Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника
— А что, он теперь больше никогда не смеется?
Коротышка Клипп удивился:
— Кто не смеется? Фогд?
— Я спрашиваю про Маттиса, — ответила Ронья.
И Клипп уверил ее, что с тех пор, как Ронья на его глазах перепрыгнула через Адский провал, никто не слыхал его смеха.
Клиппу надо было возвращаться до темноты. Он собрался идти, заранее печалясь о том, что он скажет Лувис. Напоследок он решил попросить еще разок:
— Ронья, воротись домой! Будь умницей! Послушай меня, воротись!
Ронья покачала головой и сказала:
— Передай привет Лувис, да скажи ей тысячу раз спасибо за хлеб!
Клипп быстро сунул руку в кожаный мешок.
— Ой-ой-ой! Чуть было не забыл! Ведь она послала тебе еще мешочек соли! Хорошенькое было бы дельце, кабы я принес его назад домой!
Ронья взяла мешочек.
— Моя мать обо всем позаботится! Она знает, без чего в лесу не обойтись. Но как она догадалась, что у нас осталось всего несколько крупинок соли?
— На то она и мать, — ответил Клипп. — Мать сердцем чует, когда ее дитяти чего-то не хватает.
— Только такая мать, как Лувис, — ответила Ронья.
Она долго стояла и смотрела Клиппу вслед. Он ловко спускался по крутой узкой тропинке. Когда Клипп исчез из виду, Ронья вернулась в пещеру.
— Так ты не пошла с ним домой, к отцу? — спросил Бирк. Он лежал на постели из еловых веток. Ронья не видела его в темноте, но слова его расслышала, и они ее рассердили.
— У меня нет отца, — ответила она. — А если ты будешь меня злить, то не будет и брата!
— Прости, сестренка, если я тебя обидел. Но я знаю, о чем ты думаешь иногда.
— Да, — отвечала из темноты Ронья. — Я думаю иной раз о том, что я жила на свете одиннадцать зим, а на двенадцатую умру. А мне бы так хотелось еще побыть на земле. Ясно тебе?
— Забудь про зимы, сейчас лето.
И в самом деле, было лето. День ото дня становилось все теплее и теплее, ласковее и безоблачнее. Такого лета в их жизни еще не бывало. Каждый день в полуденную жару они купались в холодной речке. Они плавали и ныряли, как выдры, и позволяли течению уносить себя, пока грохот водопада Ревущий не предупреждал их об опасности. Ревущий обрушивал воды реки с огромного утеса, и никто, попав в его водоворот, не выходил из него живым.
Ронья и Бирк знали, когда им начинала грозить опасность.
— Как только покажется утес Ревущий, поворачивай назад, не то пропадем, — сказал Ронья.
Утес Ревущий, огромный камень, стоял посреди реки, чуть повыше водопада. Для Роньи и Бирка он был предостерегающим знаком. Им пришлось выбраться на берег, а это было нелегко. Потом они долго лежали на прибрежных камнях, запыхавшиеся и посиневшие от холода, греясь на солнышке и с любопытством глядя на выдр, без устали плавающих и ныряющих у берега.
Когда спустилась вечерняя прохлада, они отправились в лес, чтобы покататься верхом. Шалый и Дикий несколько дней не показывались. Их испугала виттра, но они опасались и тех, кто сидит у них на спине. Теперь же они перестали бояться и радостно выбежали навстречу детям, не прочь снова побегать взапуски. Ронья и Бирк позволяли им вначале скакать во всю прыть, а после ехали шагом, прогуливаясь по своему любимому лесу.
— Хорошо кататься теплыми летними вечерами, — сказала Ронья.
А про себя подумала: «Почему в лесу не может круглый год длиться лето? И почему у меня не радостно на душе?»
Она любила свой лес и все, что в нем было, что в нем жило и росло: все деревья, маленькие озерца и болота, ручьи, мимо которых они проезжали, все замшелые валуны, земляничные полянки и черничники, все цветы, всех зверей и птиц. Отчего же тогда ей иногда становилось так грустно и отчего непременно должна наступить зима?
— О чем ты думаешь, сестренка? — спросил Бирк.
— О том… что вот под тем валуном живут тролли-болотники. Я видела, как они плясали прошлой весной. Я люблю троллей-болотников и ниссе-толстогузок, но не серых карликов и диких виттр, сам знаешь!
— А кто их любит!
Стало раньше смеркаться. Время светлых ночей прошло. Вечером они сидели у огня и смотрели на загоравшиеся в небе бледные звезды. Чем сильнее сгущалась темнота, тем больше их становилось, тем ярче горели они над лесом. Пока это было еще летнее небо, но Ронья знала, что говорили звезды: «Скоро придет осень!»
— Нет, диких виттр я ненавижу! — сказала она. — Удивительно, что они так давно не охотились за нами. Может, они не знают, что мы живем в Медвежьей пещере?
