Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла-2
А может быть, он и не станет думать об этом, а будет просто отдыхать в тишине от вечных опасностей и забот. Здесь он в такой безопасности, какой никогда не ведает в крепости. Там в него может попасть пущенная из стана врагов стрела или камень метательной машины, может отыскаться изменник-убийца (хотя и редки такие люди среди тауринов и среди иттов), может рухнуть на голову разрушенный зубец башни... А здесь ничто не грозит старому вождю, появившемуся в стане врагов без меча и панциря. Ни один итт, пусть даже с самой коварной душой, не посмеет нарушить древнего обычая и тронуть безоружного противника, который пришел, чтобы разделить печаль о короле...
Никто из хмурых и опечаленных иттов, столпившихся у королевского шатра, не смотрел на Фа-Дейка. И друг на друга не смотрели. Сейчас каждый остался как бы сам с собой, чтобы в одиночестве пережить печальную весть. Итты переносят горе молча. Фа-Дейк взял у стражника шлем и медленно пошел среди кибиток и шалашей. Он не знал, что делать теперь и что будет дальше. Тоскливо было...
Изредка попадались навстречу молчаливые воины. Некоторые несли ветки стрелолиста и сучья высохших песчаных деревьев. Фа-Дейк понял, что это для погребального костра.
Несли сучья и женщины, но они встречались реже. Их вообще было мало в поселке иттов. А ребятишек не было видно совсем.
Кибиточный городок притих, но все-таки жизнь не замерла окончательно. На краю поселка, у кособокого кожаного фургона, дымили кухонные костры. Две костлявые старухи колдовали над котлом. Одна беззубо улыбнулась Фа-Дейку, спросила:
- Хочешь нашей похлебки, Огонек?
Он покачал головой. Спохватился и ответил как подобает сету:
- Благодарю, добрая женщина. Мир твоей крыше...
Потом усмехнулся: "Мир..." - и подумал: "А куда это я иду?" Хотел повернуть назад, но услышал за палатками и хижинами слабый вскрик. Странный, вроде бы детский.
Сет Фа-Дейк постоял, нахмурился, надел шлем. Пошел на голос, перешагивая вытянутые по земле оглобли фургонов.
У крайнего шатра стояли воины из сотни конной разведки - песчаные волки. Беседовали, усмехались. Увидели юного сета, любимца короля, подтянулись:
- Привет вам, сет...
- Ходят слухи, что вы последний говорили с королем...
- Что сказал король на прощанье?
Фа-Дейк медленно обвел песчаных волков глазами. Взгляд этот напомнил им, что сету могут задавать вопросы только другие сеты, маршалы или король. Воины притихли. Один, в кожаном шлеме с золоченой стрелкой, - видимо, командир, неторопливо сказал:
- Примите нашу печаль, сет.
Но никакой печали не было на его широком, неприятно открытом лице с голым подбородком и выпуклыми глазами. И Фа-Дейк не ответил командиру волков. Он помолчал и спросил:
- Здесь кто-то кричал. Что случилось?
Выпуклые глаза сотника были внимательными, но ответил он небрежно:
- Мальчишку поймали, разведчика из крепости.
Фа-Дейк не выдал интереса и неожиданной болезненной тревоги. Спросил так же небрежно:
- Разве сейчас не перемирие? Урата-Хал в нашем лагере...
Сотник сказал с коротким зевком:
- Еще до перемирия поймали. Да это и не важно.
- Почему не важно?
- Он шел не из крепости, а из песков. Видимо, оставлял там знаки для каравана...
Сотник держался чересчур независимо и не прибавлял в конце фразы слова "сет". Это была явная наглость, волки всегда позволяли себе лишнее. Фа-Дейк не стал делать замечаний, сет не должен опускаться до пререканий с каким-то предводителем дикой сотни. Он только сказал в отместку:
- Я думал, храбрые волки давно перекрыли все караванные пути тауринов...
Он знал, что это не так. Сколько бы ни рыскали в песках и скалах конные патрули иттов, перехватить все караваны они не могли. В непроницаемой тьме песчаные лодки под черными парусами бесшумно бежали по дюнам к крепости. Это посылал осажденным еду и оружие лесной народ, который был давним союзником тауринов. Люди леса научились пользоваться парусами не хуже иттов.
Лодки останавливались в неведомых иттам местах, а оттуда таурины несли груз в крепость тайными подземными ходами. Кое-какие ходы разведчики иттов отыскали и засыпали, но многие еще найти не могли. И крепость держалась долгие годы. И будет держаться бесконечно...
Сотник уязвленно сказал:
- Мы перекрыли почти все пути. Сегодня мальчишка скажет, где была стоянка недавнего каравана. Там у них последняя лазейка, засыплем и ее.
Фа-Дейка опять уколола тревога. Тоскливая, смешанная с неясным страхом. Но отозвался он с рассеянным видом:
- Думаете, он скажет?
Воины гоготнули. Командир тоже не сдержал усмешку:
- Волки умеют развязывать языки даже заржавелым от шрамов тауринским начальникам, которые не боятся ни ядовитых игл, ни раскаленного железа. А этот - сопливый мальчишка, даже меньше вас... О, простите, сет!
