Наль Подольский - Кошачья история
-- Не спи, нельзя спать, когда они рядом... от них такие кошмары, умереть можно...
Мне казалось, все это длилось невероятно долго, но Лена сказала, я спал не более часа. Как ни странно, я чувствовал себя отдохнувшим.
Она же спать и не думала, и лежа теперь на спине, всматривалась в потолок, словно ожидая увидеть там нечто важное.
-- Да, -- сказала она неожиданно, села и стала прислушиваться, -- да!
Она коротко засмеялась, скинула одеяло на пол, подбежала к окну и, раздернув шторы, распахнула створки наружу.
Потоки света полной луны нахлынули в комнату и растеклись по стене, рисуя на ней кружевные тени листвы и силуэт Лены. Я залюбовался ее тенью и впервые за ночь подумал о том, как она красива. Ветер за окном шелестел листьями, и тени вокруг нее слегка колыхались. Комнату постепенно наполнял аромат спящих кустов.
Она вернулась ко мне, тормошила меня, смеялась, целовала и снова смеялась -- как человек, от радости помешавшийся, а после легла рядом, и целовалась уже без смеха, и вела себя так отчаянно, точно это была в ее жизни последняя ночь с мужчиной.
Когда она, успокоившись, лежала совсем тихо, я думал, она захочет поспать, но оказалось, ничего подобного.
-- Где у тебя сигареты? -- не успел я ответить, как она нашла их сама и принесла вместе с пепельницей в постель. Но ей этого показалось мало:
-- Я хочу еще чего-нибудь выпить!
Она покопалась в буфете, но нашла только водку, принесла ее тоже в постель и стала расставлять между нами рюмки. Это у нее вышло очень смешно, и мое сонливое настроение улетучилось.
От водки она закашлялась:
-- Ну и гадость! Я принесу яблок.
Она открыла все двери настежь, и в прихожую, и на крыльцо, и как была, совершенно голая, отправилась в сад за яблоками.
Вернулась она с грудой холодных, покрытых росою яблок, часть -- прямо с листьями, и высыпала их мне на колени. В полосе лунного света -- казалось, она в нем купается -- на лице ее, на плечах, на груди, мерцали капли росы, которую она натрясла с веток, пока рвала яблоки.
Мы пили водку и заедали еще влажными яблоками, и смотрели, как в лунных лучах плавают кольца дыма от наших сигарет, и не хотелось помнить мрачную и недобрую первую часть ночи. Но из нее в моей памяти засела фраза -- "этот майор окаянный", и я вс" не решался спросить, что это значило, из боязни испортить ей настроение. Но, как видно, ее жизнерадостность сейчас не имела границ.
-- За что не люблю Крестовского? Да я его ненавижу! -- она с удовольствием откусила яблоко и продолжала с набитым ртом. -Он заставил меня переспать с ним! Он тут большой человек, кого хочешь со света сживет... Да не в том дело. У меня к нему -как ты сказал? -- ненависть теплокровного к рептилии... мне кажется, изнутри он жидкий!
-- Как не так, -- не поверил я, -- он довольно костляв.
-- Ну и что? Это только снаружи, как устрица -- сверху раковина, а внутри студень. Он тоже оттуда, из моря, он ИМ родственник, он у них свой! Когда он со мной проделал все, что хотел, я встать не могла -- меня всю свело от страха, казалось, ОНИ все собрались, смотрели и радовались. Чего-то он понял, сказал, больше не тронет -- думает поступил благородно, -- она еще раз откусила яблоко и, смакуя слова, закончила, -- а я его все равно ненавижу!
Она доложила все это беспечным тоном, но бросала исподтишка любопытные взгляды, проверяя, насколько ей удалось меня шокировать. Внезапно ей надоело валять дурака, и она на минуту задумалась.
-- Я сегодня ему зла пожелала... когда шла на пустошь... а зря... если я желаю злого всерьез... ночью... то обязательно сбудется... это темная власть, и за это мне еще придется расплачиваться... ему будет плохо... и мне будет плохо... -она помрачнела и немного ссутулилась, испортил я все-таки ей настроение, -- да ну его, этого майора... я хочу под одеяло... давай уберем все это, -- она невесело усмехнулась, -- а то здесь для нас не осталось места.
Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко, и Лены не было. На подушке ее, во вмятине от головы, лежало оранжево-красное яблоко, на черешке с двумя листьями.
13
Разбудили меня стуком в дверь, чтобы вручить повестку, обыкновенную милицейскую повестку: "Гражданин .... предлагаю явиться .... к .... часам .... по делу ....". Многоточия заполены не были, зато наискось шла размашистая надпись: "Постарайтесь зайти до обеда", придавая приглашению несколько домашний оттенок; получилась как бы визитная карточка, хотя и не лишенная зловещего смысла.
