Николай Хайтов - Змей
При этих словах Калота вздрогнул, однако сдержался, ничего не сказал. Главному прорицателю были ведомы все небесные тайны, и боярин его побаивался.
— Тут не силой, а ловкостью надобно действовать. Призови злоязычников — вроде бы на совет. Побеседуй с ними , посмейся, да не гневайся попусту, будь с ними помилостивее. Среди этого сброда будет и наш человек. Все и без тебя сделается, — гнусавил прорицатель. — Простой народ любит по пустякам препираться. Начнется спор, потом пойдут тычки, драка. А в драке всякое бывает. Наши люди тут под шумок и уложат, кого надо.
— Ну и голова у тебя! Ну и голова! Позавидуешь! — воскликнул Калота в восторге от хитрости прорицателя. — С твоим могуществом да моим умом — тьфу ты, наоборот, — с твоим умом и моим могуществом можно творить чудеса! Я даже придумал, кто это сделает.
— Что сделает?
— Да уберет с моей дороги злоумышленников! Знаешь, кто? Главный охотник, Зверобой.
— Да, этот годится. Из подлецов подлец! — одобрительно кивнул главный прорицатель. — Любого прикончит за милую душу и глазом не моргнет. Оружие всегда при нем, его люди тоже вооружены, и убивать для них — дело привычное. Кроме того, они разобижены, а сверх всего — в долгу у тебя, потому как ты не покарал их за трусость. Им только мигни — сразу схватятся с дровосеками. А как начнется свалка да пойдут в ход ножи, и тем, и другим достанется.
— Здорово! — обрадовался Калота. — Вот только охота мне помучить их перед смертью. Хоть бы ненадолго собакам кинуть. Либо шкуру содрать кремнем...
— Нельзя, твоя милость. Избавимся от них — и то хорошо. Больше того, тебе еще придется пролить слезу над их могилой и обвинить Зверобоя в убийстве добрых людей. Тогда ты прослывешь самым что ни на есть справедливым боярином на земле.
— А если Зверобой проболтается?
— Сперва он попробует удрать, а твоя стража схватит его и изрубит на куски — он и пикнуть не успеет.
— Господи, что у тебя за голова! Дай хоть пальчиком потрогать, — попросил Калота. — Увериться хочу, что ты не призрак.
— Изволь, — прорицатель наклонил голову. — Трогай. Только за волосы не дергай — не мои.
— А твои где же?
— Спалили... Я тогда был еще молодым да зеленым. Предсказал дождичек, а повалил град, ну и побил все посевы. Обидчики мои — те же самые люди, которые теперь против тебя бунтуют. Они ни тебе не верят, ни мне. Мелют, будто я не умею предсказывать, неведомы мне тайны небесные...
— Ну, уж это слишком! — возмутился Калота. — Да они сами не знают, чего хотят.
— Нет, нет, очень даже знают... — сокрушенно покачал головой главный прорицатель. — Хотят, чтобы не было ни крепости, ни боярина, который забирает у них треть добра, ни главного прорицателя, который забирает треть остального. Вот чего они хотят! Да только этому не бывать! Клянусь небом: ни-по-чем! ¦
— И я! — воскликнул боярин. — Я тоже клянусь. А теперь ступай, сыщи Зверобоя и обо всем с ним условься. Коли засомневается в чем, вот тебе мой боярский перстень, дай ему в знак того, что твоя воля — это моя воля. И на словах передай, что поставлю его начальником над моими стрелками, если докажет свою преданность.
— Ладно...
Прорицатель повернулся и заковылял к двери, да тут боярин спохватился:
— Погоди! А как же змей?
— Прежде дай с врагами управиться, а змей нам не страшен. Через крепостные стены ему не перескочить — не из крылатых, небось. Значит, и тревожиться не о чем.
— Хорошо, ступай.
Калота махнул рукой и прорицатель юркнул за потайную дверь.
Боярин, довольный, что дела пошли на поправку, поспешил в опочивальню. А за окном мало-помалу гасли звезды, занималась заря...
Глава девятая
БЕССОННАЯ НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ ПЕТУХИ
Все, кто имел дочерей, не сомкнули в эту ночь глаз.
Не заснули и парни. У того невеста была, у другого — сестренки любимые. А уж девушкам и подавно не спалось. Никто ведь не знал, какую из них, принесут в жертву.
В хижине деда Панакуди было набито битком. Были тут Козел, Двухбородый, молодой дровосек со сломанной рукой, двое-трое пастухов, углежог из Дальних выселок со своим семнадцатилетним сыном, которого звали Саботой. Судили-рядили, как дальше быть.
— Надо тайком увести всех девушек в лес, — предложил Козел.
— А ну-ка, — шепотом сказал Панакуди, — сперва положите в рот по два ореха, и уж потом говорить будете. Стены трухлявые, все насквозь слышно, а у боярских соглядатаев ушки на макушке. Когда во рту орехи, не разобрать, кто говорит и что говорит.
