Руне Белсвик - Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)
Пронырсен жил в модной современной норе сразу за рекой. А за норой в горе была вымоина внушительных размеров. И Пронырсен прокопал канаву от реки к этому углублению. А чтобы река свернула в его канаву, он перекрыл старое русло камнями и мхом, и вода сочилась через эту запруду в час по капле, если не меньше. Зато в самой канаве всё журчало и плескалось, как по заказу. А там, где эта вымоина или ложбина – где это углубление спускалось вниз, там канава заканчивалась и вода вытекала в траву. И уже стала собираться в небольшой прудик. А если вода сумеет растечься ещё дальше, то постепенно натечёт целый пруд. Огромный пруд. А когда и он переполнится, вода перехлестнёт через край и хлынет наружу, но в старое русло она не вернётся никогда.
– А это что такое? – спросил Сдобсен.
Он смотрел на рябину ниже по склону. Вода уже подтапливала её корни. К рябине была накрепко привязана верёвка. А к другому концу верёвки была привязана утка. На шее у неё была затянута петля.
Вот как обстояло дело. Бедная утка не умерла. А оказалась в живых. Но жила она на очень короткой привязи.
– Это утка, – сказал Простодурсен.
– Утка? – сказал Сдобсен. – Та утка?
– Та самая. Мама этого шпрота у меня в кармане.
– Думаете, он собирается её утопить? – спросил Сдобсен.
– Бедная пташка, – сказала Октава.
Пока они разглядывали из-за камней весь этот ужас, из норы вышел Пронырсен. Он заменил входную дверь на дорогую дубовую. Пронырсен грыз сухарь от Ковригсена и шёл вдоль канавы – посмотреть на утку.
– Ну давай плавай! – крикнул он утке.
Утка неподвижно стояла в траве и таращилась на ползущее к ней озеро. Время от времени она щипала верёвку, накрепко привязавшую её к этому чудовищному месту.
– Давай покажи, что ты утка, а не тряпка! – крикнул Пронырсен.
– Сам плавай, макак-переросток! – прокричала в ответ утка.
Услышав её крик, утёнок проснулся и выпрыгнул из кармана Простодурсена. Тот хотел было его поймать, чтобы он не попался на глаза Пронырсену, но утёнок проскользнул среди камней и метнулся в канаву.
– Не будешь плавать – не будешь есть, – тем временем заявил Пронырсен.
Пока он разглагольствовал, утёнок пробежал вдоль его ноги и устремился вниз по склону, а потом упал на спину и так влетел в лужу.
– Спасите! – завопила утка.
– Ой, помолчи хоть, – сказал Пронырсен.
– Ой, что это?! – верещала утка.
– Ну что? – проворчал Пронырсен.
Он утёнка так и не увидел. Тот уже забился к матери под крыло, а она только хохотала от такой щекотки. Лишь край голубого платка торчал из перьев.
– Вот оно что, – заговорил вдруг Ковригсен – так неожиданно, что все вздрогнули.
– Что? – сказал Пронырсен.
– Ты тут канаву выкопал, – сказал Ковригсен, и они все четверо вышли из-за камней.
– Да, выкопал, – ответил Пронырсен. – Здорово, правда? Первый утковод во всей долине. Надо и о красоте думать.
– Какая наглость! – завопила Октава.
– Скользкие уловки! – закричал Сдобсен. – Мы себе живём, хлеб жуём, ни о чём плохом не думаем, а ты тем временем воруешь всю воду!
– Что-о-о? – сказал Пронырсен. – Я взял только воду, которая течёт мимо меня. А ту, что течёт мимо вас, я и пальцем не трогал.
– Утка может умереть, – заметил Простодурсен.
– Никогда о подобном не слышал. Утки не тонут. Я просто держу её на привязи, пока она не одомашнится.
– Для этого тебе нужны километры верёвки! – закричала утка.
– Не слушайте вы её, – посоветовал Пронырсен. – Она по утрам не в духе. Да вы заходите на борт, заходите.
Первой зашла Октава. Она перескочила канаву и встала перед Пронырсеном нос к носу.
– Хочешь меня расцеловать? – уточнил Пронырсен.
– Вот утка правильно сказала, – ответила Октава. – Ты макак! Ты своими глупостями испортил жизнь всей долине и ещё ждёшь, что тебя поцелуют?
– Но милочка моя, – сказал Пронырсен Октаве и отстранился от её сердитого лица. – Я жду в гости родню. Ради меня они проделают долгий и длинный путь. Неужели я не могу навести к их приезду красоту?
– Красоту? – закричал теперь Сдобсен. – Ты называешь издевательство над уткой красотой?
– Дай время, – ответил Пронырсен. – Она ещё будет плавать в пруду, привлекая к себе новых уток.
– А наша вода? – сказал Простодурсен. – У нас пропала река.
