Льюис Кэрролл - Алиса в Зазеркалье
– А сколько дней рождения у тебя в году? – продолжал допытываться Желток-Белток.
– Один, конечно!
– Теперь отними один от трехсот шестидесяти пяти, – потребовал Желток-Белток. – Что получается?
– Триста шестьдесят четыре, разумеется, – уверенно ответила Алиса.
Желток-Белток недоверчиво поглядел на нее.
– Посчитай-ка для верности на бумажке, – потребовал он.
Алиса сдержала улыбку и послушно вынула записную книжку. Она написала на чистой страничке столбиком:
Желток-Белток взял у нее из рук записную книжку и старательно стал ее изучать.
– Как будто все правильно, – неуверенно пробормотал он.
– Но вы держите книжку вверх ногами, – заметила Алиса.
– Вот в чем дело! – весело сказал Желток-Белток. – Недаром я сказал – как будто! С этими записными книжками просто беда – никогда не знаешь, где у них ноги, где голова. Итак, результат – триста шестьдесят четыре НЕДНЯ рождения. И в каждый из них ты можешь получать подарки. Кому нужен после этого твой один-единственный ДЕНЬ рождения?
– Я с вами совершенно согласна, – поддакнула Алиса.
– Такая вот петрушка, – со значением сказал Желток-Белток.
– А что означает эта ваша петрушка? – не поняла Алиса.
Желток-Белток снисходительно улыбнулся:
– Куда тебе понять! Объясняю: петрушка значит – яснее ясного. Ясно?
– Не ясно, – сказала Алиса. – Петрушка означает вовсе не то, что вы сказали.
– Когда я выбираю слово, – надменно сказал Желток-Белток, – оно у меня как миленькое значит то, что я захочу, и ни буквой меньше.
– Неизвестно еще, захотят ли слова слушаться вас, – возразила Алиса.
– Известно! – отрезал Желток-Белток. – Известно, что я своему слову хозяин. – Алиса, растерявшись, промолчала, а Желток-Белток продолжал разглагольствовать: – Встречаются, правда, ужасно упрямые слова. Некоторые глаголы такие нахальные! Сладу с ними нет. Зато прилагательные покладистые. Их и так, и эдак прикладывай. Но вот глаголы!.. Иной никак в руки не дается. Хоть спрягай его, хоть запрягай. Просто ни тпру ни ну! Но я их всех держу в узде. УХОГОРЛОНОС! Вот что я тебе скажу.
– Простите, – робко спросила Алиса, – а что это значит?
– Вот теперь ты умница, глупышка моя, – растрогался Желток-Белток. – На умный вопрос приятно ответить. Под словом УХОГОРЛОНОС я имел в виду сказать тебе: ввиду того что наша беседа, видимо, затянулась и хоть времени у нас видимо-невидимо, но, судя по твоему виду, у тебя, по-видимому, нет других видов на это место, так имей в виду, что я тебя не держу ни под каким видом, и не делай вид, будто тебе это неизвестно. Вот и все!
– И все это уместилось в одном слове! – воскликнула Алиса.
– Я хорошо нагружаю слова, – похвастался Желток-Белток. – Но уж если слово работает, плачу я ему хорошо.
– А-а-а! – протянула Алиса.
Ничего более путного она сказать не могла, так здорово ее запутал Желток-Белток.
– Посмотрела бы ты на них, когда они толпятся у меня в субботу вечером, – вещал Желток-Белток, важно покачивая головой. – В этот день я плачу им за неделю работы.
Алиса так и не осмелилась спросить, сколько Желток-Белток платит своим словам, поэтому это осталось тайной и для нас.
– Вы так чудесно понимаете слова, – почтительно произнесла Алиса. – Помогите мне, пожалуйста, разобраться в стихотворении «ЗМЕЕГРЫЧ».
– Ну-ка, ну-ка, прочти его, – оживился Желток-Белток. – Я могу объяснить все написанные когда-либо стихотворения, не говоря о тех, которые еще не написаны.
И Алиса с готовностью прочла:
Червело. Ужные мрави
Кузали на снову.
За нисом прали курави,
Склюняя пелаву.
– Пока достаточно, – остановил ее Желток-Белток. – Тут уже хватает заковыристых слов. Червело – означает, что уже пять часов. Еще только вечереет, но уже немного чернеет.
– Ясно, – сказала Алиса, – а теперь слово «ужные».
– Так. Ужные – это, конечно, похоже на ужей, и чаще всего – выползающих к ужину. Ты же помнишь, что тогда червело, то есть вечерело.
– Здорово! – обрадовалась Алиса. – А «мрави»?
– Мрави – почти муравьи, но появляются они только во мраке.
– Теперь я понимаю, – раздумчиво сказала Алиса. – А что такое «кузали»?
