Мстислав Русинов - Друзья поневоле, или Забавные истории заброшенного дома
Тут Ворон со значением глянул на Хомо.
Крыс озабоченно заинтересовался:
— Моментом в море? Но я, например, даже и плавать-то не умею!
— Ничего, — моментом научишься, — как я, — насмешливо заметил Кок с уверенным видом человека, который уж в этом-то деле знает толк, и сам является непревзойдённым профессионалом.
Хомо поперхнулся пивом, отставил банку, достал из пачки сигарету и под недовольным взглядом Цыпы закурил.
— Хватит тут каркать, — буркнул он и не без ехидства пропел отрывок из известной песни, лишь слегка её переиначив:
Чёрный ворон, чёрный ворон!
Что ты кружишь надо мной?
Колбасы ты не дождёшься,
Хватит каркать и не ной!
Остальные присутствующие, с уважением прослушав мудрёное разъяснение Ворона о подагре, с перепугу ещё пуще поднажали на колбасу. «Моментум море» им явно в этот момент не грозил. Не забывали они и про прочие вкусности, причём большой популярностью пользовался шоколад, особенно, с орехами. Цыпа даже заметила, что уж на орехах-то на фабрике могли бы и не экономить.
Хомо, крепко задумавшись о состоянии своего здоровья и грозящей ему из-за угла скрюченной подагре, торопливо открыл пару банок пива и хотел было спокойно, вполне самостоятельно их распить без всякой посторонней помощи, чтобы, на всякий случай, как-то повеселее подготовиться к переходу в иной, лучший мир. Ан нет! Клуб любителей пива стал катастрофически разрастаться. Напрасно Хомо, по примеру Сержанта, пытался всем проповедовать преимущества пепси-колы, лимонада, а особенно, чистой ключевой воды из-под проржавевшего крана, по сравнению с ужасным на вкус, горьким и противным пивом, которое приводит к ожирению сердца, циррозу печени, слабоумию и, опять-таки, не исключено, что и к «моментум море». Всё было тщетно!
Кок нахально выдернул одну банку из лапы Хомо и решительно поставил её на пол.
— Мы не можем бросить тебя одного перед лицом таких опасностей, — торжественно заявил Кок.
— Люди всегда должны помогать друг другу! — елейным голосом добавила Цыпа.
В отличие от хорошего примера, — дурной пример всегда заразителен.
Поэтому и Кок, и Ворон, и даже Цыпа стали поочерёдно торопливо засовывать свои клювы в банку с пивом, а затем, задирая головы, пробулькивать его в свои животы. Не иначе, как их разбирала жуткая жажда, как это нередко бывает в начале эпидемии холеры.
Крыс тоже выпросил у Хомо банку с остатками пива. Один лишь Сержант остался к пиву равнодушен. Он и так был словно опьяневший, — наверное, от дурманящего запаха съеденной им подчистую чесночной колбасы. Мура безразлично покосилась на банки с пивом, муркнула что-то про потомственных алкоголиков и, недовольно махнув хвостом, отошла в сторону.
Хомо тяжело вздохнул, сделал хороший глоток пива и вразвалочку пошёл в соседнюю комнату. Через пару минут он появился, раскачиваясь несколько больше обычного и таща с собой старинный граммофон с латунной блестящей трубой, который он тут же водрузил на столик и начал лихо крутить заводную ручку. Граммофон крякнул, поскрипел, словно суставы у древнего старца, и диск его начал медленно вращаться. Хомо тут же поставил первую попавшуюся ему под руку пластинку и опустил иглу. Сначала граммофон издал громкий протестующий вопль, похожий на боевой клич индейцев, и тут же зазвучали какие-то бодрые, способные поднять даже мёртвого, танцевальные ритмы. Возможно, что призывный вопль, — как сигнал к началу атаки, — издал сам исполнитель рок-громо-музыки, и присутствующие сначала лишь изумлённо застыли, но тут же спохватились и пошла плясать губерния!
— Карр-ха-ха! Карр-ха-ха! Пляшет старая карр-га! — громко захохотал Ворон и начал приплясывать, подскакивая то на одной, то на другой лапе, прихлопывая своими большущими иссиня-чёрными крыльями и бешено посверкивая белками глаз. Он подскакивал и бочком-бочком прыгал с места на место, чем-то сильно смахивая на подвыпившего цыгана.
Однако Крысу этого показалось явно недостаточным.
— Ну, что ты там топчешься, как пенсионер! — взвизгнул он и мелким бесом прошёлся мимо Муры, ещё пуще засеменил мимо Сержанта, — и, не зная, что бы ещё этакое изобразить, — вдруг ловко встал на голову, точнее, на нос и, дико вращая глазёнками, попытался сохранить равновесие. Но отсутствие хвоста ему явно помешало, и Крыс шлёпнулся на спину, отчаянно замахал всеми четырьмя лапками и, наконец, перекувыркнувшись, вернулся в исходное положение, и снова пустился в пляс.
