Людмила Пивень - Ферма кентавров
— Ну и что с ними тогда делать? Пытать?
— Не знаю. Но не убивать самой.
Я поняла, что Машка твёрдо убеждена в своём. Конечно, ей лучше знать, что такое смерть, я же не пыталась самоубиваться и никто меня не убивал… То есть пока не убивал — я представила Завра, его огромные руки, толстые пальцы с маленькими коротко постриженными ногтями… Пришлось даже потрясти головой, чтобы прогнать это воспоминание.
Но если сволочь не удаётся поймать и судить, так что же, она будет ходить по земле, жить и радоваться?
* * *В субботу мы снова сбежали с уроков. По выходным на базарчике возле дороги народу больше всего, может, кто-нибудь что-нибудь и вспомнит. Но неудачи продолжались. Нас, конечно, знакомые угостили крупным тёмно-фиолетовым виноградом «Кардинал», собранным в плотные кисти и нежными, продолговатыми, прозрачно-зелёными «Дамскими пальчиками», густо-красными чуть сплюснутыми яблоками сорта «Джонотан» — мои любимые «Рэд Делишиес» в этом году не удались, поздний майский заморозок погубил цветы. Но — и всё. Мы не узнали ничего нового, вдобавок когда мы возвращались в школу у самого входа нас поймала классная:
— Здравствуйте, девочки, а не поздно собрались на уроки?
— Здрасьте, Тамара Степановна… А мы только ненадолго вышли, — на ходу сочиняла я, — вот Маше стало плохо, голова закружилась…
Классная иронично осведомилась, почему это «плохость» нападает на нас регулярно — сначала на физкультуре и уроках труда, потом на алгебре с геометрией, потом на украинском языке и географии? Видно, следующие на очереди история и русский язык?
Надо же, кто-то ей доложил!
— Пора, наверное, в школу Владимира Борисовича вызывать. Или Ольгу Николаевну.
Это было бы ужасно! Я стала просить:
— Ну Тамара Степановна, ну не надо, пожалуйста, ну мы последний раз…
Классная улыбнулась:
— Последний раз Маше делается плохо?
— Ага, — я смотрела на неё с надеждой, а Машка, нет, чтобы подыграть, сказать что-нибудь, стояла совершенно безразличная.
Бац! По глазам ударила белая вспышка. Я заморгала, передо мной по школьному двору выложенному плиткой и пирамидальным тополям поплыли чёрные пятна, которые всегда появляются, если посмотришь на солнце или на огонь элекросварки..
— Николай Павлович, — классная рассердилась, но не очень сильно, — разве так можно? Надо же предупреждать, к тому же, зачем днём вспышка? Ведь светло.
На груди у физика висел «Зенит» с огромным объективом и коробочкой фотовспышки сверху.
— У меня плёнка старая, пришлось включить, иначе ничего не вышло бы. Ну а предупреждение мизансцену бы разрушило, всю непринуждённость испортило. А так — живой эпизод из жизни школы.
Классная улыбнулась:
— Возвращение блудных девиц…
— Мы не блудные! — возмутилась я
— Надо читать Библию, Света… Ну ладно, прощаю вас, но чтобы это было в последний раз. И прощаю только потому, что двоек у вас обеих пока нет.
Я хотела сказать, что конечно, в последний раз, но мы никакие не блудные и не надо нам читать Библию, но Машка наконец ожила, дёрнула меня за куртку и ответила классной нежным таким голоском:
— Честное слово, Тамара Степановна, ничего такого не повторится.
Классная вошла в школу, а я попросила физика:
— Николай Палыч, вы не печатайте эту фотографию, пожалуста…
— Да не бойся ты, не будет видно на снимке, что вы прогульщицы и никаких ехидных подписей никто делать не станет. Я просто собираю снимки из школьной жизни, для себя, а вы так хорошо стояли…
— Нет, я не боюсь. Просто я на плёнке так плохо всегда получаюсь… Не делайте фотографию, хорошо?
Физик усмехнулся:
— Если насчёт конопушек переживаешь — не стоит.
Не думала, что так заметно! Ну да, эти веснушищи только слепой не заметит и не поймёт…
— Твоих крапушек видно не будет.
Я уставилась на него во все глаза:
— К-как?! Я ж вполоборота стояла!
— Видишь, фильтр? — он приподнял фотоаппарат.
Действительно, объектив был какой-то необычный, жёлтоватый. Я сказала, что вижу. Физик объяснил:
— Специальный светофильтр, одевается на объектив. Их много, разных цветов. Я снимаю на чёрно-белую плёнку, а в этом случае если, например, поставишь красный или оранжевый фильтр — небо выйдет на фотографии почти чёрным, зато красиво будут выделяться облака. А вот светло-жёлтый фильтр помогает маскировать всякие дефекты на коже. Прыщики… Оспинки… Веснушки тоже. Так что всё будет нормально. И карточку тебе подарю.