– Это совсем просто. Мрави скакали и стрекотали кузнечиками. А «на снову» – значит, на сонном, вечернем лугу снова и снова без передышки.
– А «за нисом» – это, наверное, за низким лесом! – догадалась Алиса.
– Молодец, – похвалил ее Желток-Белток. – Это слово с двумя смыслами. Оно раскрывается как две створки одного окна. Прали – естественно, одновременно парили и орали.
– Кто орал и парил? – спросила Алиса.
– Конечно же, курави! – воскликнул Желток-Белток. – Они похожи сразу на журавлей и на куриц. Но слишком уж курчавые и любят покуражиться над кем-нибудь. Это, кстати, еще одно слово-окошко.
– Склюняя – наверное, склевывая? – начала Алиса.
– Верно! – воскликнул Желток-Белток. – Но эти курчавые курави не только клюют, но и одновременно линяют. Шерсть так и летит клочьями. Труднее всего, пожалуй, объяснить последнее слово – «пелаву». Тут что-то про траву. Но трава уж очень странная. Пела она, что ли, когда ее склюняли? Ну это уже неважно. Все понятно?
– Все! Спасибо! – поблагодарила Алиса.
– А где же ты эти заковыристые слова нашла?
– В книжке, – сказала Алиса. – Но я знаю стихи и попроще. Мне их читал, кажется, Тик. Или Тец?
– Коли дело дойдет до стихов, – сказал Желток-Белток, плавно взмахивая рукой, – то лучшего чтеца, чем я, надо еще поискать. Ты бы послушала…
– Ой нет, я бы лучше не послушала!.. – вскрикнула Алиса, надеясь улизнуть поскорее.
– Отрывок, который я тебе прочту, – продолжал как ни в чем не бывало Желток-Белток, – сочинен специально для твоего удовольствия совсем недавно, только сейчас.
Алиса поняла, что ей не отвертеться, покорно присела на траву и вежливо промямлила:
– Я вам чрезвычайно признательна.
Желток-Белток начал:
Письмо я зимнею порой
Писал, а снег лежал горой.
Писал весеннею порой.
Капели пели вразнобой…
– Капели, конечно, не пели, – пояснил Желток-Белток, – то есть они пели, но, видишь ли, вразнобой.
– Вижу, – подтвердила Алиса.
– Видишь или слышишь? А может быть, ты видишь ушами? Или слышишь глазами? – желчно заметил Желток-Белток и продолжал:
Писал я летнею порой…
Жара! Окно скорей открой! —
вдруг выкрикнул он.
Алиса огляделась в поисках окна.
– Где же окно? – спросила она.
– Оно в стишке! – отрезал Желток-Белток. – Не сбивай!
Писал осеннею порой —
Я переписку вел с плотвой.
Пишу я: «Рыбки! Ни гугу!
Ведь я сижу на берегу!»
А рыбки пишут: «Дорогой!
Да мы на берег ни ногой!»
Пишу я: «Мелкая плотва!
Да за подобные слова…»
– Простите, – снова перебила Алиса, – я не очень понимаю, о чем вы там с рыбами переписываетесь.
– Потерпи, поймешь, – бросил Желток-Белток.
А рыбки пишут: «Грубиян!
Попробуй сунься в океан!»
Со злости я в другом письме
Не написал ни бе ни ме.
А рыбам будто дела нет —
Они ни слова мне в ответ.
Тогда я написал: «Ну что ж…»
Пошел и взял консервный нож.
Потом из кухни приволок
Помятый медный котелок.
Скорбя в предчувствии беды,
Налил я в котелок воды.
Тут появился сам собой
Какой-то странный НИКАКОЙ.
И я сказал: «Кипит вода.
Скорей зовите рыб сюда!»
Вернулся быстро он назад,
Развел руками: «Рыбы спят.
Я не решился их будить.
Придется, право, погодить».
Я топнул правою ногой:
«Какой ты, право, НИКАКОЙ!»
Желток-Белток так громко гаркнул последнюю строчку, что Алиса вздрогнула. «Не хотела бы я быть этим Никаким», – поежилась она.
Но он обиделся, чудак,
И проворчал: «Ах вот вы как!»
Решил я сам пойти на дно,
Взяв нож консервный заодно.
Я весь до ниточки промок,
А дверь закрыта на замок.
Стучал я долго в дверь: ТУК-ТУК!
Стучал в окно: БАМ-БАМ!
И вдруг…
Наступило долгое молчание.
– Это все? – недоуменно спросила Алиса.
– Все! – буркнул Желток-Белток. – Всего хорошего! Пока!
От неожиданности Алиса замерла. «После такого явного намека, – решила она, – оставаться глупо. Меня просто-напросто выпроваживают». Она встала и протянула руку Желтку-Белтку.
