Ирина Сабурова - О нас
"Ч" -- чуб. Непременное украшение, своего рода форма, чтобы уже на расстоянии двух километров стало ясно, что идет не какой нибудь подстриженный, вымытый европеец, а настоящий, лохматый и чубатый Дипи. Знай наших! Своих узнаем.
(-- Вот за это ей и били окна -- наклонился к соседу Викинг. -- И еще за "шляпу").
"Ш" большое -- О, Штатенлос! "Как много в этом слове для сердца русского слилось"! После сказанного Александром Сергеевичем Пушкиным прибавить что нибудь трудно.
"ш" маленькое -- шляпа. Иногда бывает большая, в особенности если это один из ваших друзей. Вообще -- предмет, плотно приклеенный к голове многих Дипи. Не снимать шляпы во всех случаях, когда это полагается -- одна из характерных особенностей этого племени.
"Щ" -- щука, живущая в море специально для того, чтобы карась не дремал. Не спи, Дипи!
"Э" -- эмиграция. Доисторическая бабушка Дипи. Бывает старая и новая. Вопреки всем законам природы, новая непременно хочет стать старой, притом сразу. Иногда удается. Это стремление, хотя и объясняется с дипилогической точки зрения, но все таки непонятно. Старая эмиграция, появившись на свет преждевременно, не застала еще УНРРы, в лагерях не жила, а если, то старалась удрать оттуда (с Галлиполи, например!), переселялась самосильно, не взирая на границы и протесты, всячески старалась найти работу, и очень редко ее получала, а "достать все" было в то время незнакомым понятием. Словом, полная противоположность Дипи. Тем не менее, старая эмиграция прошла, иногда буквально, огонь и воду, попала в трубу, а пройдя и медные трубы, вылезла из них и превратилась в Дипи. Ряд волшебных превращений милого лица, или старая присказка на новый лад к сказке про белого бычка. Попадаются иногда не только бычки, но и зубры, питающиеся, за неимением даже зубровки, одними воспоминаниями. Эмигранты, научившиеся чему нибудь, считают, что эмиграция сама по себе вещь настолько тяжелая, что ее не стоило бы ухудшать делением на старую и новую, пусть уж будет одна, хотя и разная. Но новая эмиграция считает, что ее учить нечему -- пустая голова легче, а то придется в багаж сдавать. Но ничего. Стерпится -- слюбится."
"Ы" -- "ых ныкс дойч"! Комментарии излишни!
"Ю" -- юмор висельника. Что же еще остается бедным Дипи, висящим между небом и землей?
"Я" -- я? Перемещенная личность. По русски, конечно -- Дипи."
-- Автор награждается шумными аплодисментами! -- громко объявил Разбойник, когда Демидова, кончив чтение, встала и поклонилась. Аплодировали шумно и с удовольствием -- может быть, больше от .того, что никакого скандала не произошло. Аплодировали и "русские американцы", вежливо улыбаясь и суя добавочные пачки сигарет и Разбойнику, и Демидовой. Некоторые из них повторяли понравившиеся им отдельные фразы. Очень милая юмореска. По виду вся эта публика -- жуткий сброд, своего рода европейские жалкие гангстеры, с совершенно свихнувшимися мозгами и такими же невероятными биографиями, в которых они вдобавок врут на каждом шагу. Понять их невозможно, но они постоянно ломятся в амбицию: я, мол, профессор, я, генерал! Генералу полагается быть в своей армии, а не в чужой, а профессору -- на кафедре. Если они все это побросали, и очутились сами выброшенными за борт, то сами виноваты, и чего же жаловаться? Конечно, Германия лежит в развалинах, и по христиански нельзя дать умереть с голоду сотням тысяч людей, кроме того, их дети не виноваты. Если их не кормить в лагерях -- они образуют настоящие банды и пойдут грабить открыто. И без того половина -- преступный элемент. Потом как нибудь придумаем, как их устроить. Если бы они поработали на американском заводе несколько лет, принимали бы ежедневно ванну, приобрели бы автомобиль, дом, так и стали бы людьми, как все. Может быть это и будет так, а пока ...
(Мысли первого ряда).
-- Пока неизвестно еще, чего добивался Разбойник, приглашая знатных иностранцев, но совершенно понятно, что он ничего не добился! -- резюмировал Викинг, подошедший к подъезду, когда они рассаживались в джипы, и уловивший несколько фраз -- занятия английским языком уже пригодились.