Умышленно или нет, но времени для размышлений он мне не дал, и уже это настораживало. Домыслы Одуванчика -- чушь, это во-первых... вс" должно иметь разумное объяснение... а если все-таки... нет, нет, чепуха... Другая ниточка -- майор Крестовский... почему он опасен?.. не считаю же я его кошачьим агентом?.. а может, наоборот, майор как-то использует кошек? Играет на суевериях... он ведь здесь окружен неким мистическим ореолом...
Последняя мысль мне показалась спасительной, ибо давала моральное право, не веря выдумкам Одуванчика, не доверять и майору, и хитрить с ним.
Он встретил меня радушно и сразу перешел к делу:
-- Ваш учитель в больнице, говорят выживет. Пока без сознания. Сильный шок и потеря крови. Если протянет ноги, меня ждет в управлении неприятнейший разговор.
Перед ним стояли два стола: один огромный и совершенно пустой, и другой, поменьше и сбоку, на котором покоились в безупречном порядке, как в музейной витрине, разнообразные трубки, штук двадцать, не меньше. Он усадил меня за стол с трубками, что, несомненно, было благоприятным признаком. То и дело он поднимал со стола одну из трубок, чистил ее щеточкой и осторожно укладывал на прежнее место.
-- Объясните, пожалуйста, как вы оказались в его мотоцикле?
-- Он показал мне труп дога, я его долго разыскивал.
-- А, вот оно что. Красивый был пес... А что вам понадобилось на пустоши?
-- Мне ничего. Он просил меня подождать в мотоцикле, но мне почудилось что-то неладное, и я пошел за ним.
-- А он для чего отправился к статуе?
-- Толком не знаю. Что-то проверить, его собственные научные изысткания.
-- Ха-ха, вот потеха! Это чучело еще что-то исследует! А что же именно?
-- Не знаю.
Мой ответ его огорчил. Он умолк и бархатной тряпочкой долго полировал очередную трубку.
-- Ох, профессор! -- он сокрушенно покачал головой. -- Да это же уголовщина! Вот наделали дел!
-- Каких таких "дел", майор?
-- Потревожили ни в чем не повинных животных, пинали ногами, из-за вас мы троих задавили, а покалечили сколько! -мне стало казаться, что он издевается.
-- Да у вас же не заповедник! И они человека чуть не убили!
-- Он сам к ним полез!
-- Не знаю, не знаю, майор... признать уголовщиной ЭТО мог бы лишь суд, где судьей сидела бы кошка, и на скамье присяжных -- тоже кошки.
Он посмотрел на меня исподлобья, как бы ожидая дальнейших пояснений.
-- Хорошо... А вооруженный налет на памятник архитектуры? Столичный ученый, как террорист какой-нибудь, разъезжает туда-сюда с бомбой?
-- Не видел никакой бомбы!
Он помедлил, потом, наклонившись, пошарил у себя под ногами и выставил передо мной одуванчиков ящик.
-- Сделано, в общем, грамотно, -- ворковал он над ящиком, снимая бережно крышку, будто там был старинный фарфор, -- химик все-таки... и часики имелись... если вот эти проволочки соприкоснутся, -- он небрежно поиграл какими-то проводами, -мои трубки уже больше никто не набьет табаком.
Словно вдруг испугавшись реальности такой перспективы, он протянул к себе трубку с черным резным чубуком и принялся ее набивать.
-- Одного я понять не могу: как она не взорвалась в мотоцикле? В электричестве он ни черта не смыслит, вот уж ваше слепое счастье... Кстати, я поздравляю пана профессора! Вы катались верхом на собственной смерти -- это не всем сходит с рук! Вы бы въехали на тот свет в недурной компании! -- что-то в трубке ему не понравилось, он вытряс табак в пепельницу, прочистил мундштук щеточкой и стал набивать снова. -- Поймите меня правильно: я не собираюсь начать против вас уголовное дело, да и не мог бы. Я хочу вас предостеречь... Люди науки в житейских делах легкомысленны... Вы связались с подозрительной личностью, мало того, что он вас чуть не угробил, он хотел еще взорвать памятник. Разве это способ исследования?
-- Здесь какая-то путаница, -- заупрямился я, -- не мог он его взрывать. Не сумасшедший же он!
-- Само собой, сумасшедший, -- майор благодушно попыхивал, раскуривая трубку, -- не сомневайтесь... и лучше с ним не водитесь!
Оба его стола, и трубки, и злополучный ящик утонули в пластах дыма. Я вытащил сигареты, и он любезно поднес мне спичку.
-- Я боюсь вот чего, -- он глядел на меня недоверчиво, -вам везде теперь мерещится разветвленный кошачий заговор, это бывает с приезжими. Вы попробуйте устроить шум, вас конечно поднимут на смех, но скандал есть скандал, а провинция есть провинция, и моей отличной репутации, и что еще хуже, аттестации -- увы, конец! И спрашивается, из-за чего -- из-за того, что в маленьком городе жители слишком сильно любят своих кошек!
