Димитр Гулев - Большая игра
— Кто это?
— Да так…
Легким, но точным и резким движением снизу вверх брат вдруг стукнул Паскала по затылку.
— Считай, что мы с тобой договорились.
— Я хотел…
— Договорились! Раз и навсегда! — назидательно произнес старший брат.
— Договорились! Но я же чуть не выплюнул жвачку!
— У тебя ее предостаточно! Хоть жуй, хоть плюй, на все хватит.
— А по голове зачем? Мама говорит, нельзя по голове!
— Потому что твоя голова оказалась под рукой!
Братья уходили. Им вслед смотрели молчаливые и присмиревшие семиклассники.
— Мы подружились! — кивнул в их сторону Паскал.
— Ты уже успел наболтать им с три короба?
— Да так, поговорили немного! — скромно ответил Паскал.
Братья ушли с перекрестка, и теперь путь их лежал вдоль улицы. По обе ее стороны тянулись старые кирпичные дома с облупившейся кое-где штукатуркой. Дома были построены еще до войны, большей частью трехэтажные, с тесными двориками, разделенными тенистыми деревьями и высокой оградой. Где-то впереди, по направлению к вокзалу и центру города, на бульварах возвышались новые здания. Оттуда доносился глухой гул. Стоило остановиться, прислушаться — и с ударами собственного сердца можно было уловить этот смутный гул над кварталом, который обступали многоэтажные жилые и административные здания.
Брат Паскала, в линялой джинсовой рубашке, на которой поблескивали молнии и медные пуговицы, шагал, заложив руки за низко спущенный пояс джинсов, всем своим видом демонстрируя беззаботность, но когда Паскал бросал на него взгляд, то видел озабоченное, даже напряженное выражение лица брата.
Паскал тоже был в джинсах, но в светлой рубашке с короткими рукавами и так же, как брат, засунул руки под пояс джинсов.
— Чаво!
Брат не отозвался, поглощенный своими мыслями.
— Меня спросили, чавдарец я или нет. А я вот думаю: чавдарцы так названы в твою честь или ты носишь их имя?
Чавдар молчал.
— Носишь имя сына народного героя[1]! Как он был счастлив, что шел вместе с отцом бороться за свободу! А ты, кажется, хочешь стать официантом?
Чавдар молчал.
Паскал вздохнул:
— Нашел наконец работу?
Чавдар даже не взглянул на братишку.
— Но ведь ищешь, да? — бодро спросил Паскал. — А раз ищешь, значит, найдешь! Не можешь не найти! Если, конечно, тебе не надоест торчать в «Бразилии», «Колумбии» и вообще на этом «Латиноамериканском континенте»!
Чавдар засмеялся, опустил руку на шею брата.
Такая же манера говорить была у их матери: сквозь нарочитую бодрость проглядывали усталость и досада. Паскал не удивился бы, если бы сейчас брат дал ему подзатыльник за то, что он слишком много себе позволяет, но продолжал невозмутимо жевать резинку — отойти от брата подальше на всякий случай было невозможно. А потом, что такого, если и стукнет его Чавдар разок-другой? Ведь не чужой, да и не обидно, и не больно… А как ребята-то присмирели, когда увидели, какой у него старший брат!
— Чаво! Почему у нас кафе называют «Бразилия», — «Колумбия»?
— Потому что в этих странах растет кофе.
— А почему тогда Не «Ангола» или «Вьетнам»? Там тоже кофе растет.
— Потому что у тех, кто дает эти названия, голова не варит, — с неожиданным озлоблением ответил Чавдар. — Ты, наверное, есть хочешь?
Было как раз обеденное время, братья направлялись домой, знали, что обед, как всегда, готов, но есть обоим не хотелось, да и домой идти тоже.
— Я хочу найти настоящую работу — не просто отсиживать где-то часы или ноги бить в беготне, — спокойно ответил Чавдар. — Пусть тяжелую, но я хочу честно зарабатывать деньги. Понял?
— Понял. — На всякий случай в ожидании подзатыльника Паскал втянул голову в плечи, прижав жвачку к зубам, и только тогда произнес: — Понял, Чаво. Настоящую работу, за которую платят настоящие монеты.
— Деньги, а не монеты.
— Иногда ты говоришь: монеты.
— Ты, как губка, все впитываешь.
— Впитываю, — кивнул Паскал. — Слушаю и почему-то запоминаю, что надо и не надо.
— Не робей! — Чавдар еще крепче сжал рукой шею Паскала, почувствовав его волнение. — Я из тебя сделаю человека. Только ты много болтаешь, а иногда и сам не понимаешь, что говоришь.
— Понимаю, — быстро отозвался Паскал, растроганный нежностью брата. — Все понимаю, хотя…
Паскал смотрел прямо перед собой.
