Владимир Васильев - С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)
Я бросаюсь наутек от матери, от разговора. Стыдно.
Опять сорвался. Чего я стал орать на всех, как последний псих?
Погулял, возвращаюсь. Томка уже дома. Уроки учит, отличница.
- Давай я брошу школу, - предлагаю я матери. - Ты не бойся, пойду работать.
- Пойми, школа и готовит тебя к труду, - говорит Римма Николаевна. Труду квалифицированному.
- Пойми, я хочу жить, действовать, а меня "готовят к труду", - говорю я.
- Ты еще мальчик. Подросток. Нельзя требовать от тебя слишком многого...
Не требуйте от меня "слишком многого". Требуйте от меня невозможного. Я смогу.
Ангелина Ивановна на классном часе объясняла нам про внешний вид. Боря светился от восторга и, кажется, пытался конспектировать. Счастливчик! А я не могу с ней согласиться. Все время ловлю себя на том, что спорю. Внутренне, конечно. Попробуй сказать вслух - сразу до Риммы Николаевны дойдет. Когда-нибудь отрежу телефон в нашем доме.
Иногда мне хочется быть лохматым, как сто тысяч болонок, и носить брюки с раструбами широкими, как рупоры.
Интересно, что об этом сказал бы Женьшень?
На Ангелину я не обижаюсь, но я ей не верю. Андрей мне объяснил в прошлом году: "Понимаешь, классный руководитель - это РЬШнадзор. Ее дело следить, чтоб мы не рыпались". Андрей любит сочинять всякие словечки, каламбурить. У него это здорово получается.
С кем же поговорить о том, о чем ни с кем говорить нельзя?
Сегодня я наконец высказался на литературе. Конечно, я не хотел, но так получилось. Женьшень прочитал вслух одно вольное сочинение. Что-то там про счастье. Хвалил. И призывал писать еще - про все, что волнует.
Вот тогда-то я с места и вклинился - самым грубым, на какой только способен, голосом:
- Какое вам дело до нашей жизни!
- Я рад, что ты заговорил. Градов, - невозмутимо продолжал Е. Е. - И ставишь интересный вопрос.
Обсудим?
Никакой я вопрос не ставил, но класс обрадовался.
- Сформулируем так, - сказал Женьшень. - Что должен и что имеет право знать учитель о своем ученике? Согласен, Градов?
Аня Левская подняла руку и что-то тихо сказала, Женьшень так и просиял.
- Прекрасная мысль!
- А что она сказала? Тише, люди! - крикнул кто-то,
- Уметь спорить - значит уметь слушать, - упрекнул нас Е. Е. - И думать. И выдвигать свои аргументы. И этому, между прочим, тоже учит литература.
Левская считает, что во внутренней жизни человека все переплетается, но условно можно говорить о духовной, личной и интимной жизни. Что из этого может и что должен знать учитель? Вам интересен такой разговор?
По-моему, нам интересен любой разговор, если он не по теме урока. Лишь бы не "Отцы и дети" Тургенева.
Но Е. Е. нас перехитрил. Всегда он так: доведет спор до высшего накала, а дальше...
- Сегодня на уроке, я надеюсь, у нас будет другой спор - о Базарове. А этот мы перенесем на факультатив, согласны? Можем, если хотите, открыть при нем клуб "Спорщик". А тема урока звучит так...
Ехидства в Томке прибывает не по дням, а по часам!
- Тебе какая-то девчонка звонила. А может, девушка...
- Короче. Что ей надо?
- Не рычи на меня. Она спрашивала, придешь ли ты на факультатив по литературе. Там какие-то спорщики, что ли. Я не поняла.
- Нос не дорос. А раз не дорос, не суй его в чужую духовную жизнь. Личную жизнь. Интимную жизнь.
Поняла?
- Не-а.
Все понимает, ехидна. Во зверюга выросла! Я ее маленькую любил, "от двух до пяти". Такая милая дурашка была. А сейчас -все понимает.
Кто мог звонить?
Творческая группа, которую сколотила из старшеклассников Любочка, за три часа написала сценарий "Осеннего бала". Из них битый час спорили - для кого вечер? Один класс? Параллель? Девятый и десятый?
Или мелюзгу из восьмых тоже пригласить?
Решили: приглашаются все старшеклассники.
Пока писали сценарий, в пионерскую заглянул Женьшень. Покрутился, подул в горн, написал какую-то записку и положил перед Любочкой. Она прочитала, кивнула.
Я не Томка - ничего не понял. Но сердце у меня заныло.
Когда все расходились, Любочка меня задержала.
- Я рада, что ты наконец отыскался... двоечник. - Она улыбнулась. - А то я уже собиралась искать по детским комнатам. Милиции, разумеется...
- Получается у тебя? - спросил я. И подумал:
"Сейчас возьму ее за руку".
- Что получается?
- Все. С нами, - сказал я. И подумал: "Возьму за руку".
- Пока не очень. Юношей в вожатском добровольческом отряде почти нет. Ты почему не вступаешь? Ты же так горнишь...
