София Сегюр - Маленький горбун
– Ты готова, Христина? Мы сейчас едем!
– Да, папа, я давно готова.
– Почему у тебя на глазах слезы? – спросил он. – Может быть, ты больше хочешь остаться дома?
– Ах, нет, папочка, я, напротив, боялась, что вы меня забудете, – проговорила Христина.
– Бедняжечка моя, ты видишь, что я тебя не забываю, – заметил Дезорм. – Скорее же беги вниз, чтобы не заставлять маму дожидаться.
Этого не нужно было повторять, Христина подбежала к отцу, который тут же увел ее с собой, он уже слышал недовольный голос своей жены. Стоя на крыльце, она громко звала:
– Да где же вы, Филипп? Где ваш барин? Почему Христина не идет?
– Я здесь, сударыня, – ответил лакей Филипп, выходя из передней. – Барин же прошел к барышне.
– Сейчас же подите и скажите им, что я их жду, – приказала она.
– Не досадуй, дорогая, я только сходил за Христиной, – сказал Дезорм.
– Здравствуй, Христина. Почему сегодня ты не пришла поздороваться со мной? – спросила девочку ее мать.
– Я ждала бонну, мама, потому что она запретила мне выходить без нее, – ответила Христина.
– Минна всегда выдумает что-нибудь странное, – заметила Каролина Дезорм. – Ну зачем понадобилось запирать Христину и мешать ей прийти ко мне в комнату? Если бы ты была немножко поумнее, Христина, ты не стала бы дожидаться позволения Минны… Ах какая ты красная, Христина! Нельзя сказать, чтобы ты была красива, бедняжечка.
– Трудно понять, есть у девочки ум или нет, – заметил Дезорм, – ведь она никогда не говорит, по крайней мере при нас. Согласиться же с тобой, что она некрасива, я не могу, потому что Христина поразительно похожа на тебя.
Говоря это, Дезорм лукаво улыбнулся и протянул руку, чтобы помочь своей жене сеть в коляску, но та оттолкнула ее, заметив:
– Пожалуйста, оставь, я сяду и без твоей помощи.
Дезорм поднял Христину, намереваясь посадить ее подле матери.
– Нет, нет! – возразила Каролина. – Пусть Христина сядет на козлы[10], иначе она сомнет мое красивое платье или башмаками запачкает его.
Дезорм поднял Христину на козлы к кучеру, сказав ему:
– Пожалуйста, присмотрите за ней.
– Не беспокойтесь, барин, – заметил кучер, – я постараюсь, чтобы барышня не упала. Она такая милочка, кроткая, ласковая! Было бы жаль, если бы с ней случилось что-нибудь дурное.
В течение всего этого времени Христина не выговорила ни одного слова, она даже боялась дышать, опасаясь еще больше рассердить свою мать и почему-нибудь остаться дома. Наконец коляска покатилась, и она с облегчением вздохнула.
– Может быть, вам неловко, барышня Христина? – спросил кучер.
– Нет, напротив, я так рада, что мы поехали. Я ужасно боялась остаться дома, – ответила девочка.
– Бедная маленькая барышня, – заметил кучер, – достается же вам от бонны!
– Молчите, молчите, Даниель, пожалуйста, не говорите этого. Что если Минна узнает?
– А между тем я говорю правду, – сказал Даниель. – Бедная маленькая барышня! Правда, вам от этого не станет легче…
– Но сейчас я увижу мою милую, добрую Габриель и Франсуа, который так ласков со мной! И моего двоюродного брата Бернара, которого я так люблю. Я счастлива, Даниель, уверяю вас, очень счастлива.
«Сегодня, может быть, – подумал кучер, – но завтра будет другое».
Христина замолчала, она с восторгом думала о том, что проведет день со своими милыми друзьями. Ехать пришлось недолго, вскоре экипаж был уже в усадьбе графа и графини де Семиан. Габриель и Бернар бросились навстречу двоюродной сестре, которую Дезорм снял с высоких козел.
– Бежим, бежим, – сказала Габриель, – я одела куколку в наряд невесты, ты увидишь, как она хороша! Я ее тебе отдам.
Родители Христины вошли в гостиную, и девочка уже не скрывала своей радости. Габриель и Бернар провели ее в детскую. Там на хорошенькой маленькой кроватке лежала ее куколка, одетая в белое кисейное платьице, ее голову украшала длинная белая фата.
Христина не знала, как отблагодарить Габриель. И, конечно, Бернара, который при помощи столярных инструментов сделал маленькую кукольную кроватку. Вскоре явился и Франсуа, Христина с радостью встретила его. В то время как ее сердце наполнялось восторгом, а язычок работал без умолку, ее мать жеманничала перед де Нансе, которого ей представила графиня, и перед итальянцем, низко кланявшимся ей. Он старался понравиться Каролине Дезорм в надежде, что его пригласят к ним в дом, что обеспечило бы ему еще одно знакомство.
