Никольская Олеговна - Про Бабаку Косточкину-2
— А за выкуп? — схватился я за соломинку. — Я за Фому Фомича что хотите дам. Хотите вот… например… э-э-э… — я судорожно соображал, что у меня есть из драгоценностей. — Куртку хотите? Китайская, на синтепоне! С капюшоном!
— Ты от нас курткой не отделывайся, — обиделись Головорезы. — Мы сейчас тебе голову будем резать. Капюшон тебе за ненадобностью, ха-ха-ха! — они выхватили из кармана ножик и полезли на мои ящики.
— Стойте! Зачем вам моя голова? — закричал я. — У вас своих целых три!
— Три головы хорошо, а четыре лучше, — назидательно сказали Головорезы, пытаясь схватить меня за ногу. — А ну, слезай! Слезай сейчас же!
— Подождите! Не режьте меня! Давайте лучше… Давайте я вам лучше почитаю стихи!
— Стихи? — Зайцевы перестали лезть на ящики. — А ты хорошо читаешь? — по всему было видно, что мое предложение их заинтересовало.
— Неплохо, — скромно ответил я. — В прошлом году на краевом смотре-конкурсе художественных чтецов занял четвертое место.
— Да?
— Хорошее стихотворение, одного поэта из Ливерпуля. То есть, из Пензы.
— Ладно, валяй, — разрешили Головорезы, снова усаживаясь на яблочный ящик.
— «Никуда из Ниоткуда» называется, — я встал на ящиках в полный рост и немного задевал головой трехрожковую люстру. Но это мне было на руку.
В Никуда из Ниоткуда
Не спеша не шёл Никто.
Ни добра не нес, ни худа
В незаштопанном пальто.
Не был он высоким, низким,
Толстым не был и худым.
Он не шел путем неблизким
Неприветлив, нелюдим.
Не шагал он по проспекту,
По тропинке не шагал,
Не ходил туда, где Некто
Никогда не пробегал.
В общем, врать я вам не буду,
Не понять мне никогда,
Как Никто из Ниоткуда
Все ж добрался в Никуда.
Дочитав до конца, я схватился за рожок люстры, оттолкнулся от ящиков (они с грохотом рухнули на пол) и… взлетел!
— Лови его! Держи хулигана! — завопили Головорезы. — Утекает!
Летел я недолго.
Долетев до шифоньера, я уже собирался на него спрыгнуть и по верхам добраться до коридора, но промахнулся.
Я промахнулся и вместо того, чтобы с честью выйти из затруднительного положения, я бумкнулся лбом об лакированную дверцу, шмякнулся на пол и опять потерял сознание.
На сей раз вот так:
Глава 17
Плен (все еще квартира № 17)
Когда я очнулся, то был уже связан. Что ж, я привыкший.
Я мысленно прикинул, итак: за этот сумасшедший вечер меня связывали уже во второй раз. А сознание я теряю — в третий. Значит, если так пойдет и дальше, сознание может потеряться бесповоротно и окончательно.
И что тогда? Как же я тогда буду жить без сознания? Ну уж нет, спасибочки! Без сознания я жить не согласен. Без сознания я буду, как какой-нибудь баклажан на грядке. Тебя поливают — ты расти. Ты вырос — тебя съели. Впредь надо быть аккуратнее.
Я огляделся, но ничего не увидел. В помещении было темно.
Я попробовал пошевелиться, и у меня получилось. Головорезы недооценили меня — связали не очень крепко. Мне удалось высвободить правую руку и почесаться. У меня ужасно чесался нос.
Начесавшись, я стал прикидывать, как лучше быть. Зайцевы сказали, что Фома у них, а значит…
В уголке кто-то чихнул.
— Будьте здоровы! — сказал я автоматически.
Полутона этого чиха мне показались немного знакомыми…
— Спасибо, — поблагодарили из уголка голосом Фомы Фомича.
Я был потрясен!
— Фома Фомич? Это ты? — девчачьим от волнения голосом спросил я.
— Да, ты, — ответил Фома.
Теперь я был уверен на все сто, что это мой Фома Фомич! Мой дорогой пушистый хомяк! Это был его голос, меня не проведешь! Только чуточку охрипший — наверное, он простыл у этих дурацких Зайцевых!
— Фома, наконец-то я тебя нашел! — закричал я шепотом, порываясь встать, но упал.
Я упал и пополз. Я полз по шмякающему полу, устланному гнилыми банановыми шкурками, навстречу моему хомяку и спасителю.
— Осторожно, тут Зайцевы кругом, — предупредил Фома Фомич, и мне стало ясно, что я ему не безразличен.
