Руне Белсвик - Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)
– Шпротом? – переспросила Октава.
– Ну да, за утёнком, – объяснил Простодурсен.
– Лучше я с ним побуду, – вызвался и Сдобсен.
– Идти должны все, – сказал Ковригсен.
Простодурсен встал и подошёл к окну. Солнце ещё только думало садиться за лес, а пока собирало полоски света, пятна и прожилки. А лес выпустил побродить между ёлками огромные тени.
– Если всё так, как думаю я… – сказал Ковригсен.
– То? – спросила Октава.
– То, похоже, мне надо захватить кое-что из пекарни, – ответил Ковригсен.
– Печенье?
– Если всё так, как я думаю, то мы будем делать огромный пудинг, – ответил Ковригсен.
– Ура! – сказал Простодурсен.
Сдобсен тоже хотел было сказать «ура!», но раз Простодурсен опередил его, то он лишь молча поднял свою палку.
– Ладно, это будет завтра, – сказал Ковригсен. – А сейчас нам пора греть собой подушки и простынки.
– Чтобы греть, надо подкрепиться, – сказал Сдобсен.
– Надо так надо, – отозвался Простодурсен. – Я только сбегаю к реке – посмотрю, не вернулась ли она.
Нет, река не вернулась. Внизу под горой было всё так же пустынно, тоскливо и тихо.
Самый большой на свете пудинг
Простодурсен не выспался. Легли они вроде не поздно, но утёнок долго крутился и вертелся в кровати, клякал и пищал. А когда он наконец уткнулся носом в подушку и уснул, Простодурсен почувствовал, как изменилась жизнь без прекрасного напева реки. Ему словно бы перестали петь колыбельную. И ночь показалась ему дырявой, у неё на месте реки – большая противная дыра без звуков и без стен и без дна.
Куда она делась, река?
Целая полноводная река?
– Бедный ты, бедный, – сказал он утёнку, который смешно устроился на подушке и спал. – Бедняжечка, – сказал он.
И наконец уснул.
Утром его разбудил не стук дятла. Он проснулся оттого, что утёнок стоял на нём и щипал за ухо.
– Кля! – бодро сообщил утёнок.
– Ладно, понял, – сказал Простодурсен и выпрыгнул из кровати.
Обычно он просто вставал. Но сейчас подпрыгнул и бросился к окну. У него появилась крохотная надежда. Она перекатывалась внутри, как маленькое яйцо в большой кровати, и спрашивала, а не приснилась ли ему вся эта чудовищная история с пропажей реки. И если история окажется чушью и бредом, а река как прежде будет течь, петь, булькать, плескать, журчать и переливаться между яблонями, тогда это маленькое яйцо внутри Простодурсена скинет скорлупу и брызнет во все стороны светом и счастьем. Примерно так.
Короче, Простодурсен проснулся с надеждой. Или это вместе с ним проснулась мечта, что река окажется на своём старом месте.
Но если бы ты увидел лицо Простодурсена сейчас, когда он стоял у окна, разлепив сонные глаза, рядом с утёнком, который скатился с кровати следом за ним, шмякнулся на пол, прикатился к его ногам, пристроился рядом и теперь тянул шею в надежде дотянуться до окна, – ты бы сразу понял, что река назад не вернулась.
Простодурсен взял утёнка на руки. И они ещё постояли, глядя в окно. Там всё равно было на что посмотреть. Трава всех цветов – от зелёного до жёлто-коричневого. Листья на яблонях. Сочные облака. Толстое красное солнце, выкатившееся из-за горы. Сама гора. Высоченная тёмная вершина с пятнами снега. Еловый лес. Понарошка. Кудыка. Рябина. Октава. Сдобсен. Ковригсен.
Трое последних при полном параде как раз шли по дороге. Октава в огромной шляпе. Сдобсен с палкой. Ковригсен с мешком на спине.
– Кля! – сказал утёнок.
– Да, – согласился Простодурсен. – Давай-ка быстренько, чтоб нам ещё поесть пудинга на дорожку.
Утёнок ел хорошо. И накладывал себе добавку за добавкой. Пудинг исчезал на глазах. А как сделать новый? Где взять воду? Реки-то нет…
Простодурсен туго повязал утёнку голубой платок, и они вышли к троим друзьям, ждавшим их на улице в этот ранний утренний час.
– Ну что же, – сказал Ковригсен. – На горе за лесом живёт похититель реки. Вперёд?
– Так ты думаешь, что это всё-таки Пронырсен умыкнул реку? – скорбно спросил Простодурсен.
– Посмотрим, – ответил Ковригсен.
– А что у тебя в мешке?
– Порошок для пудинга.
– Целый мешок?
– Вдруг мы проголодаемся в пути. К тому же пора начать прикармливать Пронырсена пудингом, чтобы он размяк немного. А то совсем зачерствел от долгой жизни на сухарях.