Все кивнули — дескать, твоя правда. А Панакуди подмигнул и давай кричать:
— Да здравствует боярин Калота и боярский совет! Да пошлет им бог здоровья и всяческих благ!
Потом взял в рот два ореха и проговорил:
— А шейчаш дауайте говоуитъ по пуавде.
— Все равно разобрать можно, дедушка, — вдруг подал голос Сабота, сын углежога. — Лучше по-другому.
— Это как же? — спросил Панакуди.
— Перед каждым слогом говорить «чи». Вот так: чи-а чи-сей-чи-час чи-да-чи-вай-чи-те чи-го-чи-во-чи-рить чи-по-чи-прав-чи-де!
— Шмотьи ты, что пьидумал хитуец! Здоуоуо! — Панакуди выплюнул орехи. — Сто шестьдесят лет живу на свете, а до такого не додумался! Ай да малый! Кабы мне раньше-то знать! Я из-за этих орехов до сроку без зубов остался. Видали! — Старик разинул рот, и все увидели, что у него и вправду не достает трех зубов.
— Чи-до-чи-лой чи-бо-чи-я-чи-ри-чи-на чи-Ка-чи-ло-чи-ту! — выкрикнул Козел.
— Чи-до-чи-лой! — согласился Панакуди. — Только давайте поговорим о деле, а то чи-вре-чи-мя чи-не чи-ждет.
И дальше пошел такой разговор (никто, понятно, не забывал вставлять перед каждым словом «чи».
— Давайте тайком уведем девушек в дальний лес и спрячем в пещерах, — настаивал Козел.
— А что толку? Стражники Калоты похватают старых и малых и выведают, куда спрятали девушек, — возразил Панакуди.
— Даже из нас только один будет знать, где они, — стоял на своем Козел.
Но все остальные были против. И впрямь, девушек в деревне наберется с сотню, а их мало спрятать, нужно еще и кормить. А такое разве укроется от боярских глаз?
— Надо разузнать, кого из девушек собираются отдать змею, и только ее спрятать, — предложил Панакуди.
Тогда Двухбородого послали подстеречь Варадина, когда тот выйдет из крепости, и с глазу на глаз вызнать, какое решение принял боярский совет.
Двухбородый сразу отправился исполнять поручение. Они с Варадином считались приятелями, потому что вместе ходили в горы собирать лечебные травы.
На дворе уже настала ночь, а никто и не думал расходиться. Сидят, все о том же толкуют.
— Во всем виноват боярин, — сказал сын углежога. — Взять бы да и спровадить его на тот свет!
Все так на него и уставились, а отец взялся бранить:
— Дурень! Молокосос безусый, а туда же — в мужской разговор лезет. Как влеплю сейчас затрещину за твои дурацкие слова!
— Воля твоя, батюшка, бей, только дозволь еще спросить, — говорит Сабота.
— Это о чем же?
— Хочу спросить у дедушки Панакуди. чем думают мужики в нашей деревне — мозгами или усами?
— Молчать! — Отец замахнулся на Саботу, но Панакуди остановил его:
— Не обижай! — А потом обернулся к Саботе: — верно, сынок, наши мужики и впрямь думают не мозгами, а усами. Кабы мозгами, разве они пошли бы на змея поврозь, разве Гаки завел бы, почитай, всех наших пастухов в пещеру, а Зверобой додумался бы ошпаривать змея кипятком? Ничего этого не было бы. — Старик так разгорячился, что и про «чи» забыл.
— Чи-ти-чи-хо! — напомнил ему Козел.
— Никаких чи-ти-чи-хо! Ты мне рта не затыкай! — раскричался дед Панакуди. — Пускай делают со мной, что хотят. Хоть вешают, хоть псам кидают. Мне все едино, и так уж одной ногой в могиле стою.
Старик вынул кисет, набил трубку и стал высекать огонь, да, видно, от волнения бил не огнивом по кремню, а наоборот.
— Какое там усами! — продолжал он. — Наши мужики ремешками думают, которыми у них царвули подвязаны.
— Чем бы ни думали, — заговорил дровосек со сломанной рукой, — сражаться со змеем нам не под силу.
— А зачем сражаться? Можно было... ну, к примеру, спалить его! — кипятился дед Панакуди. — Завалить вход в пещеру хворостом и дровами и поджечъ.
— А он как дунул бы разок, так бы весь огонь наружу и выдул. А коли лес заполыхает, опять худо придется нам, а не змею, — не соглашался молодой дровосек.
— Может, и так, только надо было прежде пораскинуть хорошенько мозгами, — не унимался Панакуди, а сам кремнем по огниву чик да чик, пока Сабота не сказал ему, что так огня вовек не высечь. Панакуди спохватился, ударил огнивом по кремню, и трут загорелся.
Сабота все смотрел, как старик высекает огонь, а когда трут загорелся, вдруг ни к селу, ни к городу спросил:
— Дед Панакуди, а не найдется ли у тебя еще трут?
— На что тебе? Уж не начал ли ты курить?