Я дополз до уголка и стал шарить по нему свободной рукой:
— Где ты? Я тебя не нащупываю.
— Да тут ты, тут, — раздраженно сказал Фома. — Сядь и успокойся. Зайцевы тебя покалечили?
— Вроде бы нет, — я прислушался к своему телу.
Все в порядке. — А тебя?!
— И тебя нет. Зато ты простыл, пока тут сижу. Как бы двухсторонний бронхит не заработать, — он тихо покашлял.
— Фома, прости меня за колесо, — сказал я. — Я как лучше хотел. Я же не знал, что оно Колесо этого… Пространства и Времени…
— Не знал он! — фыркнул хомяк. — В следующий раз не надо лезть, куда не надо. Ты, кстати, как тебя нашел?
— В смысле, ТЕБЯ? — переспросил я. — Я на запах шел, за зайчиками. Чисто интуитивно. А как к Зайцевым угодил, так сразу все понял. Мне все кругом твердили, что ты сбежал. Но я не верил. Ведь ты не мог! Это же Зайцевы тебя, да? Похитили?
— Похитили, похитили, если тебе так больше нравится. Только от этого не легче.
— Это точно… — я вздохнул. — Домой так хочется! Морковка сказала, что ты знаешь, как домой вернуться…
— Ты?! Ну, это враки! — воскликнул Фома. — Ничего ты не знаю!
— Погоди, я что-то не пойму. Почему ты себя на ты называешь? — у меня внутри шевельнулась нехорошая иголочка.
— И ничего ты не называю! — крикнул Фома уже не так натурально.
Что-то мне все это не нравилось.
— Фома, давай начистоту. Тебе известно, как мы можем попасть домой?
— В каком смысле? Мы и так дома.
Я лично никуда попадать не намерен. Мне и тут хорошо.
Я судорожно зашарил рукой по стенке. Она была холодная и шершавая.
— Ты что делаешь? — насторожился Фома. Или это был не Фома? Я уже не знал.
— Выключатель ищу.
— Зачем?
— Тебе в глаза хочу посмотреть.
Я соскучился.
— Не смей! — взвизгнул Фома. — Сейчас Зайцевы проснутся, резать нас придут!
— Ничего-ничего, — сказал я, нашаривая какую-то пимпочку.
Вспыхнул свет.
Это был все-таки он.
Мой маленький, осунувшийся, бедный хомячонок. Он смотрел на меня с испугом и антипатией.
Я бросился к нему (вернее, пополз), но вдруг воткнулся лбом во что-то твердое.
Зеркало!
Я огляделся по сторонам, Фомы Фомича в комнате не было.
Он был только в зеркале!
Какой кошмар! Я только что разговаривал с отражением! Теперь понятно, почему он с собою на ты.
Зазеркальный Фома был, казалось, смущен.
После неловкой паузы я спросил:
— А где Фома Фомич? Всамделишный, Флорентийский?
— Не знаю ты, — вздохнул хомяк в зеркале. — Ты ведь только его отражение, он тебе не докладывается. Пока Фома у Зайцевых в плену был, ты тут отражался. Потом он сбежал, а ты так и остался тут. У тебя в голове только его воспоминания. А что там с ним сейчас делается, ты понятия не имею.
Я понял, что дальнейшие разговоры с этим самозванцем ни к чему не приведут. Надо было поскорей выбираться отсюда. Рассчитывать приходилось только на себя.
Я подполз к двери и прислушался. Из коридора доносился тройной храп. Значит, просочиться обратно через скважину не получится — проснутся Зайцевы и зарежут. Положение было безвыходное. И тут у меня в кармане зазвонил телефон.
Я даже вздрогнул от неожиданности.
Я совсем про него забыл! Вернее, про нее — телефонную будку, которую мне дала Морковка.
Я сунул руку в карман, схватил будку и приложил ее к уху.
— Алло! — гаркнул я.
Но телефон продолжал звонить. Громко и настойчиво, как трубящий в предчувствии гибели слонопотам.
— Трубку подними, — посоветовал самозванец. Все-таки он был не безнадежен.
Я с трудом снял миниатюрную трубку с рычага:
— Алло! Я вас слушаю!
— Привет, — сказал принцесса Морковка будничным тоном. — Ты куда пропал? Чего не звонишь? Мы по тебе соскучились.
— Кто это — мы? — приятно удивился я.
— Ну, мы — Ее Высочество Принцесса Морковляндская.
— А-а-а…
— Шучу. Я принцесса скромная, в единственном числе себя вполне устраиваю. Мы — это Кофейник, чашки, Мерзавчики — братья мои горемычные, ну и я. У тебя там все в порядке?
— Не все.
— Что случилось?
