Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 1. Волшебный берег: Повести и рассказы
Дед выбрал деревце для оглобли и начал рубить. Звонко аукались Романок и Таиска, они уже шли обратно. Валентинка вспомнила о грибах. Что же, она так и не найдёт ни одного? Валентинка хотела бежать навстречу Таиске. Недалеко от опушки на краю оврага, она увидела что-то голубое. Она подошла ближе. Среди лёгкой зелени обильно цвели яркие цветы, голубые, как весеннее небо, и такие же чистые, как оно. Они словно светились и сияли в сумраке леса. Валентинка стояла над ними, полная восхищения.
— Подснежники!
Настоящие, живые! И их можно рвать. Ведь их никто не сажал и не сеял. Можно нарвать сколько хочешь, хоть целую охапку, целый сноп, хоть все до одного собрать и унести домой!
Но… оборвёт Валентинка всю голубизну, и станет прогалинка пустой, измятой и тёмной. Нет, пусть цветут! Они здесь, в лесу, гораздо красивее. Только немножко, небольшой букетик она возьмёт отсюда. Это будет совсем незаметно!
Когда они вернулись из лесу, мать была уже дома. Она только что умылась, полотенце ещё висело у неё на руке.
— Мамушка! — ещё издали закричала Таиска. — Мамушка, ты гляди, каких мы сморчков набрали!
— Мамка, давай обедать! — вторил Романок.
А Валентинка подошла и протянула ей горсточку свежих голубых цветов, ещё блестящих, ещё пахнущих лесом:
— Это я тебе принесла… мама!
Сад под облаками
(рис. В. Трубковича)
НАДО И НЕЛЬЗЯ
— Алимджан! Куда полез?
Ну вот, уж и увидала. У старшей сестры Лали глаза как полевой бинокль — всё видит.
— Одну кисточку, — сказал Алимджан, — маленькую.
— Придёт отец, подставит лестницу и достанет тебе винограду. А на лозу лазать нельзя!
Алимджан посмотрел на виноградные кисти, которые висели над головой, прозрачные, сладкие… Жди, когда отец придёт… А теперь вот птица села на лозу!
Алимджан схватил рогатку, нашёл подходящий камушек и только натянул резинку, как Лали опять закричала:
— Что ты делаешь, эй, Алимджан! Брось рогатку, нельзя птиц убивать!
— А если она виноград клюёт?
— Хватит винограду и ей, и тебе. Неужели из-за двух ягод птицу убить?
— Опять нельзя.
— Конечно, нельзя. Ты вот лучше пойди-ка вымой руки. Да садись завтракать.
Сестра поставила тарелку шавли — жидкой каши. Но Алимджан увидел, что на столе, в блюде, лежат лепёшки. Он схватил лепёшку и убежал во двор. Он не любил шавли.
— Алимджан! Куда побежал?
Лали вышла, посмотрела туда, сюда. Но Алимджана и след простыл. Лали покачала головой, и все её пятнадцать чёрных косичек рассыпались по спине. В кишлаке уже многие девочки начали подстригать волосы. У кого до плеч, у кого совсем короткие. Но Лали нравилось ходить с косами. А узбечки не одну косу заплетают, а множество косичек. И косички эти покрывают всю спину, как чёрная блестящая шаль.
Лали покачала головой.
— Вот негодник! Убежал. Наверно, к Юсуфу.
Юсуф — это товарищ Алимджана. Он живёт совсем недалеко, только перейти через дорогу. Алимджан ел лепёшку и не спеша шагал к Юсуфу. Посреди дороги, где очень мягкая пыль, он повозил ногами, и пыль сразу поднялась, как облако.
«Сейчас увидала бы Лали, — подумал Алимджан, — так сразу закричала бы: „Эй, Алимджан, что ты делаешь! Нельзя!“»
Вдруг прямо над головой загудела машина. Алимджан подскочил и бросился бежать.
— Эй ты, малый! — закричал шофёр. — Если ещё раз такую бурю поднимешь, плохо тебе будет!
Машина была огромная, она везла хлопок с поля, целую гору хлопка. Вот и отец сейчас на такой же машине возит хлопок. Взял бы прокатиться — да нет. Тоже нельзя.
Алимджан открыл калитку во двор к Юсуфу. Юсуф сидел на ступеньке айвана; айван — это длинная открытая терраса. Юсуф держал на коленях кастрюлю и прямо из кастрюли доставал и ел пареную тыкву.
— Садись ешь, — сказал он.
Алимджан сел рядом, достал из кастрюли кусок жёлтой сладкой тыквы, которая так и липла к рукам.
— Тебе хорошо, — сказал Алимджан. — Как хочешь, так и живёшь. А мне!..
— А тебе что? — спросил Юсуф. — И тебе хорошо. Вот ишаку плохо, на нём мешки возят, дрова возят и мало ли чего. А тебе что?
— А меня мучат всё время, вот что, — ответил Алимджан. — Что хочешь делать — нельзя. Чего не хочешь — надо. Только и знают: «Надо!», «Нельзя!».
Из дома выглянула бабушка Юсуфа. На голове у неё был жёлтый платок, а из-под платка тянулись две косы.
