Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника
Они прижали мох к ране и увидели, как быстро он пропитался кровью. Тогда они приложили побольше мха и привязали его крест-накрест кожаным ремнем. Лошадь стояла смирно, не двигаясь, будто понимая, что они делают. А высунувший голову из-за ближайшей ели ниссе-толстогузка не мог понять, чем они занимаются.
— Что вы это еще придумали? — мрачно спросил он.
Но Ронья и Бирк обрадовались ему, ведь это значило, что медведь ушел. Медведь и волк боялись сумеречного народца. Ни ниссе-толстогузкам, ни серым карликам нечего было бояться хищных зверей. Одного лишь запаха сумеречного народца было достаточно, чтобы медведь тихонечко скрылся в лесных дебрях.
— А где жеребенок-то? Нет его больше! Конец ему пришел! Не будет больше резвиться!
— Знаем без тебя, — печально ответила Ронья.
Эту ночь они провели возле лошади. Не спали, мерзли, но все им было нипочем. Они сидели рядышком под густой елью и говорили, говорили… но о своей ссоре не упоминали. Казалось, они о ней забыли. Ронья начала было рассказывать, как медведь убил жеребенка, но замолчала. Это было слишком тяжело.
— Такое случается в лесу Маттиса, — сказал Бирк, — да и в каждом лесу.
Посреди ночи они поменяли мох на ране, потом вздремнули немножко и проснулись, когда начало светать.
— Погляди-ка, — сказала Ронья, — кровь перестала идти. Мох сухой!
Они отправились домой, в пещеру. Лошадь они не могли оставить и повели ее с собой. Ей было больно и тяжело идти, но она охотно последовала за ними.
— Но ведь карабкаться по горе она даже здоровая не смогла бы, — сказал Бирк. — Куда мы ее денем?
Рядом с пещерой, таясь в ельнике и березняке, протекал ручей, из которого они брали воду. Они подвели к нему лошадь.
— Пей, и у тебя появится новая кровь.
Лошадь пила долго и жадно. Потом Бирк привязал ее к березе.
— Пусть она остается здесь, пока рана не заживет. Уж сюда-то не придет никакой медведь, за это я ручаюсь!
Ронья погладила лошадь.
— Не горюй, на будущий год у тебя будет новый жеребенок.
Они увидели, что из вымени лошади капает молоко.
— Это молоко должен был сосать твой жеребеночек, — сказала Ронья. — Но теперь ты можешь отдать его нам.
Ронья сбегала в пещеру за деревянной миской, вот когда она пригодилась! Девочка надоила в нее молока — до краев. Для лошади было облегчением почувствовать, что набухшее вымя выдоили. А Бирк радовался молоку.
— Теперь у нас есть домашняя скотина. Как мы ее назовем?
— Давай назовем ее Лиа. У Маттиса в детстве была лошадка, и ее так звали.
И они оба решили, что это подходящее имя для лошади. Теперь лошадь уже не погибнет. Лиа будет жить, они уже поняли. Дети принесли ей траву и хвою, и она стала жадно есть. Тут они почувствовали, что сами проголодались, и решили пойти в пещеру утолить голод. Лиа повернула голову и с тревогой посмотрела им вслед.
— Не бойся! — крикнула Ронья. — Мы скоро вернемся. Спасибо тебе за молоко!
До чего же было здорово снова напиться молока, свежего, охлажденного в ручье. Они сидели на площадке возле пещеры, ели хлеб, запивая его молоком, и смотрели, как занимается новый день.
— Жаль, что нож потерялся! — воскликнула Ронья.
Тогда Бирк вынул нож и вложил его ей в руку:
— Хорошо, что он нашелся. Он лежал себе подо мхом и ждал, пока мы спорили и ругались.
Помолчав немного, Ронья сказала:
— Знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, как легко все испортить безо всякой причины.
— С этой поры мы не будем ссориться зря, — ответил Бирк. — А знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, что ты дороже тысячи ножей!
Ронья посмотрела на него и улыбнулась:
— Ну, теперь я вижу, ты вовсе спятил!
Это были слова Лувис, она не раз говорила так Маттису.
13
Дни бежали, весну сменило лето, наступила жара. Потом полил дождь. Дни и ночи поливал он лес, и лес напился вволю, зазеленел пуще прежнего. А когда дождь прекратился и засияло солнце, от хвои на жаре поднялся душистый парок. Ронья спросила Бирка, есть ли другой лес на земле, в котором так сладко пахнет, как здесь. И Бирк решил, что другого такого леса не найти.
Рана у лошади давно зажила. Они отвязали ее, и она снова паслась с дикими лошадьми. И все же Лиа по-прежнему давала им молоко. По вечерам ее табун пасся недалеко от пещеры, и тогда Ронья с Бирком шли в лес и звали ее. Она отвечала им веселым ржанием, чтобы они знали, где она находится, мол, приходите подоить меня.
