Жан Лафонтен - Басни
(Le Singe et le Dauphin)
У греков было в старину обыкновенье
Брать в плаванье с собой собак и обезьян.
Однажды на пути из отдаленных стран
Корабль их потерпел, в виду Афин, крушенье.
Никто б не спасся из морской,
Разверзшейся для них пучины,
Когда б не помогли чудесно им Дельфины,
Которыми любим наш род людской,
Коль верить Плинию. Благодаря Дельфину,
Который сходством был введен в обман,
Чуть даже не спаслась одна из обезьян,
Взобравшись с важностью к нему на спину,
Как будто бы была она
Певцом прославленным в былые времена.
Готовясь высадить спасенную, случайно
Ей задает вопрос Дельфин.
"Вы из прославленных Афин?"
"О, да! Я там известна чрезвычайно,
Ответила она. - Двоюродный мой брат,
Назначенный в том городе судьею,
Вам услужить во всем, конечно, будет рад.
Все лучшие места семьею
Там нашей заняты". - Ответил сын морей:
"Благодарю! Прошу я дозволенья
Спросить вас: часто, без сомненья,
Вы посещеньями счастливите Пирей?"
"О, каждый день! Мы другом дома
Его считаем с давних пор;
С ним близко вся семья знакома".
Так заключило разговор
Болтливое и вздорное созданье,
Обезьяна и Дельфин
Приняв за имя - гавани названье.
Есть люди - счет теряю им:
Невежды круглые во всем, но без умолку
Повсюду обо всем трещащие без толку;
Они и Вожирар готовы счесть за Рим.
Дельфин взглянул, смеясь, на Обезьяну
И, убедясь тотчас,
Что он, поддавшися обману,
Животное, не человека спас,
Швырнул ее обратно в море,
А сам поплыл немедля прочь,
Чтоб людям в бедствии и горе
Помочь.
О. Чюмина.
Басня принадлежит Эзопу и встречается в сборнике Фаерна (см. прим. к басне 24). Плиний рассказывает, что Арион, которому во время морского переезда матросы угрожали смертью, бросился в море, и дельфин, привлеченный его пением, взял его на свою спину и приплыл с ним к берегу. Упоминаемый в басне Лафонтеном Вожирар - деревня близ Парижа. Отдаленно перевел эту басню Сумароков под заглавием "Дельфин и Невежа-хвастун".
68. Язычник и деревянный Идол
(L'Homme et l'Idole de bois)
Для дома своего завел язычник бога,
Простого Идола, и - как бывало встарь
Воздвиг ему алтарь,
Обеты произнес и соблюдал их строго.
В покорном ожидании чудес
Бедняк из кожи лез,
Стараясь угодить бесчувственному богу.
Своим молитвам на подмогу
Он не жалел даров, обильно жертвы жег,
Но глух и нем к мольбам был деревянный бог.
Язычник не видал ни в чем его участья;
Везде убытки нес, везде терпел обман,
Ни в жизни, ни в игре не испытал он счастья,
И с каждым днем тощал его карман.
Но богу своему моляся, как и прежде,
Он жертвы не жалел, на чудеса в надежде.
Шли месяцы, года. Язычник изнемог.
Напрасно богу он в отчаяньи молился,
Все так же глух и нем был деревянный бог.
В конце концов, язычник обозлился
И бога своего, как старый черепок,
Разбил в куски... Вот, развалился бог!
Пустой на вид,
Он оказался золотом набит.
Язычник стал корить поверженного бога:
"Когда я угодить из всех старался сил,
Ты только мне вредил.
Иди же прочь от моего порога!..
Ни жертвы, ни мольбы, а крепкое дубье
Растрогать лишь могло бесчувствие твое!..
Похож ты на пустых, чванливых дураков,
Что платят грубостью за всякое вниманье.
Как и тебе, без дальних слов,
Нужна им палка в назиданье".
А. Зарин.
Заимствована у Эзопа.
69. Ворона (в павлиньих перьях)
(Le Geai pare des plumes du Paon)
Когда не хочешь быть смешон,
Держися звания, в котором ты рожден.
Простолюдин со знатью не роднися;
И если карлой сотворен,
То в великаны не тянися,
А помни свой ты чаще рост.
Утыкавши себе павлиным перьем хвост,
Ворона с Павами пошла гулять спесиво
И думает, что на нее
Родня и прежние приятели ее
Все заглядятся, как на диво;
Что Павам всем она сестра
И что пришла ее пора
Быть украшением Юнонина двора.
Какой же вышел плод ее высокомерья?
Что Павами она ощипана кругом,
И что, бежав от них, едва не кувырком,
Не говоря уж о чужом,
На ней и своего осталось мало перья.
Она было назад к своим; но те совсем
Заклеванной Вороны не узнали,
Ворону вдосталь ощипали,
И кончились ее затеи тем,
Что от Ворон она отстала,
А к Павам не пристала.