Сотник испуганно наклонил голову, но насмешливый огонек в похожих на коричневые лампочки глазах не погас. Фа-Дейк глянул в эти глаза и смотрел в них, пока не заставил сотника потупиться. Теперь Фа-Дейк был просто сет иттов, в нем не осталось ничего от четвероклассника Фаддейки.
Сет сказал:
- Может быть, волки и умеют развязывать чужие языки, но хорошо бы им научиться держать на привязи свои. Не правда ли, сотник?.. Я жду ответа.
- Да, сет, - сквозь зубы выдавил командир волков.
Фа-Дейк медленно пошел от сотника и его воинов, и длинный плащ тянулся за ним, шуршал по камням.
Недалеко от королевского шатра Фа-Дейк встретил Фа-Тамира.
- Отдохните в моей палатке, сет, - сказал маршал.
- Потом... А когда погребение, Фа-Тамир?
- Завтра после восхода...
- Фа-Тамир... Как зовут сотника песчаных волков? Он такой... глаза как у жабы.
- У кого, сет?
- А, вы не знаете... Ну, такие нахальные глаза. И круглое лицо.
- Наверное, это Уна-Тур... А что случилось?
- Ничего. Он мне не нравится, ведет себя нагло.
- Да. Но он храбр...
- Подумаешь, заслуга, - усмехнулся Фа-Дейк. - Кто из иттов не храбр? Надо еще быть... человеком. Даже если называешься "волк".
- Сейчас жестокое время, Огонек, - вздохнул Фа-Тамир.
Фа-Дейк вздрогнул от неожиданной ласки, поднял глаза:
- Фа-Тамир, они поймали разведчика...
- Да, я слышал уже...
- Я подумал вот что. Когда печаль и погребение, обычай велит делать добрые дела... Может, отпустим его к своим?
- Доброе дело для врага - разве доброе дело? - хмуро сказал маршал.
- Он же еще не взрослый, - виновато проговорил Фа-Дейк. - Разве итты воюют с ребятами?
- Он разведчик. Значит, воин. Законы войны одинаковы для всех.
"У войны нет законов", - вспомнил Фа-Дейк. И тихо спросил:
- Правда, что его будут пытать?
Фа-Тамир отвел глаза. Пожал плечами:
- Если он сразу не скажет то, что знает. Но он ведь не скажет... пока не заставят.
- А что он знает-то? Ну, покажет стоянку и ход, который ему известен. А этих ходов десятки. Что толку?
- И все-таки... Еще одну ниточку перережем.
Фа-Дейк угрюмо молчал. Потом спросил, глядя в землю:
- А если бы я попался тауринам, меня тоже пытали бы?
- Едва ли! За сета запросили бы выкуп. Обошлись бы с почетом.
- А если бы я знал тайну, которая важнее выкупа?
Маршал подумал и сказал неохотно:
- Итты не позволят, чтобы вы стали пленником тауринов. Не бойтесь, сет.
- Разве я боюсь? Я не об этом...
Фа-Тамир положил руку на шлем Фа-Дейка:
- Огонек... Волки все равно не отпустят его. Это их добыча, а добычу по закону не может отнять никто. Даже король.
Фа-Дейк вскинул глаза:
- Даже король?
- Да... Кстати, сет, что говорил вам король в последние минуты? Итты ждут, что вы передадите его слова всем.
- Что?.. Я передам, да. Чуть позже, Фа-Тамир.
Он мягко убрал голову из-под ладони маршала и пошел не оглядываясь. Через пять минут он опять был у крайнего шатра. Воины-волки всё еще стояли там. Снова подтянулись, глянули на сета выжидательно и вроде бы почтительно.
Фа-Дейк лениво сказал:
- Я хочу посмотреть на пленника, Уна-Тур...
Сотник осклабился: любимец короля удостоил его обращения по имени.
- Как будет угодно сету. Идемте, сет...
Разведчика держали в хижине, сложенной из каменных плит. Уна-Тур отодвинул на щелястой двери бронзовый засов. Пропустил Фа-Дейка вперед.
В хижине было светло, колючее солнце било в широкие щели. Тощий темноволосый мальчишка, ровесник Фа-Дейка, сидел скорчившись в углу на камне. Он был босой, в узких кожаных штанах, стянутых на щиколотках ремешками, в мохнатой безрукавке. Тонкие голые руки в локтях и у кистей были перемотаны за спиной сыромятным ремнем.
Когда вошли, мальчик быстро повернул острое лицо с высохшими подтеками слез. В темных глазах мелькнули по очереди надежда на чудо, испуг, отчаяние. Он опять отвернулся, прижался плечом к стене. Но Фа-Дейк успел разглядеть его лицо. Мальчишка был, кажется, похож... Или показалось?
Или правда он похож на Вовку Зайцева из Фаддейкиного класса? На щуплого Вовку Зайцева, который боялся уколов, и над ним за это смеялись (и, было время, Фаддейка смеялся. Сначала. А потом не стал... А потом Вовка уехал). Этот Зайцев боялся уколов и плакал от обид, но обидчиков никогда не называл, если его спрашивали взрослые...
