав отпрыску за надлежащее рвение помочь деньгами непосредственно при поступлении.
Вот уже второй месяц молодой историк Михаил Поречников пару раз в неделю приходил домой к Василию Дрелю и разжевывал ему премудрости своей науки. С августа по октябрь они успели обсосать особенности правления Ивана Грозного, Смутное время, перегибы на местах во время Петровских реформ и вплотную приблизились к просвещенному абсолютизму. Миша успел познакомиться с родителями этого недоросля — вечно занятыми, а потому вполне обеспеченными людьми, готовыми потратить энное количество денег, чтобы их чадо не болталось по кабакам. Он также смог удостовериться в тщетности попыток увлечь парня непосредственно историей, при этом экстрасенсу Михаилу дико мешало то обстоятельство, что он мог видеть больше, чем все остальные граждане, и чувствовать то, чего не чувствовали другие.
Сегодня перед занятием ему пришлось долго выслушивать стенания Василия на следующую тему: «Почему бездарности в этой жизни пробиваются сами, без всякого мыла пролезая в любые щели, а мне приходится тратить деньги на репетиторов при отсутствии всяческих гарантий? Почему такая несправедливость? Где поддержка молодых талантливых ребят?!» Миша пропускал его слова мимо ушей, а вместо этого в очередной раз перечитывал то, что пряталось в нехитрой Васькиной голове.
