Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»
Не знаю, как вы отнесетесь к такому рассуждению, читатель. Но я говорил об этом с Мишей Логиновым, и он сказал: «Совпадает». Потому я и решился написать об этом.
…Физик Лось, бородатый, с веселыми насмешливыми глазами, загадочный для школы человек, потому что про него одни говорили, будто он пишет диссертацию, а другие — будто он сделал важное изобретение, этот самый физик, оглаживая круглую черную бородку, аккуратно со всех сторон подстриженную, с любопытством смотрел на Игоря Сапрыкина.
— При какой температуре холодильника КПД двигателя будет равен единице?
— При абсолютном нуле.
— Почему?
— Ну, там… Ну, формула Карно… Там в знаменателе t первое минус t второе… Если t второе абсолютный нуль…
— Хорошо. А скажи, почему, когда идешь по сырому грунту, следы шагов сразу намокают?
— Ну, мокро же… Грунт-то сырой…
— Грунт сырой, и все же надо наступить, чтобы показалась влага.
Игорь замолчал. И Сергей, рядом сидевший, молчал.
И замерла ватага на последних партах, только Фокин что-то беззвучно шептал — Фокин, ни разу в жизни никому не подсказывавший. Костя тронул его за рукав и показал глазами: молчи!
— А эти… капилляры! — заорал вдруг Игорь. — Капилляры образуются! Ногой наступишь — грунт плотнее, получаются капилляры, и вот — мокрый след!
— Разумно, — сказал Лось, — и похоже на правду. А скажи мне, Сергей Лазарев, скажи мне…
Сергей напрягся, как в спортзале перед решающей схваткой.
— Скажи мне, ради бога, почему сначала был бронзовый век, а потом железный. Почему не наоборот?
Сергей обмяк. Это же не физика! История! Он историю не учил!
На последних партах зашушукались. Наташа Лаптева посмотрела на физика с гневом. Нарочно с толку сбивает!
Вот все они такие, никогда с ними не договоришься! Всегда назло делают!
«Бронзовый век… железный век…» Игорь тупо перебирал слова, пытаясь сосредоточиться… В голове всплыло никчемное длинное слово «библиотека» и вертелось, мешая.
Сергей все усилия сосредоточил на том, чтобы забыть слово «библиотека», но чем больше он старался, тем прочнее держалось оно: «Библиотека, библиотека…» При чем тут библиотека? Спросил бы лучше закон Гей-Люссака… Шестьдесят вопросов выучил, и все мимо… Бронзовый век… Железный век… Библиотека…
Но, нарушая все уговоры. Костя громко и спокойно сказал в тишине, так что сразу спало напряжение:
— Лобную мышцу, Сергей.
Сергей улыбнулся, преувеличенно нахмурился, потом выпучил глаза, играя лобной мышцей, и тут же сообразил, успокоившись: да это же просто! Что он детские вопросики задает?
— А температура плавления? — сказал Сергей. — У бронзы-то меньше! Бронза-то вон на каком огоньке расплавится, а для железа какой огонь нужен?
— Сами посудите, Виктор Петрович! — крикнул Роман Багаев.
И все зашумели, повскакали с мест, окружили физика — экзамен кончился, не было в нем больше смысла.
Игорь с Сергеем, ватага «Семь ветров» выиграли.
Они пошли из школы гурьбой, перебирая подробности операции.
Роман Багаев посочувствовал Елене Васильевне:
— А вам, наверно, завидно? Хотите, мы вот так же литературу выучим, все!
— Ой, ну пожалуйста, не надо! Я вас умоляю! — смеялась Елена Васильевна. — Это же какой-то… бронзовый век!
Ну и что? Бронзовый! А потом будет железный, атомный и какой там еще! Теперь все будет хорошо, потому что ватага их действительно как коммуна стала!
— Послушайте! — забежал вперед Паша Медведев, потрясенный только что сделанным открытием. — Стойте! Все стойте! Вот был вопрос: «Кому на Руси жить хорошо?» Слышите? Но это же и ответ! Никто не слышит? Это же ответ! «Ко-му-на-Ру…» — коммунару!
— Ну, мистика! — рассмеялась опять Елена Васильевна.
— Напрострел, — сказал Костя Костромин.
А что, дети, — коммуной, ватагой жить веселее и легче.
Но где ее взять, ватагу? Самим сделать. Ведь главное а жизни что? Главное в жизни — вовремя спохватиться!
Глава двенадцатая
Гром и молнии
Уже с первого урока девятый без буквы класс увидел, что Костя Костромин не в духе.
Давно не было этого с ним, почти с самого начала года, и вот опять сидит хмурый, безучастный или подает резкие реплики, от которых учителей оторопь берет. Пытались понять, в чем дело, пытались его встряхнуть, расспрашивали Машу Иванову, но и она, вещунья и колдунья, ничего не понимала.