– Беда, – сказал Пронырсен. – Кстати, ты рассказал им, как ты собирался пришибить утку? Я насилу её спас.
– Спас, ага, – сказала Октава. – Что-то она не похожа на спасённую. Давай теперь мы попробуем её спасти.
– Нет, вы нанесёте грязи в мой пруд с утками, – сказал Пронырсен.
– Вот оно что, – сказал Ковригсен. – Ты частенько заходишь ко мне за чёрствым хлебом. Боюсь, этому настанет конец, если ты не выпустишь воду, потому что без воды нет чёрствого хлеба.
– Что? – поразился Простодурсен. – Хлеб черствеет от воды?
– Если тебе нужна вода, можешь брать у меня, – сказал Пронырсен. – Ты как булочник можешь брать прямо сколько тебе надо, бесплатно.
Теперь Ковригсен снял со спины мешок. Он глубоко вздохнул; было видно, что он думает о серьёзном.
– Что ж, сделаем пудинг, да? – сказал Ковригсен.
– Я предлагаю, – ответил Сдобсен, – скинуть этого поганца в канаву, пусть сам побудет уткой!
– Ха-ха-ха, – расхохотался Пронырсен. – Приятно слышать, что у старика Сдобсена хорошее чувство юмора! Но, может, нам всё же лучше сделать пудинг и полюбоваться, как будет подниматься вода?
– Да, – сказал Ковригсен, – так и сделаем.
– Но… – сказал Простодурсен.
Он хотел сказать больше, но не нашёл, что именно сказать.
– Пойду принесу посуду, – сказал Пронырсен.
– Хорошо, – ответил Ковригсен.
Пронырсен зашёл в красивую дверь, а Простодурсен подошёл к склону взглянуть, не видно ли утёнка. Утка заметила, что он стоит и смотрит на неё, и закричала:
– Это ваш малыш тут меня щекочет?
– Нет, это ваш, – ответил Простодурсен. – Я принёс лопату и помог вам в тот день, когда…
– Так этот мелкий вылез из моего яйца?
– Да. И он уже отлично сам ест.
Утка сунула голову поглубже под крыло. Потом покачала ею и стала теребить верёвку.
Пронырсен принёс пять тарелок и ложки.
Видимо, хотел, чтобы они поели на улице и не топтали его ковры.
Простодурсен не чувствовал голода. У него сводило бурчащий живот, но сводило не от голода. Просто ему слишком сильно хотелось, чтобы всё это странное стало чуть менее странным. Чтобы проснуться утром – а всё примерно как раньше. А то сейчас всё было совсем не так, как раньше. И к тому же совсем неправильно.
А теперь ещё они будут угощаться пудингом, глядя на пруд с утками.
Ему хотелось спуститься и утешить утёнка. Но, похоже, сейчас утёнок не нуждался в утешениях.
– Итак, – сказал Ковригсен, – наступает время пудинга.
– Ага, – оживился Сдобсен. – Давайте быстренько его намешаем.
– Мы сделаем экспресс-пудинг, – сказал Ковригсен. – Он не самый изысканный, зато его не надо ни варить, ни остужать. Господин Пронырсен, могу я взять вашей драгоценной воды?
– Сколько угодно, – ответил Пронырсен.
Ковригсен подтащил мешок к воде, прорезал ножом дырку и высыпал всё содержимое в реку. Это оказался розовый порошок, который в секунду окрасил воду.
– Но… – сказал Пронырсен.
– Спокойствие, – ответил Ковригсен. – Сейчас всё застынет.
И вот так и был сделан тот сказочный пудинг. Сначала река в канаве стала красивого цвета «кисель с молоком». Потом они увидели, что эта розовая вода потекла по траве – и розовым стал пруд рядом с уткой. А потом всё это начало застывать – и застыло. И теперь пудингом была до краёв наполнена река и будущий пруд, покрыт склон и заполнена вымоина. Пудинг был красивого кораллового цвета, он переливался на солнце.
– Приятного аппетита, – сказал Ковригсен.
– Что это? – в страхе закричала утка.
– Это пудинг, – ответили ей из-под крыла.
– Пудинг?
– Да, попробуй. Он очень вкусный.
Утка с утёнком подошли к своему краю пудинга. Постояли, вдыхая его запах. И принялись угощаться.
Но те пятеро, что стояли у верхнего края пудинга, за еду не принимались. Они молчали. Они смотрели, как поднимается вода за плотиной.
В канаву ей теперь было не затечь. Но вода струилась и плескалась, как реке и положено. Она притекла от старых зим высоко в горах и торопится вниз в море, где рыба ждёт чистую воду.
И запруда рухнула. Камни и мох разлетелись по сторонам.
– Слышали? – спросил Простодурсен.
– Что? – откликнулась Октава.
– Утёнок заговорил!