Вскоре и другие табуны диких лошадей перестали бояться детей. Иногда они приходили и смотрели с любопытством, как доят Лиу. Такого чуда они прежде не видели. Шалый и Дикий тоже часто приходили и вели себя до того назойливо, что Лиа прядала ушами и отгоняла их копытами. Но они, не обращая на это внимания, продолжали наскакивать друг на друга, прыгали, кидались из стороны в сторону. Они были молоды, и им хотелось играть. Потом вдруг пускались галопом и исчезали в лесу.
Но на следующий вечер они появлялись снова. Они уже стали прислушиваться, когда дети им что-то говорили. А потом они даже стали разрешать себя погладить. Ронья и Бирк ласково хлопали их, и лошадям это, видно, нравилось. И все же в глазах у них все время светился шаловливый огонек: нас, мол, не проведешь.
Но однажды вечером Ронья сказала:
— Раз я решила, что буду ездить верхом, значит, буду!
Была очередь Бирка доить Лиу, а Шалый и Дикий стояли рядом и смотрели.
— Ты слышал, что я сказала?
Этот вопрос она задала Шалому. И тут же Ронья вцепилась коню в гриву и вскочила ему на спину. Он сбросил ее, но уже не так легко, как в первый раз. Теперь она была к этому готова и пыталась удержаться. Ему пришлось немало побрыкаться, прежде чем он избавился от нее, но наконец это ему удалось. И Ронья, взвыв от злости, шлепнулась на землю. Поднявшись на ноги, цела и почти невредима, она потерла ушибленные локти.
— Как был ты шалым, таким и остался, — сказала она. — Но уж еще разок-то я прокачусь!
И она прокатилась не раз. Каждый вечер после дойки и она, и Бирк пытались научить Шалого и Дикого хорошим манерам. Но никакая наука к этим паршивцам не приставала. Ронью Шалый сбрасывал столько раз, что она сказала:
— Теперь у меня ни одного живого места нет.
И толкнула Шалого:
— Это все ты виноват, дрянь ты этакая!
Но Шалый стоял спокойно и, казалось, был вполне доволен собой.
Она поглядела, как Бирк продолжал бороться с Диким, который был таким же норовистым. Но Бирк сумел удержаться у него на спине до тех пор, пока Дикий не устал и не покорился.
— Погляди-ка, Ронья! — крикнул Бирк. — Он стоит смирно!
Дикий беспокойно ржал, но стоял смирно. А Бирк ласково похлопывал коня, не переставая хвалить его. Ронья возмутилась:
— Да ведь, по совести говоря, он тоже порядочное дерьмо!
Ронье стало обидно, что Бирк укротил Дикого, а ей никак не справиться с Шалым. А еще досаднее было, что в последние вечера ей приходилось все время доить Лиу одной, а Бирк, сидя на спине у Дикого, кружил вокруг нее, покуда она, стоя на коленях, доила кобылу. Это чтобы показать, какой он лихой наездник!
— Плевать на синяки! — сказала Ронья. — Вот сейчас кончу доить и прокачусь!
Сказано — сделано. Шалый ничего не подозревал, и вдруг на спине у него опять очутилась Ронья. Он изо всех сил старался сбросить ее и, когда это у него не получилось, обозлился и испугался. «Нет, на этот раз у тебя ничего не выйдет», — решила Ронья. Она намертво вцепилась в гриву коня, крепко сжала ему спину коленями и удержалась. Тогда он во всю прыть помчался в лес. Еловые ветки и верхушки сосен мелькали с такой быстротой, что у Роньи в ушах свистело. Конь понес, и Ронья в страхе закричала:
— Помогите! Пропадаю! Помогите!
Но Шалый вовсе ошалел. Он мчался так, словно хотел разорваться на куски, и Ронья ждала, что вот-вот она упадет и сломает себе шею.
И тут за ними помчался Бирк на Диком. А резвее коня было не найти. Дикий скоро поравнялся с Шалым и обогнал его. Бирк успел ухватить его за гриву. Шалому пришлось на всем скаку резко остановиться, и Ронья съехала ему на шею, чуть не свалившись. Но она все же удержалась и снова выпрямилась, сидя у него на спине. Шалый стоял понуро, он перестал беситься. Морда у него покрылась пеной, он дрожал всем телом. Но Ронья ласково похлопывала его, гладила и хвалила за то, что он скакал так быстро. И это успокаивало его.
— По правде говоря, тебе следовало бы надавать по морде, — сказала она. — Чудо, что я осталась жива!
— Еще большее чудо, что мы их укротили! — добавил Бирк. — Подумать только, обе эти животины поняли наконец, как себя вести и кто здесь хозяин.
Спокойной рысью они поехали назад, к Лие. Забрали молоко и, предоставив Шалому и Дикому резвиться в лесу, отправились домой, в свою пещеру.
— Бирк, ты заметил, что Лиа стала давать меньше молока? — спросила Ронья.