Не знал, что сказать. Всегда, когда он удивлял окружающих своими рассуждениями, он произносил слова и фразы, слышанные от взрослых, а о том, что сам чувствовал, помалкивал. А он частенько задумывался над всякими вещами.
— Ну, ты силен, Чаво! — проговорил он наконец, словно взглянул на брата со стороны.
Чавдар обнял его за худенькие плечи.
— А эти ребята вроде ничего, — добавил Паскал, совсем расчувствовавшись от братского объятия. — Несколько дней тайно наблюдаю за ними. Крум Страшный[2] у них за командира. Бочка его прозвище, и совсем он не страшный — наоборот, физиономия у него даже добрая. Он очень умный, и все с ним считаются, а с его сестрой мы в одном классе, даже за одну парту нас посадили…
— Да ну? — оживился Чавдар.
— А вот кто и правда страшный, так это Иванчо, — разошелся Паскал. — Котелок у него не очень варит. А Яни грек, но, представляешь, родился тут…
Паскал хотел уже порассуждать о наследственности, национальном самосознании, голосе крови и всяком таком, как брат перебил его:
— У кого из них сестра? У Андро?
— У Андро, — кивнул Паскал. — Спас футболист, у него потрясающий удар. А Дими плавает кролем. Отец у него работает в спортивном комплексе, и Дими каждый день ходит на тренировки. На четыреста метров он лучше всех. А сестру Андро зовут Лина. Наверно, Ангелина или Николина…
Чавдар молчал. Но Паскал почувствовал, что брат удивлен, и опять надул щеки; тонкий резиновый шарик раздулся и лопнул.
— Я тоже силен, правда?
Брат ничего не ответил.
Еще несколько шагов, и они оказались в узком дворике, вымощенном толстыми, потемневшими от времени каменными плитками, у самого входа в трехэтажный дом с высокими окнами. Против кирпичной стены с позеленевшим мхом был еще один тесный дворик, а дальше — трехэтажный дом с высокими окнами и крутой лесенкой, точь-в-точь как тот, в который они въехали несколько дней назад.
— Мы, кажется, соседи с Андро, — заметил Чавдар, когда они пересекали дворик.
— Они как раз напротив живут.
— Когда тебе в школу?
— Я тебе уже говорил, — обиделся Паскал.
Чавдар взъерошил мягкие, длинные, красиво подстриженные волосы братишки;
— В два?
— В половине второго.
— Отлично.
Братья жили на третьем этаже, в квартире, оставшейся матери от родителей. Бывшие жильцы освободили ее недавно, и семья Астарджиевых сразу же сюда переехала. Лестница, как и весь дом, была старая, со ступеньками из белого камня и металлическим витым парапетом. На каждой площадке в квартиру вела двустворчатая дверь с матовым стеклом. На третьем этаже под кнопкой звонка на стекле были приклеены два белых трафарета из школьной азбуки с красиво выведенными буквами: «Сем. Астарджиевых».
Надписи сделал Паскал.
— Сем. Астарджиевых, — сказал Чавдар, как только они поднялись на площадку. — То есть мы, вторая половина семейства Астарджиевых.
Паскал посмотрел на брата в надежде, что тот похвалит его за старание, но понял, что Чавдар думает о чем-то своем, и подавил вздох огорчения.
За стеклянной дверью раздался резкий звонок.
— У меня есть ключ. — Паскал показал на карман.
Чавдар снова настойчиво позвонил.
Послышались легкие шаркающие шаги. За толстыми стеклами мелькнул чей-то силуэт.
Паскал взял брата за руку.
Створка двери открылась.
— Разве у вас нет ключей?
Мать вопросительно посмотрела на сыновей. Она была худенькая, с увядшим лицом, гусиными лапками морщинок у светлых глаз и опущенными уголками губ.
— Ключи есть, — резко ответил Чавдар. — Но мы хотим, чтобы мама нас встречала. На пороге.
Мать выпрямилась и застыла на миг, потом повернулась и так же легко, скользящими шагами пошла на кухню. Слева находились две комнаты с окнами на улицу и темная прихожая.
От свежеокрашенных дверей, окон, стен, полов все еще шел запах краски, олифы и скипидара, в углах лежали неразобранные узлы с вещами, и от жилья веяло какой-то пустотой, беспорядком, будто хозяева еще не решили, куда что поставить.
Только кухня была обжита: новенькая электрическая плита, новые белоснежные шкафчики. На их фоне, правда, сразу бросалось в глаза желтое пятно старого холодильника. Повсюду на кафельных плитках, на блестящих стенках шкафчиков были наклеены веселые цветные картинки — целая серия похождений зайца и волка из мультфильма «Ну, погоди!».