— Это потому, что их пещеры на другом конце леса, а не у реки, — ответил Бирк. — И серые карлики, наверно, на этот раз не разболтали про нас, иначе виттры давно бы уже явились сюда.
Ронья поежилась.
— Лучше про них не говорить. А не то мы можем приманить их.
Наступила ночь. Потом настало утро и новый теплый день. Дети, как всегда, пошли купаться.
И тут появились дикие виттры. Не одна, не две, а множество, огромная свирепая стая. Они кружились над рекой, кричали и выли:
— Хо-хо! Красивые маленькие человечки в воде! Сейчас прольется кровушка, хо-хо!
— Ныряй, Ронья! — крикнул Бирк.
Они нырнули и плыли под водой до тех пор, пока не вынуждены были выплыть наверх и набрать воздух, чтобы не погибнуть. Увидев, что тучи виттр затмили небо, они поняли: это им не поможет, на этот раз им от виттр не уйти.
«Виттры позаботятся о том, чтобы нам не пришлось тревожиться о зиме», — с горечью подумала Ронья, слушая их не смолкающие крики:
— Маленькие красивые человечки в воде! Сейчас мы их раздерем в клочья! Сейчас прольется кровушка, хо-хо!
Но дикие виттры любят пугать и мучить свои жертвы, прежде чем нападают. Потом они рвут их когтями, убивают, но не менее приятно для них сначала полетать, повыть, попугать. Они ждут, когда Большая виттра подаст знак: «Пора!» А Большая виттра, самая дикая и кровожадная из них, описывала над рекой большие круги. «Хо-хо!» — она не торопилась! Погодите, скоро она первая вонзит когти в одного из этих, барахтающихся в воде. С кого же ей начать? Вон с этой, черноволосой? Того, с рыжими волосами, что-то не видно, но он, поди, тоже вынырнет. Хо-хо! Много острых когтей ждет его, хо-хо!
Ронья нырнула и вынырнула вновь, хватая воздух ртом. Где же Бирк? Его нигде не видно. Она застонала от отчаяния. Где же он, неужто утонул? Неужели оставил ее одну на растерзание виттрам?
— Бирк! — закричала она в страхе. — Бирк, где ты?
И тут Большая виттра с воем кинулась на нее. Ронья закрыла глаза… «Бирк, брат мой, как ты мог покинуть меня в самую трудную, в самую страшную минуту?»
— Хо-хо! — выла виттра. — Сейчас прольется кровушка!
Нет, она подождет еще чуть-чуть, самую малость, а потом… Она сделает еще один круг над рекой. И тут Ронья услыхала голос Бирка:
— Ронья, сюда! Быстро!
Течение реки несло поваленную березу с еще зеленеющими листьями, и Бирк крепко ухватился за нее. Ронья увидела его голову рядом со стволом дерева. Вот он, он не оставил ее в беде. Ах, какая радость!
Хотя стоит ли торопиться? Поток уносит Бирка, и ей его не догнать. Она нырнула и поплыла, собрав все силы… и… догнала его. Он подал ей руку и притянул к себе. Секунда… и они оба повисли на плывущей березе. Густая листва березы скрывала их.
— Послушай, Бирк, — пролепетала, задыхаясь, Ронья. — Я думала, ты утонул.
— Пока еще нет, но скоро утону. Ты слышишь грохот Ревущего?
И Ронья услышала рев водопада, голос Ревущего. Поток нес их в эту бездну, они были к ней уже слишком близко, она это видела. Река мчала их все быстрее, и все громче ревел водопад. Она уже чувствовала, что водопад неумолимо засасывает их. Скоро, совсем скоро он швырнет их в пучину, прокатит их в первый и в последний раз.
Ей захотелось быть поближе к Бирку. Она подвинулась к нему вплотную и знала, что он думает о том же, о чем и она: «Лучше Ревущий, чем виттры».
Бирк обнял ее за плечи. Что бы ни случилось, они будут вместе, брат и сестра, теперь их ничто не разлучит.
А виттры метались в ярости. Куда подевались маленькие человечки? Пора вонзать в них когти. Куда они запропастились?
По воде плыло лишь дерево с ветвистой кроной. Поток быстро гнал его вниз по течению. Что скрывала зеленая листва, виттры видеть не могли. Воя от злости, они продолжали кружить в поисках людей.
Но Ронья и Бирк были уже далеко и не слышали их воя. Они слышали лишь все усиливающийся рев водопада и знали, что теперь он совсем близко.
— Сестренка моя! — позвал Бирк.
Ронья не слышала его слов, но читала их по губам. И хотя брат и сестра не могли расслышать ни словечка, они вели разговор. О том, что нужно высказать, пока не поздно. О том, как прекрасно любить кого-то так сильно, что можно не бояться даже самого страшного в жизни. Они говорили об этом, хотя не могли слышать ни единого слова.
А потом они уже больше не говорили. Они держались друг за друга, закрыв глаза.
