Туве Янссон - В конце ноября
Ничего не понимаю, — прошептал хомса, — одна болтовня. Если они не поторопятся, он пропадет.
Он лег на книгу, зарыв лапы в волосы, и в отчаянье принялся сбивчиво рассказывать дальше. Он знал, что зверек становится все меньше и меньше и что выжить ему очень трудно.
Гроза подходила все ближе, вспышки молнии сверкали здесь и там. Непрерывно слышался треск электричества, деревья дрожали, и зверек чувствовал: «Вот, вот, наконец-то!» Он все рос и рос. Вот опять засверкали молнии, белые и фиолетовые. Зверек стал еще больше. Он стал уже такой большой, что ему необязательно было принадлежать к какому-нибудь виду.
Тофту стало легче. Он лег на спину и смотрел на окно в потолке, за которым виднелись сплошные серые тучи. Он слышал дальние раскаты грома. похожие на ворчание, идущее глубоко из горла, когда тебя хорошенько разозлят.
Медленно и осторожно спускалась Филифьонка вниз по лестнице. Она думала, что все эти страшилища, скорее всего, держатся вместе, затаились сплошной густой массой в каком— нибудь сыром и темном углу. Или тихо-тихо сидят в какой-нибудь потаенной и гнилой осенней яме. А может быть, все не так! Может, они забрались под кровати, в сапоги или еще куда-то?!
«Какая несправедливость! — думала Филифьонка. — Никто из моих знакомых не попадает в подобные истории. Никто, кроме меня!»
Перепуганная, она помчалась длинными прыжками к палатке, дернула закрытую дверцу и с отчаяньем прошептала:
— Открой, открой… Это я, Филифьонка!
Только в палатке она почувствовала себя увереннее. Она опустилась на спальный мешок, обхватила колени лапами и сказала:
— Теперь они вышли на свободу. Их выпустили из платяного шкафа, и сейчас они могут быть где угодно… Миллионы насекомых притаились и ждут…
— А кто-нибудь еще видел их? — осторожно спросил Снусмумрик.
— Конечно, нет! — раздраженно ответила Филифьонка. — Ведь это они меня поджидают!
Снусмумрик выколотил свою трубку и попытался найти подходящие слова. Удары грома послышались снова.
— Не вздумай говорить, что сейчас будет гроза, — угрюмо сказала Филифьонка. — Не говори, что насекомые давно уползли или что их вовсе не было или что они маленькие и безобидные, — мне это вовсе не поможет.
Снусмумрик взглянул ей прямо в глаза и заявил:
— Есть одно место, куда они никогда не заползут, это кухня. Туда они никогда не явятся.
— Ты в этом уверен? — строго спросила Филифьонка.
— Я это знаю, — заверил Снусмумрик.
Снова ударил гром, теперь уже совсем близко. Снусмумрик взглянул на Филифьонку и ухмыльнулся.
— Все-таки будет гроза, — сказал он.
И действительно, с моря пришла сильная гроза. Блистали белые и фиолетовые молнии, он никогда не видел так много красивых молний. Внезапно долина погрузилась во тьму. Филифьонка подобрала юбки, засеменила через сад к дому и захлопнула за собой кухонную дверь.
Снусмумрик поднял мордочку и принюхался, воздух был холодный, как железо. Пахло электричеством. Теперь молнии струились параллельными столбами света и у самой земли рассыпались на большие дрожащие пучки. Вся долина была пронизана их ослепительным светом! Снусмумрик топал лапами от радости и восхищения. Он ждал шквала ветра и дождя, но они не приходили. Лишь раскаты грома раздавались между горными вершинами, казалось, огромные тяжелые шары катались взад и вперед по небу, и пахло паленым. Вот раздался последний торжествующий аккорд, и все затихло. Наступила полная тишина, молнии больше не сверкали.
«Удивительная гроза, — подумал Снусмумрик, — интересно, куда ударила молния?»
И в тот же миг раздался страшный рев, от которого у Снусмумрика по спине поползли мурашки. Кричали у излучины реки. Неужели молния ударила в Онкельскрута?
Когда Снусмумрик прибежал туда, Онкельскрут подпрыгивал на месте, держа обеими лапами окуня.
— Рыба! Рыба! — орал он. — Я поймал рыбу! Как ты думаешь, что лучше: сварить его или зажарить? А есть здесь коптильня? Может ли кто-нибудь приготовить эту рыбу как следует?
— Филифьонка! — сказал Снусмумрик и засмеялся. — Одна только Филифьонка может приготовить твою рыбу.
На стук филифьонка высунула свою дрожащую мордочку и пошевелила усиками. Она впустила Снусмумрика, задвинула засов и прошептала: «Мне кажется, я справилась».
Снусмумрик кивнул, он понял, что она имеет в виду не грозу.
— Онкельскрут впервые поймал рыбу, — сказал он. — Правда ли, что только хемули умеют ее готовить?