Перонни тотчас же догадался, что важнее всего понравиться Христининой матери, так как от нее зависели все приглашения, вот почему он и старался всячески угодить ей. Каролина уронила булавку, которой закалывала шаль, Паоло тотчас же встал на четвереньки, чтобы отыскать ее.
Паоло тотчас же встал на четвереньки, чтобы отыскать булавку.
– Не стоит, синьор Паоло, – сказала она, – право, в булавке нет ничего драгоценного.
– Да как же, – развел руками итальянец, – раз булавку носить такая прекрасная синьора, она делаться сокровищем!
– Хорошо сокровище! – со смехом заметила Каролина. – Право, синьор Паоло, не ищите больше, повторяю вам, не стоит.
– Как так, синьора? Я не встать, пока не отыскать этот драгоценность.
– Ваше сиятельство, стол накрыт, – доложил лакей.
Все направились в столовую, только Паоло все еще ползал на четвереньках. Когда все ушли, он стал на колени.
– Эх, беда, – по-итальянски прошептал он, почесывая голову, – я сделал большую глупость. Ну, что теперь будет, они все съедят! А эта негодная булавка не находится. Вот что сделаю! Отличная мысль! Белла, беллиссима[11]! Я возьму булавку со стола и скажу: «Вот ваша булавка, я ее нашел».
Он вскочил, схватил булавку из ящика для рукоделия, который стоял на столе, и с торжествующим лицом бросился в столовую:
– Я найти, синьора, найти. Вот оно!
– Ах, – сказала Дезорм, смеясь до слез, – это не моя булавка. Это белая, а у меня была черная.
– Бог мой, – воскликнул несчастный Паоло, якобы смущенный тем, что услышал. – Это оттого, что я потереть булавку о… о… мои серебряные часы.
– Полно, синьор Паоло, довольно говорить пустяки, – заметил граф де Семиан недовольным тоном. – Кушайте лучше яичницу, иначе завтрак затянется, и дети не успеют хорошенько поиграть и половить раков.
Этого не нужно было повторять Паоло, он уселся за стол и съел свою порцию яичницы с такой быстротой, что наверстал потерянное время. А между тем Каролина часто поглядывала на Христину и то и дело останавливала ее то движением руки, то словом.
– Ты слишком много ешь, Христина, – говорила она. – Не глотай же так жадно. Ты берешь слишком большие куски.
Христина краснела, ничего не отвечала, Франсуа, сидевший рядом с нею, увидел, что после десятого замечания его подруга готова заплакать, и не мог удержаться, чтобы не вступиться за нее.
– Христина очень голодна, кроме того, ест она совсем немного и отрезает самые маленькие кусочки.
Каролина Дезорм не знала, кто такой Франсуа, она с удивлением посмотрела на него и сказала:
– Что это за маленький рыцарь? И почему ты так горячо защищаешь Христину?
– Я ее друг, – ответил горбун, – и всегда изо всех сил буду защищать ее.
– Ну, силы-то у тебя, кажется, немного, бедный мальчик.
– Правда, немного, – сказал Франсуа, – но в случае нужды мне всегда поможет мой папа.
– Ого, не хочешь ли ты вступить со мной в борьбу? – насмешливо спросила Каролина. – А где же твой папа, мой бедный маленький Эзоп[12].
– Подле вас, – сурово произнес де Нансе.
– Как? Этот… Этот милый ребенок ваш сын?
– Точно так, соседка. Маленький Эзоп, как вы только что его назвали, мой сын, и я имею честь представить его вам.
– Я в отчаянии… Я очень рада, – в смущении начала Каролина Дезорм. – Мне очень жаль, что… я этого не знала раньше.
– Вы избавили бы его от новой обиды, не правда ли? – холодно спросил де Нансе. – Бедный ребенок, его столько раз обижали, что он к этому привык больше, чем я.
– Папа, папа, пожалуйста, не печалься! Уверяю тебя, мне это решительно все равно. Я так счастлив здесь со всеми вами. Бернар, Габриель и Христина ко мне добры и ласковы со мной. Я их так люблю!
– Мы тоже очень любим тебя, наш добрый Франсуа, – вполголоса сказала Христина, сжимая ладонь мальчика обеими руками.
– И мы всегда будем тебя любить. Ты такой добрый, – продолжала Габриель, взяв его за другую руку.
– И везде всегда будем защищать друг друга, правда, Франсуа? – заметил Бернар.
Во время этого разговора мать Христины чувствовала себя очень смущенной. Ее муж покраснел не меньше ее самой. Графине де Семиан было неловко, и она досадовала на жену своего брата, де Нансе сидел грустный и задумчивый. Вдруг Паоло встал, протянул руку и сказал торжественным тоном:
– Слушать все! Слушать Паоло! Я торжественно обещать: когда этот мальчик, которого синьора называет Эзоп, будет иметь двадцать один год, он стать такой же статный, как его почтенный синьор отец. И я сделать это, потому что он добрый ребенок, он мне дать громадное благодеяние и… я его люблю.