Момент был упущен. Она явно думала уже о чем-то другом. Рука ее дотронулась до горна, в который недавно дул Е. Е. В другой руке, я видел, зажата была его записка. Глаза ее, как медленно гаснувшие прожекторы, смотрели мимо меня - куда-то в угол. И я увидел в ее взгляде грусть и нежность.
Или мне так почудилось?
Мне так хотелось дотронуться до ее руки!
Неужели он думает, что я клюну на его слова:
"Я рад, что ты заговорил, Градов..." Рано радуется!
Я не заговорил, у меня вырвалось. Своего слова я еще не сказал.
Я чувствовал, что сегодня что-то случится! Хорошее!
Дома - засургученный пакет. На мое имя.
"Совсекретно. Шеф вами недоволен. Информацию, об объекте Т-29 передайте завтра по 18-му каналу связи.
Операция "Осенний бал" намечается на субботу. Связь как всегда. Подробные инструкции через агента Б.".
Привет тебе, дневник! Я погнал к Андрею!
Назло всем врагам, во славу дружбы "Группа АБЭ"
воскресла в прежнем блеске. Ссора всем надоела. Мир, мир! Главное сейчас - не расшифроваться, а то ее постигнет участь КЮРа.
На радости я опять сбился на жаргон: "погнал"
и проч. Вчера мне от Риммы Николаевны за это досталось.
- Нравится тебе новый учитель литературы? - спрашивает.
- Ништяк.
Как она разгневалась! "Что за манера выражаться!
Что за дикие слова!" А если у нас все так говорят?
И конечно, забыла свой вопрос. У старших всегда так: им важно не что говорят, а как говорят.
А что новый учитель по литературе? Не знаю. Не разобрался еще. В "Группе АБЭ" мы о нем не говорим.
Я вышел из дому за час до начала и сразу в рощу, на Пушкинскую Полянку. Там разыгрался такой листопад, что даже небо пожелтело. Я лег на листья и слушал, как они меня засылают. Один лист упал на губы и черешком щекотал в носу, но я не шевелился.
Я думал о том, что сегодня у нас ОСЕННИЙ БАЛ, и я встречу там Любочку, и Андрея с Борей, и всех наших ребят. В шуршащей тишине опять соединились два столетия. И Пушкин прошептал мне:
Во дни веселий и желаний
Я был: от балов без ума...
Я стал думать, почему Александр Сергеевич так любил осень. А листья падали, шелестели, и я вдруг услышал строчку, которую знал всю мою жизнь и сам сегодня писал в зале, над сценой. Но я не увидел - услышал ее, шершавую, как падающий лист.
оЧей оЧарованье Ч-Ч
оЧей оЧарованье Ч - Ч
Вообще-то над сценой желтыми листьями мы прикнопили поначалу всю золотую строку: "Унылая пора!
очей очарованье!" Но Афанасий Андронович усек первую часть: "Что за унылое настроение? Это безответственно. Вы вступаете в пору расцвета, и я думаю, что..."
- Но это же Пушкин! - изумилась Любочка.
- Спасибо за подсказку. - Директор иронически посмотрел на старшую вожатую. - Я могу вам даже показать то место в хрестоматии, где это напечатано.
- Вот именно! - поддержал Андрей обе стороны сразу. - Вечно у этого Пушкина нелады с цензурой... - Босов полез снимать первые два слова. Любочка была в недоумении.
- Ты меня прости, Андрей... - начал было я, но он меня прервал.
- Ты тоже меня прости, Град ты мой. Но пусть Скафандр лучше редактирует Пушкина, чем срывает наш вечер.
Собирались ребята постепенно. У всех было какое-то тревожное и приподнятое настроение. По лестницам бежали разноцветные, как листья в роще, девчонки. Грозно и неудержимо перемещались группы десятиклассников.
А восьмиклассницы смеялись так громко, что музыку заглушали.
Весь вечер мы были втроем: Андрей, Борис и я.
Шейк танцевали вместе. Я из танцев признаю только шейк. Тому, кто его придумал, я бы какую-нибудь международную премию отвалил. Жалко, что ли? За такой танец! Вся школа ходуном ходила, и Афанасий Андронович опасливо косился то на нас, то на люстру, когда, заряженные ритмом, мы отплясывали.
И во время других танцев А и Б не сидели на трубе-их приглашали, они приглашали. Ничего, когданибудь и я дорасту до танго. Да здравствует акселерация, которая бы касалась всех, по-честному! Девчонки ведь нашего брата делят на две категории: высоких (с которыми не стыдно танцевать) и всех остальных. А девочек моего роста на свете почти не осталось.
Расписался я, а завтра химия. До завтра, дневник, до завтра! Главное запишу завтра.
Про Аню, Олю и Любочку.
ОСЕННИЙ БАЛ был в разгаре, когда объявили "белое танго". Оля Савченко пригласила Андрея, Борюкакая-то десятиклассница. А я наблюдал за Любочкой.
Как она улыбается, как радуется успеху нашего вечера, как танцует. "Очей очарованье!"