Тут ужасно некстати прозвенел звонок. Мне хотелось спросить физика, поможет ли такой светофильтр при съемке на видеокамеру, но Машка громким примерным голосом сказала:
— Света, нам пора на химию, мы же Тамаре Степановне честное слово дали…
Когда за нашими спинами хлопнула на тугой пружине школьная дверь, и очутились мы в темноватом прохладном вестибюле, я буркнула:
— Ну ты совсем примерной заделалась. И не дала мне классной ответить…
— Ты что, хочешь, чтобы Тамара подняла шум, чтоб нам совсем невозможно было следствие вести?
— А чего она нас блудными обзывает?! Тебе не обидно?! И ещё — читайте, мол, Библию. Вроде мы такие уж грешные, дальше некуда!
Машка безразличным голосом сказала:
— Она имела в виду совершенно не это. В Библии есть притча про блудного сына. Блудный — это тот, кто гулял. Это не значит «блудливый».
— И ты что, в бога теперь веришь?!
— А ты?
— Я — нет. В этом христианстве считают, лошадей тварями, и говорят, будто души у них нету. Сама же знаешь, что это не так…
Но тут мы дошли до кабинета химии на дверях которого голубая краска треснула кривым вопросительным знаком, и Машка замкнулась в безразличном молчании.
А мне не давало покою то, что сказал физик.
Если светофильтры применяют, когда фотографируют, наверняка их применяют, когда снимают видеокамерой. И там, и там объективы на вид одинаковые.
Вполне может быть, что у этого джинсового оператора просто не оказалось жёлтого фильтра. Он просто не ожидал, что встретит такую рыжую-конопатую как я. А если бы знал, и фильтр подготовил, может быть, смотрелась бы я на экране вполне прилично!
* * *После обеда, как всегда по субботам, из Бахчисарая приехал Роман Иванович заниматься с Димкой. Я примерно прикинула, когда они закончат, и постаралась к этому времени отработать Боргеза и Бизнеса, но всё же немного ошиблась. Когда я повесила своё седло в тёмной амуничной и вернулась в дом, оказалось, что Роман Иванович уже ушёл и пришлось броситься за ним, не переодеваясь, в куртке и штанах, пропахших конским потом и в пыльных сапогах. Догнать учителя удалось только при входе в село. Он обернулся, заслышав хлопанье подошв на бегу:
— Света? Ну что, ты подумала над нашей беседой? И что решила?
Надо же! Я считала, что в прошлую субботу у него было плохое настроение, и только поэтому он вместо человеческого разговора начал поучать. Оказывается, дело не в настроении. Просто он изменился с тех пор, как учил нас, а я не заметила, ведь мы мало разговаривали эти последние три года, только «Здрасьте — до свиданья», ну, и с праздниками поздравляли друг друга.
— Нет, я ещё не решила, но думаю об этом… Честно думаю! А сейчас хотела спросить…
— Спрашивай.
— Скажите, а можно телепатически вычислить, разговаривал один человек с другим, или нет?
Я имела в виду, что можно же не бродить по селу и не расспрашивать, а действовать более коротким путём. Просканировать мысли людей, которые обычно каждый день бывают на базарчике и на платформе электрички, в тех местах, которые не может миновать приезжий, и выяснить, видели они Николая Зименко или нет.
Само собой, Роману Ивановичу я не собиралась рассказывать про мертвеца и про наше следствие, поэтому, конечно, вопрос мой показался запутанным и учитель понял меня совершенно неправильно:
— Влюбилась? И ревнуешь…
— Да нет, что вы! Я такой ерундой не занимаюсь! — просто обидно, взрослые считают, что все мы только и думаем о том, как влюбляться, целоваться, стрелять глазками…
Роман Иванович не поверил мне. Он сказал, что аура человека сохраняет следы общения с другим человеком, точнее, с его аурой, но очень недолго. Разве что это общение на обоих произвело ужасно сильное впечатление. Только вот как именно определять это, так и не объяснил, хоть я именно об этом спрашивала. Он сказал, что в личных делах телепатические способности — ну, разумеется, если ты не влюбилась в другого телепата, — применять совершенно безнравственно.
И мне снова пришлось выслушивать нравоучения, потому что невежливо же прерывать человека на полуслове и говорить «спасибо, до свиданья!», если ты сама затеяла этот разговор.
На ходу я смотрела себе под ноги, чтобы учитель не глянул в лицо и не увидел, как мне этот разговор надоел. Когда мы миновали тёмную школьную двухэтажку, мне в голову пришла спасительная идея. В конце концов, об этом тоже давно хотелось спросить.