Я эту басенку вам былью поясню.
Матрене, дочери купецкой, мысль припала,
Чтоб в знатную войти родню.
Приданого за ней полмиллиона.
Вот выдали Матрену за барона.
Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз
Попреком, что она мещанкой родилась,
А старая за то, что к знатным приплелась:
И сделалась моя Матрена
Ни Пава, ни Ворона.
И. Крылов.
Содержание басни у Эзопа, Федра и Горация. Кроме Крылова, на русский язык басню переделали Сумароков ("Коршун в павлиньих перьях") и Тредьяковский ("Ворона, чванящаяся чужими перьями").
70. Верблюд и плывущие Поленья
(Le Chameau et les Batons flottants).
Кто первый увидал Верблюда,
Тот прочь бежал при виде чуда;
Второй осмелился приблизиться к нему,
А третий-и узду надел на дромадера.
Так, силою привычки и примера,
Становимся мы близки ко всему,
Что нам казалося пугающим и странным
С ним находясь в общенье постоянном.
В пример тому я приведу раcсказ.
Стоявшие на страже как-то раз
Увидели предмет, плывущий в отдаленье,
Немедленно решили все вокруг:
- Большой фрегат иль брандер! - Чрез мгновенье
Все в нем увидели простой с товаром тюк,
Челнок и, наконец - плывущие Поленья.
Знаком я в свете кое с кем,
Кого касается мое повествованье:
Верблюд и плывущие поленья
За нечто их сочтешь на расстоянье,
Вблизи ж они окажутся ничем.
О. Чюмина.
Заимствована у Эзопа.
71. Лягушка и Крыса
(La Grenouille et le Rat)
"Кто хочет обмануть другого, тот нередко
Сам попадается", - сказал Мерлен давно.
Сужденье это очень метко,
Да жаль, в наш век состарилось оно;
Однако же вернусь к повествованью:
У берега пруда откормлена, жирна,
Предавшись сладкому мечтанью,
Сидела Крыса; видимо, она
Совсем была несклонна к воздержанью.
С ней разговор Лягушка завела
И молвила: "Я угощу на славу,
Пойдем ко мне". Пришелся зов по нраву
И Крыса радостно согласие дала.
Какие ж тут еще, казалось бы, приманки!
Однако же Лягушка ей поет
О редкостях трясины и болот,
О прелестях диковинной гулянки
Под гладью тинистою вод,
О том, как, побродив по всем болотам этим,
Она вернется с гордостью домой
И в добрый час расскажет детям
Про жителей страны чужой,
Лягушка и Крыса
Про управленье, общество и нравы
Лягушечьей державы.
Все хорошо, да горе только в том,
Что Крыса плавает с трудом.
Но Квакушка и здесь нашлася; Крысы ногу
К своей ноге привязывает вмиг,
С подругой вместе в воду-прыг!
И вот пускаются в дорогу...
Но, очутясь среди болот,
Хозяйка гостью тянет в лоно вод,
Чтоб, все обычаи коварно нарушая,
Скорей в болоте Крысу утопить.
"Пожива, дескать, не простая,
Такой кусок не шутка раздобыть!.."
Лягушка про себя мечтает; Крыса ж бьется,
Взывает к небесам. Лягушка знай смеется,
Да тянет Крысу вниз... Среди борьбы такой
Вдруг Коршун закружил в выси под облаками.
Увидел Крысу он, упал с небес стрелой,
Схватил ее, взвился и - вытащил когтями
Лягушку с Крысой заодно:
Погибнуть им обеим суждено.
А Коршун рад: событие такое
Не принесло ему вреда:
На ужин рыбу и жаркое
Заполучил он без труда.
Таков судьбы закон суровый,
Предупрежденье шлет он нам;
Кто для других сплетает ковы,
В них попадает часто сам!
В. Мазуркевич.
Заимствована у Эзопа. Упоминаемый в басне Мерлин - волшебник известных рыцарских повествований "Круглого Стола".
72. Дань Зверей Александру
(Tribut envoye par Animaux a Alexandre)
Ходила басня в оны времена.
Я не постиг ее иносказанья;
Быть может, будет вам понятнее она,
Так вот в чем басни содержанье:
Прошла молва на много миль кругом,
Что некий Александр, Юпитера потомок,
Решив завоевать весь мир своим мечом
(А сделать это он легко мог),
Дал приказанье, чтоб со всех сторон
Без замедленья
К нему явились на поклон
И человек, и зверь, и прочие творенья,
Не исключая вольных птиц,
Не знавших власти и границ.
Такой приказ поверг зверей в смятенье;
Все поняли, что с этих пор
Пойдет другой уж разговор,
И всем, не ведавшим в деяниях препоны,
Придется признавать законы.
Из логовищ, берлог сошлись все на совет,
Судили, спорили, рядили
И наконец решили
Послать царю смиренный свой привет,