С первыми же звуками музыки Цыпа почувствовала себя, как рыба в воде. Все эти постоянные хлопоты с несением яиц и заботами о самодовольном Коке, связанные с исключительно ненужными и лишними расходами, ей уже давно порядком поднадоели. Несбывшиеся девические мечты о совершенно другой беззаботной и красивой жизни заиграли в её хохлатой головке. Напевая:
Всему своё время, всему своё время,
И сделай меня ты счастливой! —
— Цыпа закружилась в медленном вальсе-бостоне. Её передничек плавно развевался, Правда, глядя на её слегка ощипанный жизнью вид, с печалью думалось, что время её уже изрядно ушло.
Кок важно выступал в самом центре, изображая вычурное танго с короткими перебежками, — причём в сторону, — подальше от Цыпы! Возможно, что он представлял себя на каком-то изысканном балу в паре, по меньшей мере, с герцогиней.
Наверное, танцы придумали для кошек, хотя они и редко танцуют. Их природная грация, гибкость и ловкость ставят их вне всякой конкуренции. Но танцы придумали двуногие, поэтому с изяществом восточной танцовщицы и с независимо гордым видом, грациозно переступая на задних лапках, Мура плавно кружилась в вальсе, не обращая внимания на резкий темп музыки, кокетливо подогнув передние лапки и обмахиваясь пушистым хвостом. Крыс всё пытался совершать свои замысловатые па, — особенно, кувырки, — под самым носом у Муры, но она плавно отворачивалась, недовольно пофыркивая.
Сержант, тем временем, встал на задние лапы и закрутился на месте, как собачонка, которой к хвосту привязали банку. А может быть, это Хомо рассказывал ему что-то про цирковых собачек. Как бы там ни было, — большим изяществом его танцевальные па не отличались.
Но всех превзошёл сам зачинщик танцев. Попеременно подскакивая на ногах и руках, переворачиваясь через голову и снова подпрыгивая на коротких ножках, Хомо издавал какие-то утробные пещерные вопли и уханья, и с улыбкой идиота, осклабясь во весь рот, с остервенением размахивал своим «цилиндром» или тем, во что он превратился. А превратился он, кстати говоря, в какой-то приплюснутый шарообразный котелок, а то и, попросту говоря, в старое мусорное ведёрко.
Пластинка уже давно крутилась на одном месте, но никто из танцоров не обращал на это ни малейшего внимания. По правде говоря, не все они отличались излишним мастерством, — скорее, это были пляски по наитию, словно в компании разошедшейся ребятни. Каждый следовал своим собственным ритмам, как и все люди, выплескивая в танце своё внутреннее «я».
Кстати, вам не приходилось замечать, что самый верный способ понять характер человека и его общее душевное состояние, — это послушать, как он смеётся, и понаблюдать, как он танцует. Добродушный, отзывчивый и благополучный человек смеётся в меру громко, звонко и жизнерадостно, широко раскрыв глаза и от души демонстрируя свои новые фарфоровые коронки. Он и танцует энергично, весело, более или менее в такт музыке и без излишнего разухабистого размаха. А вот скрытный непризнанный гений или человек «со слегка протекающей крышей» смеётся либо нарочито громко, отрывисто, а то даже и слегка истерично, либо подхихикивает со склеенными глазками откуда-то сбоку. Да и танцует-то он весьма своеобразно: начинает скромно потихонечку где-нибудь в сторонке, но постепенно распаляется и, мешая другим, перемещается в центр мало помалу пустеющей площадки, уже не слушая музыку и энергично таская за собой растерявшегося партнёра любого пола, в то время как остальные танцующие начинают робко жаться по стенкам, потирая отдавленные ноги и руки.
В определённой мере вышесказанное относилось и к нашим друзьям. В целом, всё сборище изображало какую-то сложную смесь из вальса-бостона, рок-н-ролла, твиста, мазурки, шаманских танцев и украинского гопака. Пожалуй, «пляска святого Витта», а то и приступ эпилепсии стоя, были бы ничто по сравнению с этой вакханалией.
Наконец, у граммофона кончился завод и, издав последний протестующий заунывный звук, как перегоревшая электропила, пластинка остановилась. Кончился завод и у танцоров. Одна лишь Цыпа ещё пыталась остаться в романтическом тумане танца, перейдя на плавные взмахи крыльями и длинные па, — в гордом одиночестве.
Немного отдышавшись, все расползлись по своим углам. Вечеринка явно прошла с успехом. День заканчивался.