Трава была мокрая, и Простодурсен посадил утёнка в карман. Тот высунул наружу голову и глазел на удивительные вещи, мимо которых его нёс Простодурсен, покачивая в такт шагам. Вокруг было не то, что прежде в яйце. Он ничуть не жалел, что выбрался оттуда сюда. Да и здесь тоже, судя по всему, яйцо, только скорлупы не видно. Это какое-то огромное яйцо, в него помещается уйма всего интересного. Высоко над большой горой висит ни к чему не прицепленный желток. Что и требовалось доказать, довольно крякнул утёнок, он попал в новое яйцо, только и всего. Огромнющее яйцо номер два. Но когда-нибудь он вырастет, пробьёт клювом и его скорлупу и перейдёт в яйцо номер три. Так устроена жизнь, подумал он. Удивительная вещь. Но пока ему хватало места.
– Кля! – сказал он.
– Что? – переспросил Простодурсен.
– Ему нравятся дальние прогулки, – заметила Октава. – Смотри, как он тихо сидит и внимательно смотрит по сторонам.
Простодурсен побаивался. Непонятно, что они увидят у Пронырсена. А если это окажется что-то ужасное, что им тогда делать? Пропала целая река с музыкой и бульками, а они своими ногами идут в логово к этому Пронырсену.
– Ничего, ничего, – зашептал он утёнку. – Как-нибудь всё устроится, как-нибудь обойдётся.
И погладил его бережно по пушистой головёнке.
Ни Октава, ни Сдобсен, ни Ковригсен ничего не говорили. У них было заведено, что если один сказал всё, что хотел, то слово берёт другой. Но сейчас было не так. Они просто шли вереницей. Ковригсен с мешком на спине. Октава в шляпе. Следом Сдобсен с палкой. Замыкающим – Простодурсен с утёнком.
Они всё время шли вдоль реки. То есть не вдоль реки, потому что она теперь не текла, но вдоль места, где она текла раньше. Поэтому они и молчали. Но то и дело бросали печальный и тревожный взгляд на пустое русло. Оно выглядело как канава посреди леса с лужицами воды то там, то тут.
Несколько раз Простодурсен порывался остановиться. Внизу в грязи встречались россыпи прекрасных бульков, и его так и тянуло набить ими карманы. Дурсен он и есть дурсен, всегда думает об одном. И хотя у него перед домом на дне бывшей реки сейчас громоздились горы бульков, он думал только о том, как бы набрать их ещё больше. Но он не останавливался, а тащился в хвосте понурой процессии, вступившей в зелёно-коричневый мрак елового леса.
Вдруг кто-то всё же заговорил. Это оказался Сдобсен:
– Октава, спой нам песню.
– Песню? – переспросила Октава. – Ты думаешь, сейчас время петь песни?
– Этого я не знаю, – ответил Сдобсен. – Но послушать песню было бы кстати.
– Не бывает времени не для песен, – поддержал его Ковригсен.
– Но разве мы не должны неслышно подобраться к Пронырсену и застать его врасплох? Если я запою, нас услышат.
– Я думаю, он нас ждёт. Возможно, песня поднимет настроение и ему тоже, – ответил Ковригсен.
– В голову не идут слова, – пожаловалась Октава. – Тоже пропали вместе с рекой.
– Ты просто спой о нашей реке, – попросил Простодурсен.
И она спела короткую песенку о реке – кажется, такую:
Река нам текла каждый день –
когда ночью мы крепко спим
или днём коврижкой хрустим.
Плескаться ей было не лень.
Она журчала так мило,
она протекала мимо,
она поила нас всех,
и наш разносился смех.
Без речки нам жизни нет,
и вот нашей речки нет…
Грустная песня утраты. Утёнок заснул, а Простодурсен ткнулся глазом в ветку, и слёзы залили лицо. Пришлось остановиться и вытереть его.
– Ты не могла бы спеть не такую грустную песню? – попросил Сдобсен. – Если мы предстанем перед Пронырсеном с такими несчастными лицами, то…
Октава взглянула на Ковригсена. Она часто делала так, собираясь спеть песню. Посмотрела-посмотрела – и запела:
Но мы не простаки!
И мы не дураки!
Мы не сдаёмся, нет!
Мы все идём вперёд!
И мы несём мешок!
Ворюгу мы найдём
и плеск себе вернём!
Как только песенка окончилась и друзья потянулись к выходу из леса, они услышали милый сердцу звук. Это был плеск реки, как вы, конечно, догадались. Он пробивался откуда-то справа. Реку они пока не видели, но на этот звук зашагали быстрее. Вскоре они вышли из леса. И увидели всё солнце и всю гору целиком.
Они встали за большими мшистыми камнями. Раньше река протекала между ними, но теперь здесь было почти совсем сухо. И они наконец узнали, что произошло.