— Конечно, нет! — воскликнула Филифьонка. — Только филифьонки умеют готовить рыбные блюда, и хемулю это известно.
— Но навряд ли ты сумеешь сделать так, чтобы ее хватило на всех, — с грустью возразил Снусмумрик.
— Вот как? Ты так думаешь? — возмутилась Филифьонка и бесцеремонно выхватила у него из лап окуня. — Хотела бы я видеть ту рыбку, которую не смогла бы разделить на шесть персон! — Она распахнула кухонную дверь и сказала серьезным тоном: — А теперь уходи, я не люблю, когда мне мешают во время готовки.
— Ага! — воскликнул Онкельскрут, подглядывавший в дверную щель. — Стало быть, она может готовить! — и вошел в кухню.
Филифьонка опустила рыбу на пол.
— Но ведь сегодня день отца! — пробормотал Снусмумрик.
— Ты уверен в этом? — спросила Филифьонка с сомнением в голосе. Она строго посмотрела на Онкельскрута и спросила: — А у тебя есть дети?
— Нет ни одного ребенка! Я не люблю родственников. У меня есть только правнуки, но их я забыл.
Филифьонка вздохнула.
— Почему никто из вас не может вести себя нормально? С ума сойти можно в этом доме. Уходите оба отсюда и не мешайте мне готовить ужин.
Оставшись одна, она задвинула засов и очистила окуня, забыв обо всем на свете, кроме рецепта, как вкуснее приготовить рыбу.
Эта короткая, но страшная гроза сильно наэлектризовала Мюмлу. От волос ее сыпались искры, и каждая маленькая пушинка на ее лапках встала дыбом и дрожала.
«Теперь я заряжена дикостью, — думала она, — и не стану ничего делать. До чего же приятно делать то, что хочешь». Она свернулась на одеяле из гагачьего пуха — как маленькая шаровая молния, как огненный клубок.
Хомса Тофт стоял на чердаке и смотрел в окно; гордый, восхищенный и немного испуганный, он смотрел, как в Долине муми-троллей сверкают молнии.
«Это моя гроза, — думал Тофт, — я ее сделал. Я наконец научился рассказывать так, что мой рассказ можно увидеть. Я рассказываю о последнем нумулите, маленьком радиолярии, родственнике семейства Протозоя… Я умею метать гром и молнии, я — хомса, о котором никто ничего не знает».
Он уже достаточно наказал Муми-маму этой грозой и решил вести себя тихо и никому, кроме себя, не рассказывать про нумулита. Ему нет дела до электричества других — у него была своя гроза. Хомсе хотелось, чтобы вся долина была совсем пустой, — тогда у него было бы больше места для мечтаний. Чтобы придать очертания большой мечте, нужны пространство и тишина.
Летучая мышь все еще спала на потолке, ей не было дела до грозы.
— Хомса, иди сюда, помоги-ка мне! — донесся из сада возглас хемуля.
Хомса вышел из чулана. Притихший, с начесанными на глаза волосами, он спустился вниз, и никто не знал, что он держит в своих лапках грОзы, бушующие в лесах, тяжелых от дождя.
— Вот это гроза так гроза! Тебе было страшно? — спросил хемуль.
— Нет, — ответил хомса.
Ровно в два часа рыба Филифьонки была готова. Она запрятала ее в большой дымящийся коричневый пудинг. Вся кухня уютно и умиротворенно благоухала едой и стала самым приятным и безопасным местом в мире. Ни насекомые, ни гроза сюда попасть не могли, здесь царила Филифьонка. Страх и головокружение отступили назад, ушли, запрятались в самый дальний уголок ее сердца.
«Какое счастье, — думала Филифьонка, — я больше не смогу заниматься уборкой, но я могу готовить еду. У меня появилась надежда!»
Она открыла дверь, вышла на веранду и взяла блестящий латунный гонг Муми-мамы. Она держала его в лапе и смотрела, как в нем отражалась ее ликующая мордочка, потом взяла колотушку с круглой деревянной головкой, обитой замшей, и ударила: «Динь-дон, динь-дон, динь-дон! — разнеслось по всей долине. — Обед готов! Идите к столу!»
И все прибежали с криком:
— Что такое? Что случилось?
А Филифьонка спокойно ответила:
— Садитесь за стол.
Кухонный стол был накрыт на шесть персон, и Онкельскруту было отведено самое почетное место. Филифьонка знала: он все время стоял у окна и беспокоился, что сделают с его рыбой. А сейчас Онкельскрута впустили в кухню.
— Обед — это хорошо! — сказала Мюмла. — А то сухарики с корицей никак не идут к огурцам.
— С этого дня, — заявила Филифьонка, — кладовая закрыта. В кухне распоряжаюсь я. Садитесь и кушайте, пока пудинг не остыл.
— А где моя рыба? — спросил Онкельскрут.