— Юсуф-джан, надо подмести двор, — сказала она. — А что это ты изо всей кастрюли ешь? Так нельзя, Юсуф. Положи себе в миску и кушай на здоровье.
— Эх, — сказал Алимджан, — у тебя тоже: это надо, это нельзя!
И пошёл домой.
СОН В ПОЛДЕНЬ
Солнце поднялось на середину неба. И стало палить. Не так сильно, как летом, но всё-таки горячо. Алимджан стал переходить дорогу и не удержался, опять так напылил, что и сам еле проскочил сквозь эту пыль. И тут он увидел, что мама стоит у калитки и качает головой.
— Ай, сынок! Смотри, что ты наделал, целый ураган поднял. Теперь ветер эту пыль по всем дворам понесёт. Скажут тебе люди «спасибо»? Нет, не скажут. Так нельзя, сынок.
— Опять «нельзя», — проворчал Алимджан. — Тьфу на это «нельзя»! Пусть оно провалится!
Вскоре приехал отец на своей большой машине. Лали накрыла стол к обеду.
После обеда, в самый жаркий час, можно было отдохнуть. Отец улёгся в холодке под чинарой. Лали убежала к подругам. А мама расстелила одеяло на айване и легла. Алимджан тоже прикорнул около неё.
Маме хочется уснуть, но Алимджан ей не даёт:
— Мама, почему ты глаза закрываешь? Ведь ещё день, а не ночь.
— Я устала, сынок. Глаза у меня сами закрываются.
— А почему ты устала?
— Потому что работала. Хлопок собирала.
— А ты бы не собирала.
— Но как же, Алимджан? Хлопок поспел, коробочки открылись. Каждый кустик кричит: бери скорей, бери скорей! Это твоё богатство!
Тут у мамы закрылись глаза, и она заснула. Но Алимджан не дал ей спать, разбудил:
— Мама, а на что вам богатство?
— Ох, сынок! Тебе рубашка нужна? Нужна. И другим нужна. Всем людям. Ты ведь знаешь, что из хлопка ситец делают…
— Другим нужна! Пусть другие сами себе на рубашку хлопок собирают!
— Какой же ты глупый у меня, сынок! У других своя работа. Каждый свою работу делает, и бросать её нельзя… Кто дом строит, кто поезда водит, кто коров доит… — ответила мама.
И опять уснула.
Алимджан больше не будил маму. Он лежал и думал:
«Да, мама правду сказала. Если доярки пойдут хлопок собирать, то кто же будет коров доить? А если машинисты пойдут, то и поезда остановятся…»
Он лежал и думал. И глядел на горы. Горы поднимались, как зубчатая стена, жёлтые горы, каменные… Никакой травы нет, никаких кустиков. Только далеко на вершине, под самыми облаками, стоят деревья. Они, будто взявшись за руки, стоят рядком на самом гребне горы.
Во дворе было тихо, только отец похрапывал под чинарой.
«А почему там деревья? — думал Алимджан. — Как они туда забрались? Горы — один камень. А там — деревья. Может, сходить поглядеть? Да, как же, пойдёшь. Сейчас все закричат: „Куда пошёл? Нельзя!“»
«Я здесь», — прозвучал чей-то негромкий голос.
Алимджан сразу поднялся. Под виноградной лозой сидел какой-то длинный человек. Глаза чёрные, брови строгие, и губы строгие.
«Кто?» — спросил Алимджан.
«Как кто? Ты же позвал меня. Сказал: „Нельзя!“ Вот я и здесь. Я и есть Нельзя».
«Ой-бой! — удивился Алимджан. — Ты Нельзя? А где же Надо?»
«И я здесь», — отозвался ещё один голос.
Около Нельзя появился другой человек, коротенький, толстый.
«Да, да, — сказал он со вздохом, — это и есть я — Надо. Что поделать!»
«А зачем вы сюда пришли?» — спросил Алимджан.
«Но мы тут живём», — ответил Нельзя.
«Мы тут живём, — повторил Надо. — Мы тут живём на радость хозяевам».
«Ох ты! На радость? Не на радость, а на одно мученье. Хоть бы вы совсем пропали!»
«Если мы пропадём, и ты пропадёшь!» — строго сказал Нельзя.
«Да, да, Алимджан, — со вздохом сказал Надо, — и ты пропадёшь. Ты ведь знаешь Алибека?»
«Знаю. Его один раз из школы выгнали».
«А почему выгнали?»
«Уроков не хотел делать. И хулиганил ещё. Стёкла в школе бил. Говорит: захочу и разобью! И разбил».
«Вот. А почему он такой? Потому что нас в этом доме не было».
«Если мы пропадём… — Нельзя так взглянул на Алимджана, что тот поёжился. — Если мы пропадём, и ты будешь, как Алибек».
«Не буду я, как Алибек!» — закричал Алимджан.
— Сынок, сынок, ты что кричишь? Или сон страшный приснился?
Алимджан открыл глаза. Мама уже встала. Она покрылась белым платком, чтобы идти в поле. Она стояла над Алимджаном, смотрела на него своими блестящими чёрными глазами и смеялась.