Как обычно в жизни, правыми оказываются, до некоторой степени, обе стороны. Русские американцы, прожившие лет по двадцать пять в Америке, а то и тридцать, прекрасно помнили русскую революцию семнадцатого года -- как желавшие ее, так и бежавшие от нее. Поступив теперь в УНРРу в качестве переводчиков, они столкнулись с совершенно непонятной ордой. Если это большевики -- то почему они не хотят возвращаться? Если это антикоммунисты -- то откуда они взялись в Советском Союзе? Если это русские вообще -откуда бы то ни было -- то как они могли сражаться против победных русских войск, или бежать от них? И как могли и те, и другие, и третьи работать, сражаться или бежать к немецким нацистам с их газовыми камерами и концлагерями? И как они могут все так глупо врать и рассказывать фантастические небылицы? Ведь в России звонят уже колокола, учреждены ордена Суворова и Александра Невского! Советский Союз был союзником Соединенных Штатов во время войны с гитлеровской Германией -- и все, кто был с немцами являются, по существу, побежденными врагами, а в этом случае -- и изменниками. Конечно, политическая эмиграция признается всеми просвещенными гуманными правительствами, но ... Конечно, по существу этих несчастных и запутавшихся людей, голодных к тому же, пожалеть можно, но ...
Но понять их невозможно.
-------
7
В первое воскресенье в декабре утром все показалось необычным: выпал густой, пухлый первый снег. Демидова, проснувшись в своем сарайчике, поразилась белизне света, заливавшего комнату даже через такое окно, и едва затопив печку, выскочила на ставший сразу широким двор -- зачерпнуть в миску, как пуховую подушку, первого снега, чтобы умыться. ("Глаза промыть первым снегом надо, чтобы ясными стали, умыться снегом, -- красивее станешь" -- приговаривала когда то бабушка). О красоте думать не приходилось теперь, но привычка осталась: смешливое поеживание от прикосновения к теплой коже снега, сразу стаивавшего в ледяные комочки. Печка тоже затрещала веселее, нескафе порадовало бодрящей горчинкой, и Демидова прислушалась к уцелевшему колоколу в ближней церкви. Пойти бы... ? Но надо спешно закончить гарнитур белья для Разбойника. Села работать в воскресной, праздничной прибранности и свежести на душе -- просто от этой радостной белизны. Даже какие то планы возникли вдруг -- на удивление самой, потом запели вдруг строчки, и гарнитур белья был закончен только после того, как она, усмехаясь невидимому, записала на листке бумаги новую ласковую сказку и облегченно вздохнула.
Знакомые уже улицы выглядели тоже совсем иначе. На мостовой снег протаял в коричневые пятна, но в садах и парках деревья гнулись еще под накинутым грузом, зиявшие провалами развалины превратились в замки и перекидные мосты. От этой примиряющей, уводящей в даль благости слегка щемило сердце. Говорят, что замерзающим в снегу тоже чудятся видения... Но сейчас, впервые в этом году, захотелось жить, а не думать о смерти. Демидова вздрогнула даже, когда из-за елки, стоявшей сбоку от проломанного заборчика в сад какого то разрушенного особняка на краю парка вдруг шагнула небольшая фигурка, отряхиваясь от снега. Пани Ирена!
-- А я, знаете, тоже на добычу отправилась, -- немного смущенно пояснила та. -- Сегодня ведь первый Адвент, первое воскресенье из четырех перед Сочельником, вот думаю, сделаю веночек. Свечку -- Бог простит, я в церкви купила, и не поставила, а с собой взяла, если ее на четыре части разрезать... Она озабоченно вынула из кармана тонюсенькую свечечку, и прикинув взглядом, покачала головой. На адвентные венки ставятся красные или желтые восковые, короткие и толстые, чтобы горели весь вечер, а эта и вся то целиком сгорит за несколько минут, не то что кусочки ...
Из кармана ее пальто торчало несколько еловых веток, за которыми она и отправилась в чужой сад. Демидовой стало еще веселее. Беспричинная радость -- первые признаки выздоровления от военного психоза . . . На Хамштрассе в Доме Номер Первый она сдала белье Разбойнику, получила неожиданно много и неожиданно красивого шелку, отправилась с привычной компанией обедать в столовую, а для всегда голодных людей воскресный обед Аннхен казался тоже праздничным. Словом, жаль было каждой минуты такого хорошего дня, когда они уселись после обеда скручивать и связывать ленточкой из Оксаниной косы маленький веночек, над которым тянулось потрудиться пожалуй столько же рук, сколько в нем было пахучих, вымытых снегом иголок. Все принимали участие, прилепляя тоненькие, как прутики, свечки, и торжественно расположили наконец получившийся довольно круглым веночек посреди стола в общей комнате. Потом пани Ирена может унести его в свой "гроб", хотя он там вряд ли уместится на подоконнике. Все наперерыв объясняли этот обычай не знавшей его Оксане, и она певуче поматывала головой, увитой тяжелыми косами, певуче улыбалась глазами и вишенным ртом, и воспринимала больше из вежливости, но старалась объяснить себе привычными категориями: вот, для них это значит тоже, как скажем побелить печку к празднику. И так же, как на Украине все белят, не только свои украинки, так и тут, пани Ирена католичка, это ее обычай, а Демидова и Таюнь русские, но вместе с нею хлопочут тоже. Значит, переняли в Литве и Риге -- а разве это не грех? Церковных правил Оксана знала немного, но зато твердо, и в них ничего не говорилось о венках, хотя, какой же грех в свечках?