— Поссорились вы, что ли? Ты ему нагрубила? — спрашивала Галя Полетаева.
— И нагрубить нельзя вашему Косте? Носитесь с ним! — отвечала Маша.
Но они не ссорились. Если бы поссорились, было бы легче. Поссорились помирятся. А теперь что?
Так продолжалось несколько дней, пока однажды на перемене Костя не постучался к Наталье Михайловне Фроловой, директору, и, как-то странно ерничая — она даже подумала: не пьян ли? — протянул ей листок:
— Так что вот… Прошение… Прошу резолюцию… Вот здесь, наискосок: раз-ре-шаю… Или: не воз-ра-жаю…
Фролова, ничего не понимая, взяла листок и не поверила глазам своим: это было заявление об уходе из школы в связи с поступлением в вечернюю школу рабочей молодежи.
— А мама, отец знают? — машинально спросила Фролова, чтобы оттянуть время и успеть сообразить, в чем дело, подготовиться.
— Во всех инстанциях утрясено.
— А причины? Мне гороно не утвердит.
— Там объяснено: по личным причинам, по семейным обстоятельствам.
— Какие же у тебя семейные обстоятельства?
— Личные.
Она попыталась превратить дело в шутку: так лично-семейные или семейно-личные? Но Костя отшутился вежливо и замолчал.
Будь на его месте любой другой ученик 18-й школы, она бы с ним и разговаривать не стала, она просто его за плечи бы обхватила и, болтая всякую чепуху, вывела бы вон из кабинета: иди, иди, милый!
Или накричала бы, или пригрозила бы страшными, карами — в зависимости от настроения и от возраста ученика.
Но Костя, знала Фролова, человек серьезный… Что случилось в классе? Только что она видела Каштанову — вроде бы все в порядке. Перехвалили они этого Костромина! А всегда он говорит с ноткой нахальства — и придраться не к чему, и задетой себя чувствуешь.
И тут Костромин раскрылся:
— Ну, это так говорится — семейные, личные… А просто я пораскинул мозгами, Наталья Михайловна… Кончу школу, поступать буду. А школьный балл? Здесь у меня от силы четверка будет, а в вечерней я свободно медаль получу. Или хотя бы пять баллов средних. Все так делают, кто поумнее. Будете мне мешать?
Фролова и поверила Косте и не поверила, но так обиделась! Что бы за этим ни крылось — правда, розыгрыш или что-то серьезное, — все равно обидно! Бессмысленная, безнадежная, унизительная жизнь! Трудишься дни и ночи, вертишься дни и ночи, а потом приходит лучший из них, гордость школы, и вот так — словно в лицо плюнул.
Взрослому, нужному школе работнику она сказала бы, что надо подождать, подумать, и всеми силами дала бы понять, что он нужен, — и конфликт был бы исчерпан. Но уверять этого мальчишку, что без него школа не обойдется?
Наталья Михайловна была очень добрым человеком, но обида взяла верх, и она подписала заявление.
— Вот. Иди.
Костя удостоверился, что обмана нет, помахал листочком в воздухе, попрощался и ушел.
Фролова отыскала Каштанова в учительской, отозвала в сторону:
— Ну вот, Алексей Алексеевич. Что это?
Больше всего она боялась, что Каштанов станет выговаривать ей, зачем подписала заявление. Но он посмотрел в окно, поцарапал пальцем по стеклу и сказал, что поступила она правильно, что и он поступил бы точно так же.
А что касается Кости Костромина — что сейчас скажешь?
Надо посмотреть, как развернутся события дальше.
— Костромин-то не один, — сказал Каштанов. — За ним ватага стоит. Они теперь никого так просто, за здорово живешь, не отпустят от себя… Подождем. А может, затея какая-то. Мэйкапар.
Маша прибежала в класс со звонком, вся в слезах и стала собирать портфель.
— И не спрашивайте! — почти закричала она подругам.
— Как же не спрашивать?
— А так! — отрезала Маша. — Ухожу из школы. В вечернюю перехожу! Медаль золотую получать! Я тоже хочу золотую медаль!
Мигом смекнули ребята, в чем дело! Тут еще вездесущая Гоша прибежала с новейшими сведениями, и, когда Каштанов вошел в класс, почти на каждой парте лежал белый листок, Игорь спрашивал, как пишется слово «заявление», а Сергей кричал на весь класс: «Фролова — Н. М.? Или полностью?»
Не успел Каштанов и рта открыть, как у него на столе выросла стопка заявлений от желающих получить золотую медаль в вечерней школе.
Каштанов перебрал листки.
— Сапрыкин? — говорил он. — Судя по физике — вполне может получить… Лазарев тоже… Киреева? Киреева обязательно получит… Козликов Владимир? Ну что же, и Козликов получит, если постарается… Желание, во всяком случае, похвальное.
